Эмиль Брагинский - Московские каникулы

– Тут тетя была, где она? – Гриша оглядывался по сторонам.

– Ее милиция заграбастала! – равнодушно сообщил алкаш, который спозаранку уже раздобыл бутылку пива и теперь любовно ее поглаживал.

Гриша выбежал со двора на улицу и увидал милиционера, который уводил Лучану. Она завернулась в плед, значит, плед ей вернули, зато отняли свободу. Судя по тому, что утро выдалось прохладное, можно было предположить, что в данный момент плед для Лучаны был дороже свободы.

– За что вы меня арестовали? – ныла Лучана.

– За все! – последовал исчерпывающий ответ.

Гриша догнал парочку:

– Лучана, я здесь, я с тобой!

Сюрприз тоже был с ними. Он умудрялся делать свои неотложные дела и при этом не отставать.

– Этот болван думает, что я собиралась угнать твою машину! – пожаловалась несчастная.

– Болвана припомним! – пообещал блюститель порядка. – А ты, голый, мотай отсюда! – приказал он Грише.

– Этот болван, – злилась Лучана, – не верит, что я гражданка Италии!

– Вы поосторожней с болванами, – предостерег милиционер, – а насчет гражданства, если вы гражданка Италии, то почему говорите по-русски? Я гражданин России и не говорю по-итальянски!

– Она правда из Италии, – стал заступаться Гриша, – она у меня снимает комнату!

– И потому ночует в машине! – усмехнулся милиционер. – Глупо врете!

– Ты болван! – В Лучане пламенем горел итальянский темперамент. – Ты не понимаешь поэзии!

Прохожие, все как один, оглядывались на забавную троицу. Милиционер, полуголая женщина, вместо одежды на ней клетчатый плед, и голый мужчина, то есть не совсем голый, трусы на нем были. На собаку, на которой тоже не было никакой одежды, никто внимания не обращал.

Они подошли к милицейской машине, стоявшей у тротуара. Милиционер распахнул дверцу, и Лучана покорно полезла внутрь, Сюрприз, не спросив позволения, шмыгнул за ней, Гриша тоже забрался внутрь.

Поехали и приехали, не требуется особой сообразительности, чтобы догадаться: приехали в то самое отделение, где уже дважды побывала Лучана.

Начальник, увидев старых знакомых, сначала побледнел, потом покраснел, потом тяжело задышал.

– Женщина доставлена, – рапортовал милиционер, – за попытку угона автомобиля. Она меня при исполнении служебных обязанностей три раза обозвала болваном!

– Мало! – прохрипел начальник.

– Доброе утро, товарищ начальник, – поздоровался Гриша, – как вы себя чувствуете? А у меня инсульт!

– Я вся изнервничалась, господин начальник, – вступила в беседу Лучана. – Вы не угостите меня кофе? Каждое утро я начинаю с кофе.

– Уйдите! – простонал начальник. – И чтоб я вас больше никогда не видел, даже в страшном сне! Уйдите в Италию! Италия – это далеко?

– Очень далеко, – сказала Лучана.

– Какое счастье! – выдохнул начальник. – Вон отсюда!

Лучана на радостях подскочила к начальнику и поцеловала его:

– Вы самый лучший полицейский, которого я когда-либо видела.

Вдобавок к поцелую она одарила начальника лучезарной улыбкой, и все трое, она сама, Гриша и Сюрприз, исчезли.

Начальник поглядел на подчиненного милиционера, который толком не понимал произошедшего, с откровенной ненавистью. Однако произнес начальник только два слова:

– Ты болван!

Потом добавил:

– Она права – ты трижды болван!

Начальник ошибся. Лучана назвала милиционера болваном действительно три раза, но сам начальник добавил еще два «болвана», итого получалось, что подчиненный – пять раз болван!

На улице Лучана и Гриша поглядели друг на друга и, казалось, безо всякой причины начали хохотать. Затем Лучана резко оборвала смех:

– Тебе холодно?

– Нормально.

Лучана развернула плед, и теперь они оба завернулись в него.

– Так лучше?

– Так лучше. Но до дома идти далеко.

– Дойдем!

– Конечно, дойдем, – сказал Гриша. – Мы уже идем.

Вроде ему должно было быть хорошо, но на самом деле он загрустил:

– Ты ведь уедешь…

– Не знаю… У меня ведь все украли – и деньги, и билет, и паспорт тоже, я ведь тебе врала, что день провела хорошо, что в посольстве меня как родную приняли. Они меня даже внутрь не пропустили!

Гриша остановился:

– Действительно украли паспорт? Билеты-то можно восстановить…

– Да, украли! И это бесценный подарок! Будь счастлив тот вор!

– Восстановить паспорт – это же целая история, это же долго. Если бы я нашел вора – я бы его обнял…

Лучана не дала Грише договорить:

– Лучше обними меня и…

– И! – повторил Гриша, потому что понял, что надо делать.

И они начали целоваться. Они шли по улице и целовались. Они останавливались и целовались. Они переходили дорогу и целовались, невзирая на такую мелочь, как автомобили, которые надвигались на них с угрожающей скоростью. Они целовались практически без перерыва. Дорога до дому, как предупреждал Гриша, была долгой, и сейчас им это нравилось.

Они целовались, не замечая прохожих, которые глазели на них, как на ненормальных. Гриша забыл, что он босиком. Лучана не заметила, что плед сполз, волочится по тротуару и вид у нее, у Лучаны, – более чем откровенный. Они целовались и были счастливы. Человек создан для счастья, как птица для полета. Это написано давно, это очень давно написано хорошим писателем и хорошим человеком по фамилии Короленко, и это святая правда.

Когда добрались до Гришиной комнатушки, ее хозяин сказал:

– Нам надо срочно опохмелиться…

– Я не знаю, что это значит – хмелиться…

– Это значит – немедленно хорошо принять, а то мы оба схватим воспаление легких!

– Ну и прекрасно – будем лежать рядом! – высказалась Лучана. – И еще я бы выпила кофе, которого нет!

– Уже есть! – гордо сказал Гриша. – Я пошел на кухню варить кофе, и я ведь гулял босой…

– Разве? Я не заметила.

– Заодно помою ноги.

– Кто бы спорил, – улыбнулась Лучана. – А я пока покормлю Сюрприза. У нас есть чем?

– У нас есть, – Грише особенно понравилось, что Лучана сказала «у нас», – вон, на столе, сардельки…

Вчера Сюрприз уже ел сардельки, что не помешало ему наброситься на них сегодня с завидным аппетитом.

Гриша сварил отличный, крепкий кофе, Гриша пожарил яичницу с ветчиной, Гриша пожарил тосты, и Гриша налил вина по чуть-чуть, по капелюшечке. Они выпили по чуть-чуть, они умяли яичницу, они поели горячие тосты, намазывая их маслом, а сверху джемом. Они ничего не говорили друг другу. Бывает, когда слова – помеха, когда молчание дорогого стоит. Сейчас оно стоило очень дорого и в свободно конвертируемой валюте.

Гриша дожевал тост, порывисто поднялся со стула, шагнул к шкафу и вынул из него гитару.

При виде гитары Лучана поперхнулась, что-то съестное застряло у нее в горле. Гриша, как водится, похлопал Лучану по спине, и съестное благополучно миновало горло. Однако Лучана не могла смотреть на Гришу. Ее давил смех.

– Ты что? – удивлялся Гриша. – С чего это ты?

– На меня иногда находит, – с трудом проговорила Лучана, – не обращай внимания!.. Ты играешь на гитаре?

Она заставила себя поглядеть на Гришу невинным взором, будто бывшая Гришина жена не посвящала ее в тайны его сексуальных привычек.

– Да так, – Гриша небрежно перебирал струны, – немножко бренчу. Я даже рискну тебе спеть!

– Ну? Ты и поешь тоже? Этого я никак не ожидала! У тебя есть голос? – Лучана сдерживалась изо всех сил, чтобы снова не расхохотаться.

– Чего нет, того нет, – откровенно признал Гриша, – просто у меня сейчас душа поет!

– Слушаем душу! – сказала Лучана.

Гриша тронул гитару и запел. У него обнаружился симпатичный, с легкой хрипотцой голос. Если б он вышел на эстраду, где у большинства певцов вообще нет никакого голоса, то имел бы успех. Сейчас он пел что-то манящее и кружащее. Слова и музыка – они притягивали, заманивали, они жаловались, просили сочувствия и объяснялись в любви…

Лучана забыла обо всем на свете. Забыла про Венецию и Рим. Забыла о том, что сидит в кресле с потрепанной обивкой, что комната маленькая, забитая случайными вещами, за окном доживает век старое, чахлое дерево, из-за стенки доносится звук телевизора, у ног лежит дворняга, совсем недавно была чужая, а сейчас своя, родная… А Гриша пел:

Гриша еще раз пропел первый куплет, замолчал, Лучана тоже молчала. Потом Гриша сказал:

– Есть паспорт, нет паспорта, ты ведь все равно уедешь… – Это не был вопрос, так, невеселые мысли вслух.