Александра Яки - Грусть улыбается искренне

Витя осторожно подвинул одну из железяк, и в заборе образовалась довольно крупная дырка.

— И откуда ты все ходы знаешь? — удивилась Инга, протискиваясь на «волю».

— Ха, я такой! Я давно обдумывал план бегства отсюда, — гордо ответил мальчишка и ринулся в дыру следом. Но чуть не застрял. — Кажись, разжирел я на домашних харчах!

Парень наконец, пыхтя и возмущаясь, пролез в дырку.

Большое, серое и несуразное здание осталось позади. Перед ребятами лежал ковёр из высокой засохшей травы, речка, одно низенькое деревце, похожее на чахлую ёлочку с ободранным стволом, и узенький мостик. Кто его мастерил, оставалось только догадываться: хлипкий, из нескольких металлических брусочков, застеленных досками, с ржавыми перилами, он напоминал запчасть из конструктора «Юный техник».

Витька с Ингой дошли до середины моста и сели на край, свесив ноги. До воды, звонко дребезжащей о камни, оставалось всего-то чуть больше полуметра. Девчоночка вновь загадочно улыбнулась, скованным, не шевелящимся взглядом уставившись куда-то прямо. Опять Витьку это напугало. Она и впрямь стала немного другой, не только поведением, но даже внешне: начала подкрашивать глаза и заплетать волшебные белые волосы. Всё это было отнюдь не плохо, но Витьку немного настораживало.

— Инг, что с тобой творится последнее время? Какая-то ты не такая, — сказал он как бы невзначай, бросив в реку крошечный камушек.

— Так заметно? — не оборачиваясь, спросила она.

— В общем-то да.

— Просто… Кое-что поняла. Вот и всё, — сбивчиво объяснила Инга и тоже отправила в речку камень.

— И что же ты поняла?

Девушка повернулась к Витьке.

— Прости, тебе я пока этого сказать не могу, — она виновато приподняла брови.

— Экие тайны! — в шутку возмутился парень. — Ну ладно-ладно. А позже скажешь?

— Возможно.

Витя потянулся и откинулся на спину, развалившись поперёк моста буквой Х.

— Вот так всегда, — сказал он, щурясь от слепящего глаза солнца. — Пытать тебя жалко, а ждать добровольного признания неохота.

Инга склонилась над мальчишкой.

— Ишь ты. Шутишь, а у самого-то в глазах тоска. Думаешь, я не вижу? У тебя ведь тоже что-то случилось.

Он, кряхтя, как старый дед, поднялся на ноги и помог встать девочке.

— Ну, может, и случилось, — парень нахмурился, держась за поручень моста. — От меня, между прочим, девушка ушла. Да ещё и к моему лучшему другу. Как в дурацком кино, блин.

Виктор шаткой безразличной походкой поплёлся по мостику на другой берег. Кругом на пожухлой траве, как мозаики, валялись скрюченные опавшие листья, старые бумажки и прилетевшие из дальних краёв пакеты. Инга спешно догнала его, обхватив невесомыми руками.

— Вить, — обратилась она почти неслышно. — Может, это просто случайность, ошибка? Знаешь, как бывает: тебя нет, ей одиноко, а тут появляется друг — заботливый, весёлый и ей кажется, что она влюблена в него. А на самом деле просто тоскует по тебе.

Витя приостановился у старого бетонного забора, разрисованного жёлто-ржавым граффити.

— Нет, маленькая, если б так, то они бы вели себя иначе, — сказал он. — Не думаю, что все чувства были правдой. С её стороны чистая симуляция, она не любила, а играла роль влюблённой. Да и я, наверное, испытывал скорее просто страсть и тоже играл роль. А что делают, когда актёр выходит из строя? — спросил Виктор, посмотрев на недоумевающую Ингу, и продолжил не дожидаясь ответа: — Заменяют его, что и было сделано… Я почему-то не жалею теперь о случившемся. Хорошо, что это произошло сейчас, а не потом. Всё равно в нашем возрасте всё не так серьёзно, правда?

— Вообще-то я так не считаю, — Инга слабо улыбнулась, всё ещё прижимаясь к мальчишке. — Думаешь, сорокалетний мужчина любит сильнее, чем ты?

— Нет, — засмеялся Витька. — Уж я-то могу полюбить так, что мало не покажется!

Парень вгляделся вдаль, где изрисованный забор заканчивался и открывалась широкая тропа, ведущая к частному сектору.

— Пойдём туда. Всё равно уже вышли за территорию, одинаково влетит.

Инга кивнула, и ребята взялись за руки. В верхушках голых деревьев скандалили голуби. Солнце швырялось лучами в речку, заставляя её светиться золотыми бликами. Небо прохладно-синее простиралось над головами, чистое, как горная вода, и только над крышей больницы, оставшейся далеко позади, висела маленькая плотная тучка.

Витя с Ингой свернули на узенькую пыльную улочку, вдоль которой теснились маленькие частные дома, окружённые нагими деревцами. Всё кругом притаилось в ожидании зимних холодов. У обшарпанных зелёных ворот, ёжась, беседовали старушки, рядом в классики прыгала разгорячённая ребятня, визжа и крича в попытке отнять друг у дружки камушек. Из-под калитки в щель большими чёрными глазами смотрел лохматый пёс.

Солнце медленно уползало за горизонт, оставляя на небе прохладный, металлически-серый узор, разбитый несколькими сиреневыми солнечными полосками. Улочка убегала в горку, в самую-самую высь. Навстречу шли школьники: мальчишки и девчонки с громадными рюкзаками за спиной. Шутя и болтая без умолку, следом брели старшеклассники. Что-то громко кричали, дёргали друг друга за куртки, стягивали шапки и снова смеялись…

Витька крепко сжимал Ингину ручонку и шёл-шёл-шёл вперёд, как чужеземец, как прилетевший с другой планеты.

Они с Ингой ничем не отличались от тех подростков: одетые обыкновенно — в свитерки и джинсы, причёсанные и умытые. Но в то же время ощущали незримую пропасть, разделяющую их.

Шли они не спеша и тоже, как обычные дети, о чём-то болтали, улыбались и шутили, но как-то иначе, не так.

Что-то не то читалось в глазах, какая-то глубина, сознательность и душевность людей, познавших настоящие страх, боль и обиду. Какой-то прозрачный отпечаток печали на сердцах, какая-то отстранённость, точно они пришли в этот мир смотреть на жизнь со стороны, как фильм.

У высокого клёна дорога обрывалась, и вниз сбегала жёлтая щебёнчатая тропинка, ведущая к старенькому школьному стадиону. Мальчишки, забрызганные грязью от непросохших гигантских луж, уныло гоняли мячик под темнеющим небом-кляксой. У низенького заборчика толпились молодые мамочки с колясками, а за старым зданием школы, в лесопосадке, едва-едва от слабого ветра покачивались могучие деревья, покрытые сизой зимней дымкой.

Виктор спустился по дорожке чуть ниже и, разворошив охапку скрюченных сухих листьев, сел с краю на бетонную лестницу.

— Представь, — сказал он сдавленно. — Я не хочу назад в ту, былую жизнь. Друзья там больше не ждут, учителя в школе только радуются, что я им не надоедаю. Не хочу. Здесь и сейчас так спокойно. А там? Через полгода окончим школу, дальше — никто не знает, что будет. Это как если сравнивать жизнь с дорогой, то мы едем ночью, и фары освещают только десять метров впереди, а что за ними — обрыв или резкий поворот, мы не знаем. Но всё равно едем почему-то.

— Не будет у тебя никакого обрыва, — Инга села рядышком. — Окончишь школу и станешь тем, кем хочешь.

— А кем я хочу? — убито спросил он.

— А кем ты хочешь? — подхватила девушка. — Просто вспомни, о чём мечтал. Даже если глупость, всё равно вспомни. Может, космонавтом?

Виктор поднял глаза к небу. Там кружили поздние птицы и неспешно плыли ободранные серые тучки. До слуха долетала музыка — в школе репетировал вечерний хор. Они сидели вдвоём, прижавшись друг к дружке, на большом, пустом, сыром стадионе и говорили о… жизни. Навстречу, гонимые ветром, катились листья, бумажки, фантики от конфет, вырванные из дневника странички, сложенные в самолётик листочки в клетку.

— Я это… летать хотел, — сказал Витя мечтательно, поймав один из них. — На истребителе, на «Миге». Когда-то дед водил меня к своему другу, а у того сын был лётчиком, и дома у них были модельки самолётов. Такие красивые. Мне больше всех тогда понравился «Миг». Подсознательно я и до сих пор не исключал этого, но…

— В лётное нужна физика, а ты в ней разбираешься неплохо, — улыбнулась девочка. — Пару месяцев усиленной работы, и ты сдашь. Выпишешься скоро, начнёшь правильно питаться, пить-курить больше не будешь. Здоровье поправишь — и всё получится. Поступишь. Ты ж такой!

— Да ты что, это ж детская мечта, — расхохотался парень.

— А ты взрослый такой уже?

— Нет, — подумав, ответил Виктор и, перестав смеяться, посмотрел в небо. — Летать на границе и стеречь ваши сны… Инга, никто бы, кроме тебя, до этого не додумался, никто бы мне не посоветовал летать. Все говорили: юристом, экономистом, финансистом, а летать… А я ведь хочу, — он подвинулся ближе к подруге и аккуратно обнял её. Эти заоблачные мысли были самой настоящей реальностью. Он понимал, что всё сможет, если захочет, потому что он сильный. Он никогда не был тупым пьяницей и кутилой, он просто изображал такого, потому что кто-то решил, что это круто, потому что считалось, что быть таким модно. А среди кого считалось? Инга показала другой мир, она указала выход за рамки этого сумасшедшего спектакля и помогла понять, что наши слова и поступки — это не сценарий. Они живые, естественные, настоящие.