На земле московской - Вера Алексеевна Щербакова

змейка, раскололся гром. Николай Николаевич включил лампу на столе, задернул штору. Ему пришла в голову мысль посчитать, насколько в целом уменьшится по цеху процент брака, если он справится с этими несчастными желобами! Он взял карандаш и занялся подсчетами. Цифра получилась до того внушительная, что Квашенников очень обрадовался, — стоило потрудиться из-за нее!

В главном коридоре Николай Николаевич задержался у световой газеты, присоединившись к кучке зрителей. Через секунду он увидел себя у станков, что-то поясняющего Екатерине Сергеевне — старшему технологу цеха, — как гласила надпись внизу.

— А я, мать, в газету попал, — сказал он Зинаиде Ивановне, вешая в передней плащ. — Твои накрахмаленные воротнички очень кстати пришлись.

Через несколько дней Николай Николаевич разработал целую систему более устойчивого положения копирного приспособления и уже думал, что он близок к концу. Но тут к нему в кабинет вошла Катя. Он не скрывал от нее, над чем трудится и что проясняется в муках, уповал на завершение:

«Ничего, цыплят по осени считают!»

Катя была в халате, в туфлях на низком каблуке, только что из цеха.

— Хочу отвлечь вас, Николай Николаевич, — заговорила она, — себе не совсем доверяю, посмотрите вы.

Они рядком спустились с лестницы. Начальник цеха отлично понимал, что Ермолова не зря пригласила его в цех, но не позволил себе удивиться, когда она подвела его к станкам, где обрабатывались внутренние кольца для роликовых подшипников. С закрытыми глазами он мог бы воспроизвести и станки и процесс обточки кольца. Что же увидела в них старший технолог?

— Обратите внимание, как делается роликовая дорожка, — словно экскурсанту, постороннему человеку в цехе, указала Катя.

Николай Николаевич недовольный усмехнулся:

— Ну, обратил, — методом врезания.

— А теперь пошли к «бракоделам», где мы терпим крах с желобами шариковых подшипников из-за копирного приспособления… Ловите мысль, Николай Николаевич?

Он пожевал губами, взглянул в сияющее лицо. Нет, верхоглядов и фокусников он не уважал и заставил старшего технолога высказаться.

— Я считаю, метод врезания полного профиля резца при обработке роликовой дорожки вполне можно применить при шариковых подшипниках на желобах. Тут вам и устойчивость, и правильная геометрия. Я не один день уже над этим думаю. Николай Николаевич, соглашайтесь, и мы приступим к делу! — несколько возбужденно сказала Ермолова.

Начальник цеха сухо откашлялся.

— Надо подумать и подумать! И хорошо бы сделать разработки в чертежах. — Это он добавил потому, что понял — технолог не отступит, а он не имел в запасе никаких возражений: с роликовой дорожкой ведь все обстояло благополучно, возможно, так будет и с желобами?

Катя постаралась притушить свое возбуждение: не годилось выставлять себя перед чужим человеком. Она не сомневалась, что ей посчастливилось найти очень правильное решение и уже проверенное на других кольцах, на соседних станках. Николаю Николаевичу, понятно, трудно сразу отрешиться от своего предложения: призма, укрепления разные, но придется. Ее решение надежнее, проще.

— Ну, я пойду переоденусь и домой. Устала сегодня, — подавая Квашенникову руку, проговорила Катя.

Он думал, что она станет убеждать его, доказывать, чем хорошо ее предложение, и оскорбился в душе.

Придерживаясь за перила, он медленно поднимался по лестнице, иронизируя и грустно спрашивая себя:

— Ну как, старая галошина, осчастливили щелчком по носу?

В кабинете он принялся придирчиво рассматривать собственные чертежи, качая головой и удивляясь своей бездарности: до чего все было беспомощным, наивным, — костыли какие-то, а не крепление вокруг копирного приспособления. И как еще Екатерина Сергеевна не посмеялась над ним!

Николай Николаевич одним движением, сгреб все бумаги в стол, запер ящик; вот и кончились его вечерние бодрствования на работе, теперь остается плестись домой. Зинаида Ивановна сейчас же по лицу догадается о его настроении и начнет исподволь успокаивать, добрая женщина.

Резко, точно междугородный вызов, зазвенел телефон, знакомый мелодичный голос спросил Квашенникова:

— Николай Николаевич, это вы? Хорошо, что я вас застала. Я забыла вам сказать одно очень важное обстоятельство: к моему резцу совершенно необходимы ваши конические ролики и шпинделя взамен цилиндрических. Совместное, так сказать, предложение получится! Представляете, как мы заживем, справившись с «гробами-бракоделами»?

— Голубушка, Екатерина Сергеевна, вы, полагаю, за сухаря меня изволите считать? — вопросом на вопрос ответил ей Квашенников, разом будто отхлебнув живительной воды.

Она засмеялась, засмеялся и он, довольный своей шуткой. Нет причины, стало быть, Зинаиде Ивановне утешать его сегодня!

— Да, вот оно как все оборачивается, — положив трубку, вслух проговорил Квашенников, — старая галошина кое на что годится!

«А ведь она пожалела меня, пожалуй. Увидела мой поникший нос и позвонила, чем томить до завтра», — растроганно подумал Николай Николаевич, прохаживаясь между столом и стульями.

Ему захотелось вновь спуститься в цех к станкам и на досуге без помехи прикинуть в уме, что же предлагает старший технолог.

Станочницы на «бракоделах» забеспокоились, — может, они в чем виноваты?

Николай Николаевич похвастался, сам не ожидая от себя подобной прыти:

— Запомните сегодняшний день: «бракоделы» на ладан дышат. Скоро станочки будут не хуже прочих!

Теперь он ясно видел, как по-завидному просто и точно сработала голова Екатерины Ермоловой. Квашенников улыбался и от радостного волнения совсем как мальчишка вертел и вертел на указательном пальце кольцо подшипника.

В девятнадцать лет Нина Полякова, вероятно, как все молодые люди, заносчиво считала стариками тех, кто имел несчастье родиться раньше, чем она!

В двадцать четыре она не заметила, как пересмотрела свои взгляды и во многом пошла на уступки, — даже тридцатилетний возраст стал представляться ей теперь духовным и физическим расцветом человека. А до него ей еще было далеко! К тому же все говорили, что она выглядит моложе своих лет.

Завистницы находили, что Нина потому так сохранила себя, что она одинока, живет без семейных хлопот и тревог, — как будто в семейной жизни были одни теневые стороны!

Нина не терпела людей, которые вечно ныли и жаловались по пустячным причинам. На вопрос: «Как живете?» — она отвечала: «Лучше всех», и всегда для посторонних людей у нее было все хорошо.

Исключение составляла одна Катя: перед нею она могла высказаться, а то и выплакаться, если уж было очень невмоготу. Но это случалось весьма редко. Нина выработала в себе своеобразный аскетизм: довольствоваться малым или, проще говоря, тем, что есть.

Когда Нина сталкивалась со счастливой, по всем понятиям, замужней женщиной, она не разрешала себе завидовать ей, потому что по опыту многих наблюдений знала, — в прекрасной, на постороннее суждение, жизни, — часто скрывалась червоточина.

Нет, она не утешала себя этим и уж, конечно, не злорадствовала, она просто говорила себе: «Вот смотри, ты иногда сетуешь на свою судьбу, что