Александр Лекаренко - Крылья

Наплававшись вдоволь, он любил лежать на теплом песке, почитывая брошюрки Iога Рамачараки. Родители познакомили его с хатхо–йогой в четыре года, он уже умел завязывать свое гибкое тело всевозможными узлами, но в одной из книжек он нашел описание ранее неизвестного ему упражнения в глубоком дыхании и начал практиковать его из любопытства.

Дышать свежим, пахнущим водой озерным воздухом было легко и приятно, он сам и почти без усилий вливался в легкие, Саша расслабился, Саша почти задремал под мерный ритм внутреннего метронома, отсчитывая длину вдоха, выдоха и задержки дыхания легким постукиванием пальцев по груди. Время перестало существовать и вдруг — перестало существовать и тело. Саша в панике дернулся — мысленно, потому, что дергаться было нечем. В следующее мгновение его ужас возрос до высшей точки потому, что тело вернулось, но — чужое, живущее по своим законам. Пальцы его рук и ног скрючились, как когти, лицо перекосила гримаса. Это длилось несколько длинных, кошмарных мгновений, затем судорога прошла, и тело стало наливаться теплом и блаженным, электрическим гудением. Никогда за всю свою короткую жизнь Саша не ощущал такого наслаждения. Несколько мешал только внезапно возникший, сильный позыв к мочеиспусканию и, не в силах сдерживаться, он обмочился, но это не имело уже никакого значения. По телу проходили волны незнакомой энергии — как теплая, наэлектризованная вода, волосы на нем встали дыбом. Если существовал рай — то это был рай.

Потом все прошло, но осталось ощущение необыкновенной бодрости и ясности, как будто каждая клетка его организма оказалась промытой и обновленной потоком неведомой силы.

Этот восхитительный опыт настолько захватил Сашу, что он начал предаваться ему снова и снова со всем рвением неофита, по несколько часов в день. Однако через некоторое время он с разочарованием обнаружил, что ожидаемое наслаждение теряет свою интенсивность. Оно становилось все меньше и слабее, пока не перестало возникать вообще. Тогда, резонно рассудив, что для возвращения в рай требуется большее количество воздуха или того, что в нем содержалось, он оставил медленное дыхание с задержками и перешел к быстрому и яростному — во всю грудь, жадно и нетерпеливо, стараясь догнать ускользающее блаженство. Он еще не знал, что уже начал учиться тому, что старые дороги, закончившись, заканчиваются навсегда, а новые дороги — ведут к новым местам. Яростное дыхание рождало ярость, а не блаженство и новая дорога привела его в джунгли, а не в райский сад.

Сила обернулась к нему темной своей стороной, он начал ощущать мощные приливы агрессии, ему казалось, что он может сшибать деревья плечом, и часто ему хотелось убить бабку. В таком состоянии он срывался с места и бегал по лесу, голый, со вставшими дыбом волосами, визжа от переполнявшего его мрачного восторга, сшибая кулаками сухие ветки, и очень ему повезло, что он ни разу никого не встретил на своем пути, хотя, возможно, повезло тому, кто не встретил его — ему было шесть лет, и он весил 32 килограмма, но рысь весит меньше и способна убить человека.

После таких пробежек он долго плавал, а потом лежал, отдыхая, на песке. У него хватало ума осознать, что эти вспышки связаны с глубоким дыханием, они не являются проявлением его внутренней сущности, они ненормальны, опасны и могут привести к беде. Но, все равно, ему нравилось.

В один из таких дыхательных сеансов к нему пришло видение, он ощутил себя сражающимся с огромным крокодилом и победил его, он сломал ему челюсти, он разорвал его тело на куски и разбросал на все четыре стороны света, он расценил это видение, как сон, но оно оставило в нем ощущение собственной силы и власти.

Лето прошло — Саша сильно вырос, никто бы не смог опознать в этом стройном, длинноволосом подростке мальчика на седьмом году жизни, а осень принесла ему очередной подарок, каких много еще будет на его пути.

Собирая грибы, он вышел на густо заросшую изумрудно–зеленой травой полянку, посреди которой из кучи замшелых камней сочился ручеек. В ручейке лежала шина от грузовика и водочная бутылка присутствовала рядом, но все это было настолько старым, что казалось частью ландшафта. А в траве острый Сашин глаз обнаружил множество притаившихся мелких грибочков с темными шляпками и ножками толщиной в спичку. Грибы были незнакомыми, но незнакомым было все, уже больше года Саша самопрограммировался и самообучался, пробуя на зуб все, что может оказаться съестным, и интуиция ни разу еще не подводила его. Он осторожно разжевал один грибок и восхитился его острому, чуть жгучему вкусу и богатому запаху, с оттенком осенних листьев. Захотелось еще и Саша, не в силах совладать с собой, пополз по траве, высматривая вкуснючие грибочки и съедая их один за другим. Вдруг возле его правого уха раздался резкий, металлический звук, как будто лопнула струна. Саша вздрогнул и поднял голову.

Поляна озарилась ярким, зеленым светом и посреди нее стояла обнаженная женщина. — Мама! — крикнул Саша, но губы его не разжимались и хорошо, потому, что, присмотревшись, он понял, что это не мама, а Афродита Пенорожденная. — Афродита должна быть в воде, — сказал Саша, не разжимая губ. — Афродита везде, — улыбаясь, ответила женщина, — В воздухе, в листьях, в траве. В грибах. Посмотри, грибы — это мой маленький народец. — Саша посмотрел вниз и увидел, что грибы превратились в забавных, серо–зеленых человечков, пляшущих среди стеблей травы. Он застыл, боясь раздавить кого–нибудь из них. — Не бойся, — ласково сказала женщина, — Они живут, чтобы умереть и умирают, чтобы жить, так устроена жизнь. — Она наступила босой ногой на хоровод человечков, и те исчезли, но другие хороводы продолжали кружиться и скакать вокруг. — Почему так устроена жизнь? — беззвучно спросил Саша. — Потому, что я так хочу, — ответила женщина, — И ты так хочешь. Ты — мой, я люблю тебя. И потому, ты будешь страдать. Без страдания нет наслаждения, как без смерти нет жизни. Я дам тебе способность быть всем сразу, светом и тенью, блаженством и болью. Ты будешь брать и давать, отпускать и связывать. Ты — двойственный. — Она подняла вверх два пальца правой руки и возложила на его лоб два пальца левой руки, — Двойственный.

Пошли дожди и Саша, не имея другой одежды, кроме ночной рубашки и валенок, большую часть времени сидел дома, одолевая книжную мудрость и книжную глупость, равным образом полезные, поскольку не учили ничему, кроме умения различать и соединять противоположности — единственному практически–важному делу среди моря жизненных абстракций. К тому же, постоянное французское и английское чтение неуклонно продвигало его вверх по лестнице лексически организованных смыслов, к чему–то, расположенному выше, нежели журналы с картинками и Эдгар По. Иногда, развлечения ради, он говорил бабке фразу по–французски или по–английски, а когда та раскрывала рот, приставив ладонь к уху, повторял то же самое по–русски, вгоняя сумасшедшую старуху в разумное сомнение — а не сошла ли она с ума? Однако, в целом, эти двое относились друг к другу по–доброму и ладили намного лучше, чем в подобных же обстоятельствах поладили бы люди, во всех отношениях нормальные. Они привыкли к одиночеству и не тяготились им, они не считали нужным развлекать друг друга разговорами и тем самым избегали ненужных трений, они исполняли свою часть обязанностей по хозяйству, не пересекаясь, не плетя паутину неприязни и лишь иногда поглядывая из своего аквариума на другую рыбку, между ними было безводное простран 6 ство, по которому не ходили волны раздражения, разочарования и скуки, они были вполне счастливы.

В конце ноября бабка занемогла, она начала кашлять, перхать и, бормоча, — «Помираю, помираю», — крепко приросла к своей продавленной кровати. Но Саша совсем не хотел, чтобы бабка померла. Он возложил на нее руки, левую — на лоб, правую — на худой живот и пожелал, чтобы она жила. Бабка заснула и дрыхла почти сутки, громко храпя, пердя и чмокая во сне, а на следующее утро поднялась со своего смертного одра, совершенно забыл, что была больна. Однако, к вечеру, бросив взгляд на тумбочку, уставленную самодельными микстурами, она вспомнила, и, пав на колени, застучала лбом в пол перед иконами. Саша долго смотрел на темные лики святых, потом отвернулся и раскрыл «Искусство мастурбации».

В декабре ударили неслыханные для этих мест морозы — 30, коз пришлось взять в дом, а также петуха и двух кур, остальных зарезали, поскольку они все равно замерзли бы, старого пса пускали в дом на ночь, так они и жили до весны — с тремя козами, козлятами, козлом и урезанной петушиной семьей, жируя безлимитной курятиной и выходя из дому только за дровами и по большому делу — малое справляли в ведро.