Джойс Оутс - Блондинка. Том II

В приемной для посетителей среди громоздкой и темной мебели стояло изящное маленькое пианино, призрачно поблескивая белыми боками. Памятный инструмент. Она говорила: Музыка очень важна для чувствительных душ, душ одиноких. О, музыка всегда так много для меня значила! Короче, говорила самые банальные и утешительные вещи, и директор тепло и долго жал ей руку, явно не желая расставаться со столь знаменитой посетительницей.

Но нет, задержаться она никак не может, у нее на сегодня назначена еще одна встреча, сказала она, попрощалась с мамой, поцеловала ее, хотя Глэдис и не думала отвечать на поцелуй или объятия — только улыбалась, разрешая дочери целовать обнимать себя. Что ж поделаешь, если мама предпочитает вести себя вот так. Я все понимаю… Возможно, виной всему лекарства. Однако эти мощные транквилизаторы все же куда гуманнее, нежели лоботомия или шокотерапия, не говоря уже о том, что гораздо предпочтительнее непредсказуемых взрывов бешенства. Норма Джин обещала скоро позвонить, обещала, что следующий ее визит будет гораздо дольше, и, надев темные очки, чтобы никто не видел ее глаз, поспешно вышла из приемной.

Но одна молоденькая медсестра осмелилась проводить ее к парковочной стоянке. То была нервно улыбающаяся блондинка, немного напоминавшая Джун Хейвер в молодости. Она долго не решалась заговорить с Мэрилин Монро, затем все же робко выдавила, что целых пять лет брала уроки игры на фортепьяно и что хотела бы теперь учить играть больных. Белое пианино, Бог ты мой! Да я такие только в кино видела! На что Норма Джин ответила: это фамильный инструмент. Некогда принадлежал самому Фредерику Марчу. И молоденькая медсестра недоуменно наморщила лобик и переспросила: Кому? Камин. Стало быть, он ненавидел ее, но она тут же приняла его ненависть, как некогда принимала любовь, купалась в этой любви и потом предала его, и в том была своя справедливость. Да все это просто смешно, это шутка, узнав о ней, все клеветники наверняка бы над ней смеялись. Касс Чаплин писая Монро таинственные письма как бы от имени отца, эта дура ему поверила, а продолжалось ecejmo долгие годы. Эти столь драгоценные для нее письма, которые она держала в маленьком сейфе, чтобы защитить от пожара, наводнения, землетрясения и прочих превратностей времени, не позволяя себе взглянуть на них лишний разок. Эти письма были напечатаны на машинке и подписаны: Твой скорбящий отец. вот теперь она жгла их в камине, в своем доме под номером 12305 по Пятой Хелена-драйв. В первый последний раз разожгла Монро в своем доме камин.

Игровая площадка. Вообще-то в Западном Голливуде, в Брентвуде, неподалеку от ее дома, была не одна, а сразу несколько игровых площадок для детей. Ну, и в городе, конечно, тоже были, но она устала от того, что на нее все время обращают внимание, ей не хотелось, чтобы на нее глазели и узнавали, как на Манхэттене, где много лет назад она пошла в Вашингтон-Сквер-парк, смотрела, как резвятся детишки, и смеялась, и спрашивала, как их зовут. А было это всего за несколько месяцев до Галапагос-Коув, где она упала в подвал.

Но теперь — совсем другое дело, теперь земля, должно быть, перевернулась на своей оси, теперь она стала мудрой осторожной заходила на игровые площадки не чаще, чем раз в две недели или десять дней. Она узнавала играющих там ребятишек, но старалась не приглядываться к ним слишком пристально. Приносила с собой книгу или журнал, иногда — свой дневник. Садилась возле качелей, или горки, или сооружения из лесенок и читала.

Нет, она понимала, что кто-то непременно за ней наблюдает (не матери и няньки), причем с близкого расстояния, проверяет остроту своего зрения, а возможно, даже тайно фотографирует или снимает на пленку всю эту сцену. Снайпер в своем неприметном фургончике или же частный сыщик (нанятый Бывшим Спортсменом, который до сих пор еще влюблен в нее и бешено ревнует?). И нет у нее другой защиты, кроме как спрятаться в доме и торчать там вечно, но делать этого не хотелось. Потому, что ее так и влекли эти площадки играющие там дети. Ей нравились их возбужденные возгласы смех, нравились имена — матери то и дело окликали их. Ведь, любя человека, мы часто произносим его имя вслух, порой — без всякой на то надобности, просто чтобы еще раз услышать его звук.

Случалось, кто-то вдруг заговаривал с ней или ребенок пробегал совсем близко, вдогонку за мячом, тогда она поднимала глаза от книги и улыбалась, однако при этом избегала смотреть взрослым в глаза из боязни быть узнанной. Вон, смотри — ка! Та женщина, очень похожа на Мэрилин Монро. Готова поклясться, это она, вот только похудела и постарела сидит в парке одна-одинешенька!

Однако если мимо, совсем близко, пробегал ребенок и обстановка позволяла (мать/няня находились на безопасном расстоянии), она могла сказать ему: Эй, приветик! Как тебя зовут? Случалось, что ребенок останавливался и отвечал ей, потому что дети в большинстве своем существа общительные дружелюбные. Правда, попадаются и другие — робкие, испуганные, как маленькие мышки. Нет, никому из этих детей не станет она давать полосатого плюшевого тигренка. Не станет разговаривать ни с одной из мам или нянь, никому не скажет: Прошу прощения, но эта вещица некогда принадлежала одной маленькой девочке. Девочка выросла, тигренок стал ей не нужен. Может, возьмете? Он чистый, ни пятнышка, игрушка ручной работы. Даже в страшном сне не заставит она себя сказать: Извините за беспокойство, но эта вещица некогда принадлежала одной маленькой девочке. А потом девочка умерла. Не хотите ли взять? Вот, пожалуйста!

О, нет, никогда, просто гордыня не позволяла, и еще она боялась, что подарок будет отвергнут. Она просто не вынесет, если его отвергнут. И придумала план: надо найти в Лос-Анджелесе такую игровую площадку, где собираются негритянские, мексиканские латиноамериканские дети, она просто оставит плюшевого тигренка на столике, возле песочницы, где играют самые маленькие. Так она и сделала быстро, не оборачиваясь, ушла поехала домой, в Брентвуд, испытывая величайшее облегчение. Ей даже стало легче дышать, она втягивала воздух глубоко, всей грудью, улыбалась при мысли о маленькой девочке, которая вдруг найдет игрушку… Ой, мам, гляди-ка! А мама ответит ей: Но ведь это наверняка чья-то игрушка, кто-то ее потерял. Но девочка скажет: Это я ее нашла, мамочка, значит, она моя. Мама станет спрашивать всех: Это ваша? Не вы потеряли этого тигренка? А дальше сцена будет развиваться своим ходом, как чаще всего происходит с каждой из сцен, уже в наше отсутствие.

Путешественник во Времени. То было время величайшей самодисциплины. Она не могла позволить себе бездумно растрачивать это столь драгоценное время. Записывала в дневник то стихи, то сказку. Дневник, сохранившийся еще со школьных времен, был весь исписан — небольшая книжечка в красной обложке, которую некогда подарила Норме Джин искренне любящая ее женщина. Все его странички были исписаны мелким почерком Нормы Джин, теперь приходилось вставлять чистые. На один из таких чистых листков она аккуратно переписала отрывок со старой странички, где чернила поблекли и стали почти невидимыми. Итак, я путешествовал, время от времени делая остановки, одним скачком преодолевал тысячи больше лет. Влекла меня великая загадочная судьба планеты Земля. Завороженно наблюдал за тем, как солнце становится все больше огромным тусклым диском нависает к западу, над горизонтом, жизнь старушки Земли угасает. И вот наконец, спустя почти тридцать миллионов лет, огромный красный пылающий диск солнца стал занимать почти десятую часть потемневших небес… меня так и пронзил чудовищный холод. Однако она была все еще жива.

Хлороформ. Это был сон, а потому никакого отношения к реальности событие не имело. Она это твердо знала. Никаких других доказательств не было. И галлюцинацией не было тоже. Хлоралгидрат — очень хорошее успокоительное средство. Не в том состоянии она находилась. Убрала телефон, как избавляются от искушения. Сунула в ящик письменного стола и заперла на ключ. И если он там и звонил, звук доносился совсем слабенький и напоминал придушенный писк младенца. Но ей незачем отвечать на эти звонки, потому что нет на свете человека, с которым бы ей хотелось поговорить, за исключением разве что… Но нет, он никогда не позвонит ей. А сама она была слишком горда, чтобы снять телефонную трубку и набрать этот номер, она поклялась, что никогда и ни за что на свете не будет ему звонить.

Если к середине июля станет окончательно ясно, что менструации у нее прекратились, тогда должна быть какая-то другая причина, и она просто обязана знать эту причину. Она разглядывала свои груди — что-то не слишком похожи на груди недавно забеременевшей женщины. Вид грудей ассоциировался у нее с запахом Атлантического океана, живо и зримо, как в кино, возникали виды Галапагос-Коув. Но все это было очень давно, а сама она пребывала тогда в возвышенном и возбужденном состоянии. Она посоветовалась с одним из врачей, тот сказал, что неплохо бы провести обследование тазового пояса, мисс Монро, ну и, разумеется, сделать тест на беременность, голос его звучал мрачно, она поспешила ответить: О, нет, только не сегодня. У меня совершенно нет времени, больше к нему не пошла. (Она так боялась всех этих врачей с их анализами!) Придет день, и они предадут меня. Свою пациентку. Растрезвонят на весь белый свет о секретах Монро, а если чего не знают, так придумают сами.