На земле московской - Вера Алексеевна Щербакова

— Ну, сейчас вам, как говорится, и карты в руки для изыскания местных резервов. Ищите и обрящете. Глядишь, и с браком при вашей подмоге справимся! — Это он добавил, вздохнув, уже другим, дружелюбным тоном.

Назначение старшим технологом Екатерины Ермоловой многое меняло в жизни Квашенникова. Он побаивался Екатерины, зная, сколько хлопот она доставляла ему, будучи нормировщиком, и желал ее назначения. Да, желал, потому что видел спасение своего престижа только в одном: надо поправлять дела с браком. А для этого его самого кто-то должен направлять, тянуть.

Дома, в семье, апатия Николая Николаевича проходила. Он поздно женился, в тридцать с лишним лет. Жену выбирал долго, желая взять женщину попроще, хозяйственную, похожую на мать.

Мать тяжело болела в последние годы своей жизни, и, как она сама о себе говорила: «Каждый день дышала на ладан», но успела посмотреть на женатого Микешу и его избранницу. Он скрыл от умирающей старухи, что у Зинаиды Ивановны есть годовалая девочка Зоя — «несчастное дитя, безотцовщина».

Потом у Квашенниковых родился мальчик, и Николай Николаевич перестал завидовать товарищам, хотя у них сыновья уже бегали в школу, а у него еще еле-еле сидел, обложенный подушками.

Придя домой, после разговора с Екатериной Ермоловой, Николай Николаевич облачился в свои поношенные с пузырями на коленях брюки, надел фланелевую куртку и, пока жена разогревала обед, топтался по коридору, заложив руки за спину.

Зинаида Ивановна, как умела, старалась привязать мужа к себе: уютом в доме, вкусной едой. Не дети, а муж безраздельно господствовал в сердце Зинаиды Ивановны, и она с этим ничего не могла поделать.

Она ухаживала за ним, как за ребенком, включая в свои обязанности следить даже за чистотой его ботинок. В первый год женитьбы Николай Николаевич попробовал было умерить пыл своей Зинаиды. Он находил, что чистка его штиблет унижает достоинство женщины, к тому же было совестно перед соседями, и как-то сказал ей о том. Зинаида Ивановна пунцово вспыхнула, потом заплакала, уткнувшись в ладони, вздрагивая полными плечами. По ее доводам выходило, что муж, стало быть, не считает жену родным, близким человеком, от которого не совестно принять любую услугу, и что он живет с оглядкой на чужое мнение.

— Нет, так семьи не построишь, — упрямо твердила она. — А если я заболею, ты ко мне сиделку наймешь?

Николай Николаевич растерялся; в ответах жены несомненная логика, к тому же он помнил, что его собственная мать была того же склада, что и Зинаида, и в конце концов она права, — нельзя строить семейную жизнь по указке соседей!

…Через несколько минут Зинаида Ивановна поставила перед мужем тарелку дымящегося паром супа, положила ложку, хлеб.

— Ты вот что, мать, постирала бы мне халат, что ли, весь блестит от масла! — принимаясь за еду, недовольным тоном сказал Николай Николаевич жене. — И рубашки мне давай получше, смотри, все рукава обтрепанные. Бегаю по цеху словно слесаришка задрипанный…

Зинаида Ивановна искоса окинула мужа взглядом. Губы ее были крепко сжаты.

— Да ты что? — спросил он, впрочем вполне понимая, что именно.

— Ничего, — уклонилась она, снова поджимая губы. И, еще раз взглянув на супруга уже с усмешечкой, заговорила пеняющим тоном. — Вот, значит, как получается, когда в помощники молодую бабенку дали, рубашечки ему праздничные на работу выкладывай! Не поздно ли, Николай Николаевич? Тебя вон и одышка замучила…

— Еще немного и, глядишь, поздно было бы, — рассмеявшись, как давно уже не смеялся, ничуть не рассердись на жену, отвечал Николай Николаевич, обнимая ее за плечи. — Насчет Екатерины Сергеевны, ты, Зина, брось, и вообще на эту тему брось. На Екатерину Ермолову я здорово в делах надеюсь!

В доме Ермоловых новое назначение Кати праздновали без посторонних. Оптимист по натуре, Катя умела самозабвенно радоваться в дни удач. Она, Андрей и Наденька сидели за столом во главе с сияющей бабкой, которая обязательно находила причину упомянуть своих тятеньку и маменьку.

— От них умный корень в нашем роду тянется. И ты, Катя, не из природы, а в природу ермоловскую…

Андрей сидел в расстегнутом кителе и все требовал от Кати признания, давно ли она стала такой скрытной: до последнего дня тянула, полсловечком не обмолвилась, что ее «сватали» на старшего технолога.

— А мы, Ермоловы, не болтливые, — и тут комментировала бабка, — хоть пытай нас, хоть на огне жги…

Екатерина встала и горделиво прошлась по комнате.

— Ну, как? — спросила она. — Это я в группе начальников цехов спешу на совещание к директору: быстрая походка, деловое выражение лица. Смотри, бабушка!

— А ну тебя. Станочницей тебе быть еще в самый раз, а не старшим технологом.

Оставшись вдвоем с мужем, Катя стала рассказывать ему, с чего она думает начинать. Андрей на службу в армию призывался с завода, был тогда слесарем-монтажником. И в Катином цехе станки ставил, так что в общих чертах разбирался, что к чему.

— С качеством мы режемся, необходимо искать и технические решения и организационного порядка. Качество с нас стали жестко требовать.

— Вот что, Катенька, — остановил ее муж, — давай-ка переключаться на другую тему, а то я тебя знаю: увлечешься, не уснешь!

Утром наступившего дня Катя поднималась по крутой лестнице заводского вестибюля с давно небывалым волнением.

Квашенников опередил ее минуты на три, в наутюженных брюках, в чистом халате, в сверкающей белизной рубашке с галстуком. Одутловатые, водянистые щеки его подпирались накрахмаленным воротничком. Катя никогда не видела Николая Николаевича таким франтом на работе и отнесла его преображение на свой счет.

Они поздоровались, пожав руки, внимательно посматривая друг на друга.

— Ну что ж, товарищ старший технолог, — сказал Николай Николаевич, — по утрам ваша обязанность возглавить комиссию по чистоте в цехе. Идите!

После окончания смены стружечники вывозили от станков стружку в железных ящиках на колесиках, прихватив их крючком; в проходах между станками, выкрашенными в зеленый цвет, попадались уборщицы со скребками и метлами. И повсюду штабеля отточенных, сверкающих колец.

Комиссия по чистоте проходила между станками, не задерживаясь: пол подметен, рабочие места в порядке, — придраться не к чему, если бы не участок шлифовальных станков одного мастера, где наткнулись на целую лужу разлитой эмульсии.

«Ну, красоваться сегодня неряхе в «молнии», — поморщилась Катя.

Прибежал запыхавшийся мастер, взглянул на пол и сам ахнул: вычерпывали эмульсию ведром и расплескали. Давно пора углубить яму с бачком, чтобы сток был, но все руки не доходили.

— Теперь, надеюсь, дойдут? — с подковыркой спросила Катя.

— Обязательно дойдут, только в журнал не записывайте! — взмолился молодой черноглазый