Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

Сквозь весь роман проходит общая (экзистенциальная?) тема смерти. Все взаимосвязано, одна ниточка цепляется за другую. Страх за детей порождается инстинктом продолжения рода и усиливается живым писательским воображением. Но в человеке живут и другие страсти, хотя бы ревность к сопернику. Столкновение двух неуправляемых страстей производит в человеке такой сбой, что Гарп, узнав об измене жены и любя без памяти сыновей, трясясь над ними, тащит их в холод и дождь в кино; и без того простуженный Уолт после этого не умирает, однако, от воспаления легких, а гибнет в тот же вечер в результате безумного, бессмысленного порыва отца — уехать из дому, пока жена попрощается по телефону со своим любовником. Гарп позже признает — в смерти сына виновато их с Хелен временное помрачение рассудка.

Ревность Гарпа вызвана прелюбодеянием жены. Измена Хелен предопределена мелкими интрижками Гарпа. Находясь в плену страстей, порождаемых инстинктами, человек должен где-то черпать силы, чтобы противостоять им во избежание драматических последствий. Создатель, преследуя какую-то свою цель, наделил нас автоматически действующими инстинктами. Но Ему все же пришлось придумать и механизм, обуздывающий инстинкты. На земле изредка рождаются великие мудрецы. Наблюдая за переплетением человеческих судеб, видя трагические развязки и счастливые концы, они, подмечая определенные закономерности, вырабатывали кодекс поведения человека, формулировали нравственные заповеди, без которых — с одними только инстинктами — человечеству и не выжить и не исполнить плана таинственного Создателя. Таким образом, заложив в человека инстинкт продолжения рода, Создатель устами великого пророка обуздал этот инстинкт, слегка захиревший в человеческом обществе под действием социальных причин (а может, еще и экологических).

Великие писатели, как и великие мудрецы, давно подметили курьез: любовная интрижка, длящаяся несколько сладких минут, имеет вторую, грозную сторону медали. Интрижка ведь не что иное, как искаженное, карикатурное претворение в жизнь заповеди «плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю». Но седьмая, запретительная заповедь Моисея требует: «Не прелюбодействуй». И не зря требует. Последствия интрижки могут быть роковыми. Роман Джона Ирвинга — убедительная тому иллюстрация. Как известно, призывы к добродетели не достигают цели, если их высказывают прямо в лоб. На помощь мудрецам приходят писатели, но силу воздействия имеют только талантливые, художественно правдивые произведения. Такие, как «Мир от Гарпа». Создатель высекает заповеди на камне, писатели иллюстрируют их.

Структура романа двухъярусная: собственно роман и вставные произведения героя романа Т. С. Гарпа. Эти произведения — повесть, рассказ, три оконченных романа и один неоконченный — углубляют, комментируют сюжетные ходы самого романа, служат контрастом им.

В жизни всегда есть место чудакам. Чудаки самим фактом своего существования бросают вызов, казалось бы, незыблемым устоям общества. Но зато именно чудак, один из всего города, не стал носорогом в знаменитой пьесе Эжена Ионеско «Носороги» (носороги в ней символизируют фашистов). Чудак, благодаря особой психической организации, не способен соблюдать нелепые на его взгляд условности, укоренившиеся в обществе. Герои «Мира от Гарпа» все чудаки либо изначально, либо в конце концов становятся ими. Их поведение зачастую абсурдно, но степень абсурдности относительна и зависит от того, в какой мере читатель сам находится в плену условностей. Вполне возможно, что русский и американский читатель по-разному ощущает эту степень.

Особенность писательской манеры Джона Ирвинга заключается в том, что, читая его книгу, не замечаешь, как обычное реалистическое повествование переходит ту грань, после которой вдруг хочется воскликнуть: «Господи, какой абсурд!» Но все эти абсурдные ситуации вполне реальны, взять хотя бы историю с зачатием Гарпа. Незаметный переход от реальности к абсурду происходит благодаря тому, что на протяжении всей истории Ирвинг ни разу не меняет интонации, ведя повествование спокойным, нейтральным тоном, не внося ни ироничных, ни циничных ноток, расцвечивая его лишь легкими юмористическими штрихами. Контраст этой относительной абсурдности — иррациональная абсурдность вставной повести «Пансион Грильпарцер», которая обрушивает на нас циркача, ходящего на руках, человека, знающего чужие сны, медведя, пользующегося уборной. Эта бесспорная абсурдность как бы приглушает относительную абсурдность ситуаций собственно романа.

«Пансион Грильпарцер» с его иррациональной, мистической абсурдностью помогает автору ставить писательские проблемы. По мнению Хелен, критиков, биографа Гарпа Уиткома, «Пансион» — лучшее его произведение, ведь оно рождено безудержной писательской фантазией. Гарп, в отличие от матери, — писатель милостью Божией. Дженни Филдз пишет для того, чтобы рассеять заблуждение родных и близких, которые уверены, что она чуть ли не одержима сексом; она, в сущности, не писатель, хотя ее роман-автобиография имеет бешеный успех. Гарп же пишет, повинуясь единственно творческому порыву. А его романы просто солидная литература, которая не может претендовать на широкий круг читателей. Таким образом, Джон Ирвинг вводит тему «Поэт и толпа» — вечную тему для нашей культуры. Кроме того, романы Гарпа автобиографичны и потому не столь талантливы. Перипетии семейной жизни мешают полету фантазии, а трагедия с детьми произвела в его душе такое опустошение, что фантазия на какое-то время совсем умолкла. И только когда фантазия опять заработала, писатель возвращается на стезю истинного творчества, но результатов возвращения мы не знаем: Гарп, радостно ощутив в себе возрождение фантазии, гибнет, не успев создать ничего равноценного первой повести, утверждает его биограф.

«Второе дыхание рогоносца» и «Мир от Бензенхейвера» символически углубляют важнейшие эпизоды жизни Гарпа. «Второе дыхание рогоносца» уродством своих героев символизирует нелепость перекрестного романа семей Гарпов и Флетчеров. Эти два семейства отразились во «Втором дыхании рогоносца», как в кривом зеркале. «Мир от Бензенхейвера» несет и другие нагрузки. Гарп пишет этот роман, чтобы не сойти с ума после гибели Уолта. Роман, рожденный не чистым источником писательской фантазии, а темными глубинами исстрадавшейся души, считают самым неудачным творением Гарпа все, кроме Дженни Филдз, которая усмотрела в нем общественную значимость, а это для нее главный критерий художественности произведения. Гарп требует, однако, чтобы Джон Вулф не только издал роман, но и обеспечил ему популярность, т. е. кассовый успех. Он, думается, знает истинную цену своему детищу (мы-то ведь прочли его первую главу на одном дыхании). Но он знает также цену читающей публике. Успехом у нее пользуются книги, порой далекие от искусства. И мы видим, как опытный издатель, пустив в ход самые неблаговидные ухищрения, обеспечивает роману фантастический успех, а Гарпу — славу и богатство. Но за все приходится платить. Читатели видят в романе кому что хочется. Вокруг него образуются группы поклонников и ярых противников. Постепенно Гарп начинает думать о правомерности гражданина заниматься чистым искусством. Он решает после смерти матери идти по ее стопам, осознав вдруг, что жизнь матери была вся посвящена служению людям. И он вступает в борьбу с поклонницами матери — джеймсианками. Кончилась эта борьба его гибелью. Берегитесь вторгаться в политику, предупреждает писателей Джон Ирвинг; искренность, воображение, пылкость чувств — как раз те качества, которые делают человека в этом безумном мире безоружным перед воинствующей глупостью.

В «Мире от Бензенхейвера» есть одна строчка, которая становится как бы оправданием безвременной смерти Гарпа. Герой этого вставного романа, так же как Гарп, безумно боится за судьбу жены и детей. Его параноидальные страхи много лет отравляли жизнь его семье. Убьет его выстрел, предназначенный не ему, но им самим подстроенный. «И поделом, — говорит автор. — После его смерти в семье наконец-то наступил покой». Гарп, ощущая трагическую вину и как бы провидя близкий конец, оправдывает этой строчкой свою раннюю смерть.

Талант Ирвинга многогранен. Помянем еще одну его грань — особый юмор. Он может быть и очень смешным и очень страшным, но в нем нет ни грана иронии или цинизма. Юмор как бы вуалирует святое отношение автора к высшим нравственным ценностям, главная из которых — «никогда не делай другому того, чего не хочешь, чтобы делали тебе».

Если же оценить «Мир от Гарпа» одной фразой, я бы сказала: это роман абсурда, гротеска, парадоксов, и вместе с тем это настоящий жизненный роман, по которому люди будущих столетий смогут изучать наше абсурдное бытие.

Марина Литвинова