Аркадий Первенцев - Огненная земля

Букреев бегом достиг холмиков, перепрыгнул неглубокий окопчик и заметил трупы немцев, пулеметы и картонные пакеты патронов, напоминавшие пчелиные соты. Рядом оказался Гладышев, а с ним Степанов со своим ординарцем.

Полковник весело прокричал Букрееву:

— Прорвали дамбу! Вот только орали зря. Впереди еще артиллеристы и минометчики!

Автоматы продолжали трещать. Стреляли и из немецких трофейных. Разрывные пули вспыхивали яркими, моментально гаснущими звездами.

Полковник, остановившись на бугорке, поторапливал пехоту. Красноармейцы поднимались от болота на дамбу и, перевалив ее, уже бегом бросались вперед.

Рыбалко давно потерялся в свистящем ветре и в темноте, сразу упавшей, как бархатный занавес ночи.

Прорыв удался. Впереди была степь. Оттуда неслись зимние запахи и ветер. Первый успех окрылил измученных до крайности людей. Стремясь вперед, они могли увидеть теперь солнце, могли выйти из ночи. Тревожные сомнения сменились слишком радужными мечтами.

Букреев трезво отдавал себе отчет: впереди, до рассвета, еще восемнадцать километров, впереди враг, штурм Митридата и все неизбежно тяжелое, что принесет слово «завтра».

Десант шел к жизни. Разламывая оборону врага, не ожидавшего атаки в глубину, с фанатичным упорством двигался Рыбалко.

Степь, изрытая глубокими ямами, сморщенная балками, вела к своим.

Рыбалко достиг позиций артиллерийских батарей. Прислуга была вырезана матросами с ожесточенной точностью. Никто из артиллеристов не мог сообщить штабу о продвижении группы прорыва.

От Рыбалко появились вестовые. Он присылал их после того, как разрывал очередную цепь, связывавшую их. Моряки–вестовые появлялись на вершинах курганов, докладывали комдиву и снова исчезали в темноте.

Немцы не могли представить себе, что десант ушел из их рук. Они не могли поверить, чтобы люди, обреченные ими на смерть, могли уйти куда‑то в ночь. Они высылали в степь патрульные автомобили и мотоциклистов. По дорогам вспыхивали фары. Изредка бесцельно стреляли пулеметы. Патрульных пропускали, если они не мешали. Но когда патрульные становились на дороге, матросы бросались на них из засад и закалывали кинжалами. Все было подчинено единственной цели — прорваться к своим. Там будет утро, день, встреча с друзьями, там будет жизнь.

По пути попадались ямы. Здесь до войны на большой площади разворачивалось строительство и были вырыты котлованы. Люди оступались, попадали в котлованы, залитые сточной водой. Бойцы отфыркивались, иногда приходилось окунуться в воду с головой. Их вытаскивали при помощи протянутых винтовок, связанных поясов. Бойцы выбирались, обжимали полы шинели, проверяли винтовки и догоняли товарищей.

Перевалили довольно высокую гряду, опускавшуюся не то к оврагу, не то к морю, и пошли степным твердым грунтом.

Огненная земля пламенела далеко позади. Противник не переставал ее разрушать. На высотах, у моря вспыхивали длинные огни — стреляли батареи Керченской крепости, расположенной южнее Митридата.

Гладышев поторапливал с железной настойчивостью.

Десантники шли кучно, близко друг к другу, чувствуя и локти товарищей, и спины, и дыхание — тяжелое, свистящее. Больше пятнадцати километров было пройдено по бездорожью. Никто не отставал. Какая‑то магнетическая сила сцепила теперь людей и двигала только вперед. Букреев сбросил ватник, намокший при форсировании болота и густо выпачканный грязью. Он шел в одной гимнастерке, с расстегнутым воротом, чувствуя на шее скользкий ремень автомата. Ноги согрелись, подошвы жгло. Впереди виднелся силуэт Кондратенко, развевающиеся ленточки его бескозырки и покачивание прямых его плеч.

Становилось все темней. Воздух как будто сгущался. Ветер затих.

— Митридат, — прошептал над ухом Букреева Курилов.

Отдаленный свет поднялся, перевалил гору и на мгновенье очертил контуры опускавшейся к морю горной гряды. Казалось, огромный, четырехгорбый верблюд приготовился напиться и застыл у моря, успев только согнуть передние ноги. Свет исчез, как и появился, также внезапно, и венец горы растворился в черном воздухе.

Бойцы накапливались под команды офицеров, обтекали комель горы. Моряки авангардной группы сгрудились возле Рыбалко, молчаливые, запыхавшиеся, с гранатами в руках.

— Врывайтесь на вершину, Букреев, — приказал Гладышев. И его тихий голос, еще более приглушенный, чтобы сдержать волнение, зазвенел в ушах. — Мы обвяжем гору, а Степанов подведет людей ко второй вершине, там наиболее крепкий орешек.

Укрепления горы Митридат были изучены еще в предпоследнюю ночь, в блиндаже комдива. Четыре последовательно понижавшиеся к морю вершины, по сведениям разведки и согласно шифрограмме штаба главных сил, были укреплены неравномерно. Вершина, которую сейчас нужно было штурмовать, была наиболее высокой, но менее укрепленной, так как находилась она в глубине, и противник не предполагал, что ее могут атаковать с тыла.

Букреев передал Рыбалко приказ комдива. Моряки тронулись вверх. Проволочные заграждения были разрезаны и колья выворочены «с корнем». В проходы, сделанные умело и быстро, влились люди. Ни кустика, ни скал. Ровный склон, уложенный скользкими от дождя травами. Бойцы обгоняли Букреева, из‑под ног вылетали камешки, ошметки грязи. Чем ближе было к вершине, тем более ускорялось движение, напряжение росло. Никто ничего не говорил, никто никого не подбадривал, но всех объединяла одна мысль: скорее туда, скорее ворваться, скорее отвести душу и стрельбой, и рукопашной, и криком. Букреев откинул на затылок фуражку. Вспотевшие пряди волос прилипли ко лбу. Горячий дух, казалось, вырывался из- под его расстегнутого ворота и обдувал подбородок, щеки. Но лоб был холоден. Быстро стучало сердце, и как будто в такт этому стуку звенели слова той памятной песни. Ее пел батальон еще в Геленджике.

Девятый вал дойдет до Митридата!

Пускай гора над Керчью высока.

Полуядра, фриц! Схарчит тебя граната!

Земля родная, крымская близка!..

Мотив песни и слова не оставляли его. Все движение вперед казалось было подчинено этому песенному ритму: «Де–вя–тый вал дой–дет до Ми–три–дата»…

Когда моряки прокричали свой боевой клич: «Полундра!», это не было неожиданно, это было как бы продолжением песни. Букреев, не стесняясь, что он командир батальона, закричал вместе со всеми. Рокочущее, как боевые барабаны, матросское слово «по–лун–д-р–р-р–р-а» объединило всех и бросило вперед па приступ вершины.

Попрежнему было темно, и гранаты, брошенные в окопы передними атакующими, только на миг осветили каменные брустверы и черные силуэты добежавших до вершины людей. Послышались короткая, какая бывает при прочесывании траншей, автоматная стрельба, пистолетные выстрелы и крики, и шум, воспринимаемый уже почти подсознательно. Букреев добежал до камней, перепрыгнул через них и полетел куда‑то вниз. Казалось, что все ошиблись, никаких немцев нет, а есть каменная стенка ограждения, какая бывает на автомобильных горных дорогах, а за ней пропасть. Это ощущение продолжалось до соприкосновения ног с чем‑то неподвижным мягким, как куль, набитый шерстью. Подумав, что он наскочил на человека, Букреев инстинктивно отпрыгнул в сторону и ударился боком о камень. Он понял, что это стена каменоломни, приспособленной под траншею, и следовательно атака пришлась по заранее намеченному месту. Совсем близко кто‑то несколько раз выстрелил из пистолета «тэ–тэ», кто- то пронзительно закричал по–немецки и сразу же захлебнулся, кто‑то выпустил очередь из «Вальтера», личного оружия немецких офицеров. Светлоогненным раструбом поднялся большой, трескучий столб от разрыва противотанковой гранаты. Возле Букреева появилось чье‑то лицо, мелькнувшее, как лист бумаги, фосфорическим блеском вспыхнули глаза.

— Вы? Товарищ капитан! Первую взяли! Бегут туда!

— Курилов!

— Я! Я! — Курилов охватил руку Букреева повыше кисти липкими горячими пальцами. — Взяли!

— У вас мокрые руки, Курилов.

— Я был в рукопашной, — срывающимся голосом выкрикнул Курилов, — там немного немцев. Но мне досталось! Досталось!

— Выводите людей из каменоломни. Собирайте и выводите. Надо брать вторую вершину.

Курилов мгновенно оторвался и пропал в темноте.

Вскоре послышался хриплый надсадный крик Рыбалко. Сверху прыгали красноармейцы второго полка дивизии. Прыгнув, они притихали, переводили дыхание, потом их точно подбрасывала пружина и они, очень правильно выбрав направление, бежали вдоль высокой, отвесной стены. Букреев выбрался наверх, подхваченный Манжулой и Кулибабой, выпрыгнувшими из каменоломни раньше его.

Десант выбрался на гору, господствующую над Керчью и над тылами германских войск прикерченского укрепленного района. Первое препятствие было взято с хода и почти без потерь. Надо было разыскать командира дивизии. Заранее намеченный план штурма выполнялся, но темнота и какое‑то стихийное передвижение людей возле Букреева (все бежали, стучали по камням сапогами, тяжело дышали после крутого подъема) беспокоили его.