Денис Ли - Убить мажора (антисоциальный роман)

В зале было шумно и многолюдно, и всем видом напоминало могучий пчелиный улей или муравейник. Вокруг спешно и деловито, словно бабочки, порхали хрупкие официантки, протискивались сквозь гущу людей, заглядывались на столики, что-то быстро протирали, меняли пепельницы, перекидываясь парою фраз с посетителями. Почтительно улыбаясь, кивали клиентам, на что-то или с чем-то соглашаясь, или принимали заказы, записывая их в маленькие блокноты. Некоторые клиенты, сидя на диванах, не редко делая заказ, заигрывали с оказавшейся рядом официанточкой, стараясь прихватить ее за талию, но чаще получалось за задницу, в попытке притянуть к себе поближе. Возможно, для того чтобы лучше друг друга слышать, но скорее всего чтобы облапать молодое упругое тело… талию; и все равно получалось за задницу… но любовно. Предлогом для того чтобы облапать — служило желание друг друга слышать:

«Как глухи мы бываем друг к другу!»

Официантки не отпирались.

Сурового вида охранники, их было двое, стояли недалеко от раздаточного окна кухни. На окно они поглядывали гораздо чаще, чем по сторонам, наблюдая за обстановкой, словно ждали оттуда какого-то чуда. Словно наслаждались пряными запахами кухни:

«Какая уж тут работа, когда жрать охота!»

Их квадратные головы и сутулые плечи напряженно приподнятые, топтались на нетолстых ножках чудовищно сложенных тел. Их квадратные головы, сканируя помещение Гавана-бара, всегда обращались голодными глазами к раздаче:

«Голод — не тетка!»

Молодой бармен, отрешенно игрался с пустой бутылкой от какого-то «горячего» напитка. Вертел ее в руках. Вокруг него, за барной стойкой, сидели люди. Все они сидели спиной к Сергею. Все, кроме одной пары. Молодой человек и девушка сидели к Сергею боком. Мужчина был худощав и жилист, и выражал некую самоуверенную брюзгливость. И вероятнее всего «молодой» человек был старше своей спутницы, лет так на десять. Они сидели рядом, лицом друг к другу, и целовались. Точнее, она его целовала. Выглядело очень сексуально… даже немного развратно. Казалось, он сидит с абсолютным равнодушным спокойствием, а девушка, одетая в короткое черное платье на бретельках, просто изнемогая от желания, вьется рядом с ним с грациозностью кошки. Трется об него своей бархатной кожей. А ее едва заметные движения отдаленно напоминают приватный танец.

Они пили коктейль, в котором на дне коктейльного бокала «Martini Glass» плавает вишенка. Девушка пригубив, ставит свой бокал на барную стойку. Он допивает, отправляя вишенку в рот. Она опускается со стула, прогнувшись, упирается руками в его колени. У нее красивые стройные ноги. Они снова целуются. Она улыбается, показывая ему в своих белоснежных зубах вишенку.

«Надо думать, это его вишенка…» — предположил Сергей.

Она проталкивает ее в рот указательным пальцем, облизывая его, и проводит им по своим губам…

«Она заигрывает!..»

Он не смущается, словно она делает это для него каждый раз. Она улыбается и жует.

Смелость и чувственность, которую пара демонстрировала у барной стойки, казались Сергею возбуждающими, сверхестественно-утонченными. Будоражащими его разум и плоть. Сергей засунул руки в карманы. Отводя взгляд в сторону, подметил, что бармен, едва заметно, тоже наблюдал за парочкой.

«Бездельничает. Заказов нет, что ли?! — Сергей взглянул на часы. Время близилось к утру. — Надо забирать «VIP-клиента», да валить отсюда!»

Вытащив сонного Артура на улицу, Сергей усадил его в стоящее у клуба такси. Сел сам.

— На Плешку, 38… второй подъезд, — сообщил Сергей таксисту адрес Могилевского. Загрузив Артура на заднем сиденье, Сергей заботливо поглядел на него и отвернулся в свое окно, снова вспомнив увиденное в клубе. Эмоциональные переживания и мысли закрутившись в своеобразном водовороте, перетекая из одного в другое.

Многих вещей, касающихся эротизма интимных отношений, Сергей прежде не видел, а если и видел, то только в редком кино. Чаще всего в его руки попадали подпольные фильмы порнографического содержания из побежденной Германии или свободолюбивой Америки, на картонных обложках которых обычно красовались замысловатые знаки — что-то вроде шифропентаграмм. И если пентаграмма (от греч. pentágrammoni — pénte — пять и gramma — линия) — правильный пятиугольник, на сторонах которого построены равнобедренные треугольники одинаковой высоты или же, как часто его называют — звездчатый многоугольник, образованный диагоналями правильного пятиугольника, то значки на обложках видеокассет определенно нужно было называть каким-то иным греческим именем.

В древнем мире пентаграмма считалась символом телесно-духовной гармонии и совершенства, а в средние века — магическим знаком. Вообще же у пентаграммы множество имен — практически у каждого народа или магической традиции были для нее свои названия, а то и несколько, так, например египтяне называли ее «Звездой Изиды» или «Звездой Псоглавого Анубиса», а пифагорейцы — «Пентальфой». У пифагорейцев, к примеру, пентаграмма была символом одухотворения жизни и всей природы в целом и, вероятно, неким опознавательным знаком.

И если пентаграмма — это все-таки пять линий… То правильнее было бы называть надпись на коробке кассеты с порнографией — эксиграммой (от греч. éxi — шесть) — шесть линий скрещенных парами, которая в противность «Звезде Изиды» или же «Звезде Анубиса», называлась коротко — «Нýха»…

«Нуха» — эксиграмма магической телесно-духовной гармонии и наслаждения.

Выдуманная Сергеем пентальфа в виде трех иксов — «XXХ» в порноиндустрии означала «big kisses», что переводилось как «большие поцелуи». Но она же, между тем, олицетворяла в молодежной контркультуре и более философскую идеологию, которую называли — «Straight edge».

SXE (от англ. straight edge — «строгая грань») — это было ответвление американской панк-культуры. Согласно легенде, символ «straight edge» — это крест в виде «Х» на руке, появился в 70-е годы, когда несовершеннолетним, приходившим в клубы на концерты, при входе рисовали крест на руке, чтобы, бармены не продавали им алкоголь. Достигнув совершеннолетия, вчерашние тинэйджеры продолжали рисовать крест на своих руках, уже из идеологических соображений и солидарности с теми, кому двадцать один — еще не исполнился. Основным девизом движения 80-х годов согласно английской версии было: «XXХ» — НЕ ПИТЬ, НЕ КУРИТЬ, НЕТ — НАРКОТИКАМ.

В основе идеология стрэйт-эйджеров — лежала обычная идея самоконтроля, постоянная работа над собой и своими действиями. Первоначально SXE движение было частью молодежной контркультуры, выступавшей против употребления наркотиков, алкоголя и беспорядочных половых связей. Быть стрэйт-эйджером, означало не просто поддерживать панк-хардкор-культуру, выбрав свободу от наркотиков, пьянства и табакокурения, но являться носителем пропаганды «трех иксов». А это намного глубже. SXE призывали людей отказаться от привычек, разрушающих человека физически и духовно; не следовать такому жизненному пути, который сконцентрирован вокруг порочных пристрастий, так характерных для современной поп-культуры, но и не являлось догматическим учением с патриархальными ценностями. SXE-татуировка стала неотъемлемой частью Straight Edge культуры в виде иксобразного креста или трех крестов. Сергей, будучи в юности страстным любителем музыки таких групп, как «Bon Jovi», «Aerosmith», «Motley Cru», помнил, что на ранних фотографиях музыкальных составов, солисты, да и весь состав рок-групп — кучерявые длинноволосые и татуированные молодые люди, нередко позировали перед фотокамерами, изображая скрещенными на груди руками именно этот «Х». А многим, из советской молодежи представлялось это как копирование «Веселого Роджера» — символа пиратского начала.

Сергей припомнил, что такую татуировку недавно видел в одноименном фильме «XXХ», с Вин Дизелем в главной роли:

«Кажется, для России, движение стрэйт-эйджеров даже сейчас еще молодое, — подумал Сергей, — никому неизвестное. Двести-триста человек от силы, и те из правых националистов. Так что, большинство людей однозначно читают эту эксиграмму как порнографический символ».

Эта эксиграмма, чаще всего представленная человеческому оку обычной надписью от руки, по какой-то необъяснимой причине была выведена всегда печатными буквами, фломастером черного цвета, и дрожащей рукой. Затертые кассеты с пленками фильмов низкого качества, были пронизаны какой-то чужой, заграничной откровенностью — магической телесно-духовной гармонией наслаждения.

Магия зрелища завораживала. Она проникала с экрана через глаза в мозг и распространялась самым волшебным образом по всему телу, скапливаясь внизу живота. Но уже через двадцать минут исчезала. После чего, Сергей рассматривал все происходящее на экране уже как некий объект математического моделирования, желая предсказать результат будущих наблюдений, и разбивая эту модель на основные этапы, которых у Сергея получилось пять: предначальный, начальный, основной, заключительный и после заключительный. Глядя на экран телевизора, Сергей сделал вывод, что основной этап, с которого практически начиналось большинство сюжетных линий порнофильмов, не раскрывал интересующих Сергея вопросов относительно двух других предшествующих и последующих этапов — «предначального» и «после заключительного». И если с угасающим, превращающимся в черный экран заключительного этапа еще можно было согласиться… Ну, ни к чему было показывать, что было дальше, и как затраханная домохозяйка и слесарь натягивают через голову неузнаваемо растянувшиеся трусы порностудийной костюмерной. А этапом «начальным», который модно было называть — прелюдией, как и этапом «заключительным», было более или менее понятно. То, загадочный предначальный этап, что предшествовал этапу начальному, совершенно не объяснял Сергею, каким образом все это зарождалось. Что было до того момента, когда сквозь черную пустоту промелькнувших двадцати четырех кадров, проявлялись уже ласкающие друг друга обнаженные люди, или открывалась безымянная входная дверь и на патлатого заграничного хиппи с бакенбардами и в модных клешах набрасывалась опять же голая грудастая тетка… Или стареющую порнозвезду тянули в разные стороны двое моложавых кабелей…