Кармело Сардо - Сорняк

Моя мать, чудесная женщина! Я не помню, чтобы получил от нее хоть один подзатыльник. Каждый свой упрек она сопровождала доброй улыбкой. Всякий раз я обещал вести себя хорошо, исправиться. Но всякий раз спустя несколько дней я ввязывался в какую-нибудь дурную историю. Натерпелась она от меня.

Нас было с десяток. Чаще всего мы гоняли мяч во дворе, а иногда шли в центр городка, прогуливались по проспекту, цепляясь к каждому встречному.

Нашим врагом была банда из Вичинцеллы – другого квартала. А нас прозвали “индейцами”, потому что наш квартал был известен как Индейский.

Однажды мы искали вичинцельцев, которые побили одного из наших – Меме, и вдруг увидели двух карабинеров, стоявших возле своих мотоциклов. Те карабинеры показались нам, мальчишкам, настоящими великанами.

Пока мы шли своей дорогой, притворяясь невинными ангелочками, карабинеры смерили нас суровым и подозрительным взглядом.

Внезапно раздался грохот. Я обернулся и увидел мотоцикл карабинера. Я застыл как вкопанный, карабинер схватил меня и стал осыпать ударами. От его хватки я едва не задохнулся, к тому же второй карабинер стал ему помогать. Испугавшись не на шутку, я старался освободиться. Я не понимал, что происходит и за что меня бьют. Один из карабинеров сказал, что узнал меня, и требовал, чтобы я назвал свое имя. Я назвал вымышленное имя. Карабинер, таща меня за руку, подошел к рации, установленной на мотоцикле. Пока он что-то докладывал на центральную линию, мне удалось вывернуться и сбежать, скрывшись среди машин. Второй карабинер погнался за мной и врезался в один из автомобилей. Чудом все остались живы.

Я был потрясен. Мои уши горели, голова разрывалась от боли, а ослабевшие руки дрожали. Я бежал, не помня себя от страха. Я боялся, что карабинеры запомнили мое лицо. На этот раз отец с дедом точно прибили бы меня: это было по-настоящему серьезное происшествие.

Когда я добрался до своих друзей, то был все еще сбит с толку и напуган настолько, что они засмеялись, едва увидели меня. Я ничего не понимал. Они покатывались со смеху. Наконец один из приятелей все объяснил.

Случилось вот что: в тот момент, когда я обернулся, Тото пнул ногой мотоцикл карабинера.

Мой товарищ еще не закончил говорить, как я набросился на Тото, осыпая его тумаками. Да как он посмел сыграть со мной такую шутку? Теперь мальчишки будут насмехаться надо мной. Я надавал Тото столько затрещин, что ему, пожалуй, хватило на всю оставшуюся жизнь. Когда он пожаловался родителям, что я избил его, а те попытались отчитать меня, я послал их всех к дьяволу, пообещав, что Тото когда-нибудь получит от меня добавку. Я устал расплачиваться за его проделки. Учитывая, что мне и дальше придется за них расплачиваться, я решил высказать им все напрямик.

Однако тогда я раз и навсегда избавился от Тото. Мы с Тино Манчино и Нелло Гроссо договорились держаться подальше от Фимминедды. Каждый раз, когда он пытался подойти к нам, я колотил его, уклоняясь от поручения моих родителей, которые желали, чтобы я был рядом с Тото и защищал его.

В конце концов смирились и родители. Мы с друзьями перестали брать Тото с собой, не рассчитывая, что он когда-нибудь изменится и перестанет создавать нам проблемы. Даже сам Тото понял это и стал дни напролет корпеть дома над учебниками.

Прошел уже час с тех пор, как мы расставили ловушки. Тино, Нелло и я, затаившись, терпеливо ждали, когда щеглы попадутся в наши силки. Мы молчали и сидели не шелохнувшись, боясь спугнуть птиц. И вдруг увидели Виченцо Фитузо: он шел в нашу сторону. Виченцо был деревенским пастухом, который, похоже, никогда не мылся и ночевал вместе со своими овцами. Все брезговали подходить к его овчарне, которая казалась хуже свинарника.

Виченцо тащил большой джутовый мешок и лопату и с опаской поглядывал по сторонам.

Его поведение разожгло наше любопытство. Я поднес к глазам бинокль и увидел, что Фитузо расчистил от веток какой-то тайник и принялся копать землю. Мы застыли, наблюдая за ним и сгорая от нетерпения выведать, что происходит.

Винченцо продолжал копать, пока не извлек из ямы большой пластмассовый бидон. Он откупорил крышку и осторожно поместил внутрь мешок, вернул крышку на место и снова закопал бидон в том же месте, прикрыл землю ветками и пошел прочь, постоянно озираясь вокруг: не заметил ли его кто-нибудь. Когда пастух отошел достаточно далеко, мы вскочили и ринулись к тайнику. Мы раскопали его и с большим трудом вытащили бидон – он оказался тяжелым.

Ухватившись за крышку обеими руками я, поднатужившись, снял ее. Затем мы достали мешок и вытряхнули содержимое на землю: два обреза, пять револьверов, запас пуль и сумка, которую мы тотчас открыли. В сумке обнаружилась целая куча денег – по меньшей мере несколько миллионов лир. Мы были поражены. Сердце бешено колотилось.

Иметь дело с оружием нам уже доводилось, мы даже стреляли из старого пистолета, который Нелло иногда тайком брал у своего отца. Оружие из мешка было новеньким, хромированным, изящным. Мы затолкали все обратно в бидон, схватили его за два кольца, прилаженные в качестве ручек, и оттащили на несколько сотен метров в местечко, известное только нашей компании. Перед уходом мы поклялись никому и никогда не открывать нашего секрета.

Домой мы вернулись поздно. Отец уже ушел на работу, но мать передала, что он обещал задать мне трепку по возвращении. Ее слова я пропустил мимо ушей: мысли были заняты нашим тайником. Быстро проглотив свой бутерброд, я вышел из дому, рассеянно отвечая ей: “Да, конечно”.

С приятелями мы встретились в обычном условленном месте. У Тино была перевязана голова – мать запустила в него тарелку за позднее возвращение домой. В иной раз мы посмеялись бы над этим происшествием, но не в тот день: нам не давал покоя вопрос, что делать с оружием и деньгами.

Для начала мы пересчитали деньги: девять миллионов лир, то есть девять пачек, в каждой десять купюр по сто лир.

Мы также испытали оружие, расстреляв около пяти лент с пулями. В мешке оставалось еще несколько таких лент. Потом Тино неудачно выстрелил из винтовки. Она выскользнула у него из рук, ударилась о землю и выстрелила еще раз: чудом никто не был ранен, но от грохота у нас едва не лопнули барабанные перепонки. Пожалуй, забавы с огнестрельным оружием были нам не по зубам.

Сначала мы решили разделить девять миллионов лир между собой, взять по пистолету и спрятать каждую долю в отдельном тайнике.

Черт возьми, по три миллиона на брата! Раньше мы даже в глаза не видывали таких денег! Месячная зарплата моего отца в конце семидесятых составляла четыреста пятьдесят тысяч лир. Столько же стоил новенький мопед “Веспа”[3], моя мечта. Но тогда я не мог просто пойти и купить “Веспу”, не вызывая подозрений. Впрочем, я догадывался, как это провернуть: я мог купить мопед от лица кого-нибудь другого.

Еще раньше я убедил отца купить мне старенькую подержанную “Веспу” за сто пятьдесят тысяч лир – якобы для того, чтобы ездить на работу. На самом деле от этого мопеда мне нужна была только табличка с регистрационным номером, которую я навесил на новый – краденый. Я перекрасил его в превосходный темно-синий цвет. Мопед был великолепен, хотя лишь табличка с номером досталась мне честным способом. Все остальное – обшивку, колеса, глушитель, двигатель в семьдесят пять киловатт, фары – я позаимствовал у десятка других “Весп”.

В то время, окончив среднюю школу, я подрабатывал на заводе – ради “навыков”, и зарабатывал по сорок тысяч лир в месяц. Да разве смог бы я заработать на новенькую “Веспу” моей мечты с такой зарплатой, которую я к тому же отдавал матери?

Однажды утром, по дороге на завод, я увидел отца и других рабочих, они только что закончили смену. Все были в высоких резиновых сапогах, запачканных грязью.

Не знаю почему, я хорошо запомнил эту сцену. В голове стали кружить беспокойные мысли.

В тот день я пообещал себе, что не буду жить, как они.

Собака успокоилась, вой больше не слышен. Голова гудит от набегающих мыслей. Возвращаюсь к дням юности, и меня мучит только один вопрос: почему я вырос таким?

Если бы можно было определить точный момент, начиная с которого все пошло наперекосяк, выделить событие, эпизод, человека, повлиявшие на формирование характера, на выбор пути и заставившие пойти именно такой дорогой, а не иной, я, пожалуй, назвал бы тот далекий день, когда я, пятнадцатилетний мальчишка, вместе с друзьями отправился воровать щенков и оказался перед тайником с оружием и деньгами.

Но, поразмыслив, я прихожу к выводу, что та находка не была решающей. Она стала важной, но не решающей.

Дело не в дурной компании, неправильных друзьях, как принято считать в подобных случаях. Нет. Я таким родился, и все. Не могу подобрать подходящих слов. Окажись я в тот день один, без друзей, я поступил бы точно так же. Потому что я был преступником уже с ранних лет. Но тогда я не осознавал этого, вот и все.