Ураган - Джонрид Абдуллаханов

...В ночь перед отъездом Махидиль в Кызылкумы тетушка Мастура долго не могла заснуть. Лежа на низкой деревянной кровати, стоявшей под черешней, она вглядывалась в таинственный полумрак. Следила, как медленно и таинственно шевелились тени от лунных лучей, проникавших сквозь колышущуюся листву деревьев. Сон не приходил. Тяжкие думы владели тетушкой Мастурой. Опять в ее жизни наступала разлука...

Рано овдовев, она вторично замуж не вышла. Нет, она была далеко не дурна и знала об этом. В свои годы она еще сохранила привлекательность, стройность фигуры и блеск красивых глаз, опушенных длинными и густыми ресницами. Нет, причиной того, что она осталась одинокой, был сын. Мастура не хотела отчима для Камиля, который являлся средоточием всей ее жизни, всех помыслов. Но наступил страшный день, самый страшный день в ее жизни, когда смерть разлучила ее с Камильджаном... Единственной опорой тетушки Мастуры, единственным любимым существом на свете осталась Махидиль... Но ребенок — все равно что птица — улетает из родного гнезда, как только окрепнут крылья... Вот и новая разлука — пришло время Махидиль покинуть ее... Закончила институт, стала инженером и уезжает...

«Как будто в таком большом городе не найдется ей места, — с грустью думала тетушка Мастура, тяжко вздыхая. — И во всем виноват этот Хашим... Приехал, в одну минуту увлек Махидиль... А ведь девочка было склонилась к тому, чтобы остаться работать здесь, не уезжать из дома, не оставлять меня одну. Так нет, забил ей голову своими сказками. Мы это сделаем в пустыне, то сделаем... Разжег ее воображение, чтоб ему...»

Когда он чинно вошел в дом, тетушка Мастура сперва даже не узнала его. От длительного пребывания на солнце лицо Хашима стало темное-претемное, ресницы и брови выгорели. Он возмужал, посолиднел, был одет в хорошо сшитый и выутюженный костюм, в модные полуботинки. Если б знала в тот момент тетушка Мастура, с каким намерением переступил он порог ее дома, не видать бы ему ласковой встречи! Но тетушка Мастура искренне обрадовалась гостю. Засуетилась, побежала на кухню ставить чайник, накрыла на стол. Ведь было время, когда она считала Хашима родным... Как же, друг ее Камиля! Вместе учились в школе, вместе выходили на жизненный путь. Только один поступил в ирригационный институт, а другой — на геологический факультет ТашГУ. Будь жив ее Камильджан, он тоже, наверное, занимал бы сейчас высокое положение, как и Хашим — главный инженер крупного строительства. Но злая судьба распорядилась по-иному...

А главный инженер — видать, трудно у него было на стройке с работниками — обхаживал тетушку Мастуру, особенно после того, как понял, что Махидиль уже начала поддаваться его уговорам. «Не волнуйтесь за дочку, тетушка Мастура. Раз мы с Махмудой будем рядом с ней, все будет хорошо...» Как не поверить ему? Да и что поделаешь? Пусть себе едет. Хашимджан уверяет, что его жена и мать присмотрят за девочкой, да и сам он будет теперь Махидиль вместо брата... А там и тетушка Мастура приедет на стройку. Пусть только Махидиль обживется...

А в своей комнате не спит Махидиль, обуреваемая теми же раздумьями. Первый шаг в самостоятельную жизнь — как он труден! И в душу девушки вселялась тревога. Пролетели пять лет учения. И вот пришло время применять на стройке полученные в институте знания...

Махидиль была высокой, стройной, изящной; тихая улыбка, тонкие брови, косы, падавшие на худенькие плечи, — все это делало ее моложе своих лет. Посторонний человек мог бы подумать, что она еще школьница. Правда, разговаривала она решительно и смело, не как девочка, и только когда беседовала с тетушкой Мастурой, в голосе прорывались нежные нотки.

Из соседнего двора доносились грустные звуки танбура[5]. Девушка невольно подпала под очарование мелодии и задумалась. Все казалось ей необыкновенным и печальным в эту последнюю ночь под родным кровом. Конечно, она и прежде уезжала — на практику. Но ведь теперь ее ждет не практика, а сама жизнь... Не в силах оставаться в комнате, она поднялась с постели и вышла во двор.

Двор был небольшой, усаженный фруктовыми деревьями. Вот эти яблоньки, склонившие вниз ветви, эти стройные черешни, вишни, на листьях которых играют лунные блики, — они сажали их вместе с Камильджаном. Деревья уже приносят плоды, радуя людей, нет только самого Камильджана...

Каждая веточка, каждый листочек здесь родные ей. Тихо покачиваясь, они приветствуют Махидиль. Нет только здесь Камильджана...

Они были еще детьми, Камиль и Махидиль. Вон там, в углу двора, в дупле старого ореха, заметили они однажды котят их рыжей кошки. Сколько было тогда радости! Чуть свет бежали к дуплу проведать своих любимцев. А потом построили для котят домик и кормили их молоком. Еще и теперь резвятся во дворе котята тех котят рыжей кошки. Только нет Камильджана...

Тетушка Мастура тревожно поглядывала на дочь, бродившую по залитому лунным светом саду, и догадывалась о ее переживаниях. «Расставание всегда тягостно, голубка моя!» — в мыслях обращалась она к дочери.

Махидиль приблизилась к тахте, на которой лежала тетушка Мастура, присела на краешек и тихо спросила:

— Вы не спите, мама?

— Нет, доченька.

— Почему?

— Не спится... Завтра ты уедешь... Один бог ведает, когда вернешься... Все думы об этом...

— Мамочка, — прижалась к ней Махидиль, — милая мамочка, я буду писать вам часто-часто и приезжать, обязательно буду приезжать... Что поделаешь, не ехать нельзя.

— Знаю, что нельзя... Иначе бы я скорее умерла, чем отпустила тебя так далеко, — печально говорила тетушка Мастура, лаская дочь. — Подумаю, как ты будешь жить без меня, — сердце уходит в пятки... Поселись у Махмуды, я так и наказала Хашимджану. Он обещал оберегать тебя... Ой, доченька, хоть бы купить тебе новое пальто... Отложила бы отъезд, пока я получу зарплату.

— Не могу, мамочка. А в песках сойдет и телогрейка, в которой я ездила на сбор хлопка.

— Что это ты такое говоришь! Разве я могу отпустить своего ребенка в старой телогрейке?

Махидиль крепко обняла мать. Они долго сидели, прижавшись друг к другу. Молчание Мастуры сжимало сердце Махидиль, полное сострадания и любви к матери.