Денис Ли - Убить мажора (антисоциальный роман)

Эта эксиграмма, чаще всего представленная человеческому оку обычной надписью от руки, по какой-то необъяснимой причине была выведена всегда печатными буквами, фломастером черного цвета, и дрожащей рукой. Затертые кассеты с пленками фильмов низкого качества, были пронизаны какой-то чужой, заграничной откровенностью — магической телесно-духовной гармонией наслаждения.

Магия зрелища завораживала. Она проникала с экрана через глаза в мозг и распространялась самым волшебным образом по всему телу, скапливаясь внизу живота. Но уже через двадцать минут исчезала. После чего, Сергей рассматривал все происходящее на экране уже как некий объект математического моделирования, желая предсказать результат будущих наблюдений, и разбивая эту модель на основные этапы, которых у Сергея получилось пять: предначальный, начальный, основной, заключительный и после заключительный. Глядя на экран телевизора, Сергей сделал вывод, что основной этап, с которого практически начиналось большинство сюжетных линий порнофильмов, не раскрывал интересующих Сергея вопросов относительно двух других предшествующих и последующих этапов — «предначального» и «после заключительного». И если с угасающим, превращающимся в черный экран заключительного этапа еще можно было согласиться… Ну, ни к чему было показывать, что было дальше, и как затраханная домохозяйка и слесарь натягивают через голову неузнаваемо растянувшиеся трусы порностудийной костюмерной. А этапом «начальным», который модно было называть — прелюдией, как и этапом «заключительным», было более или менее понятно. То, загадочный предначальный этап, что предшествовал этапу начальному, совершенно не объяснял Сергею, каким образом все это зарождалось. Что было до того момента, когда сквозь черную пустоту промелькнувших двадцати четырех кадров, проявлялись уже ласкающие друг друга обнаженные люди, или открывалась безымянная входная дверь и на патлатого заграничного хиппи с бакенбардами и в модных клешах набрасывалась опять же голая грудастая тетка… Или стареющую порнозвезду тянули в разные стороны двое моложавых кабелей…

Что там было до этого? И что было после? Была ли прежде какая-то договоренность между этими людьми на интимную связь, или все женщины изначально были доступны любому постучавшему в дверь — сантехнику, почтальону… прохожему? Или что было после того как упругий кучерявый конец извергал свое мутное содержимое на лицо хозяйки потекшего кухонного крана, или предполагаемого адресата срочной телеграммы, оставалось для Сергея загадкой долгое время. Какое-то время. До тех пор пока он не перестал искать ответов на эти совершенно не интересующие, ни режиссеров, ни актеров вопросы. Ох уж, эти фильмы! Эти фильмы несли в себе что-то совершенно другое, нечто животное! К тому же, совершенно не требующее какого-либо перевода на родной, русский язык. К тому же никакой ожидаемой нежности, которая в сознании Сергея должна была намечаться в отношениях двух людей, не было.

Мысли стремительно сменяли друг друга: гнусные — сменялись приятными; приятные — развратными; развратные — приятно-извращенными:

«Женщины делятся на два вида. На два типа… Те, которые ДЕЛАЮТ мужчин мужчинами, — конечно же, Сергей имел ввиду парочку из клуба, — и те, которые ХОТЯТ, чтобы мужчины были мужчинами… — думать про вторых, Сергею не хотелось. В голове, с удовольствием, кружилась увиденная в баре ночного клуба сцену. Сергей прокручивал ее снова и снова, раз за разом. Чувствуя, возникающие от интимных мыслей приятные ощущения. Смаковал развратные детали женской игры, примеряя на себя самые сладостные мгновения. Всё, что вызывало в нем возбуждение… Девушка… — блаженно думал Сергей. — Те, женщины, что «делают» мужчин мужчинами, провоцируют их на поступки своим поведением. Порождают в мужчине желание совершать мужские поступки для них… А те, что «хотят» чтобы мужчины были мужчинами… хотят галантности и нежности — просят… Выуживают цветочки… выпрашивают шубки… Выпрашивают цветочки. Выпрашивают нежность…. И в итоге», — такси остановилось внезапно, прервав плавное течение мыслей. Остановилось у самого подъезда. Сергей расплатился за проезд и вытащил Артура из машины.

— Не наблевал? — грозно спросил водитель напоследок.

— Нет… — торопливо, словно оправдываясь, ответил Сергей. — Все в норме! Спасибо! — Сергей хлопнул дверью, машина взвизгнула. — Козел! — неожиданно выкрикнул Сергей в след уезжающей машины, в след уже отъехавшей машины, водитель которой уже не мог ничего слышать. Сергей крикнул в спину, как бросают вдогонку камень. И крикнул неожиданно для самого себя.

Заломив руку Могилевского через шею, как коромысло, Сергей втащил его на плече в подъезд. Артур вис на плече Сергея, как неудобная ноша, болтался из стороны в сторону, шаркая своими дорогостоящими туфлями по асфальту. Шаркая, цеплялся за ноги Сергея, больше мешая своими неустойчивыми заплетающимися ножками, чем помогая.

— Знаешь… Ик!.. Ох-х!.. — икнул Могилевский, и тошно выдохнул, — в армии… есть такой норматив… — издевательски начал он. — Ик!.. «Переноска раненого товарища» называется.

— Не знаю… — прокряхтел в ответ Сергей. — Я в армии не служил! У меня плоскостопие и плохое зрение…

— Я тоже! — радостно воскликнул Артур, словно делился радостью с нечаянно встретившимся боевым товарищем по афганскому интернациональному долгу, неожиданно выяснив, что служили в соседних разведбатах под Кандагаром. — Меня отец не пустил! Эк!.. — неприятно икнул Могилевский в самое ухо Сергея, на окончании последнего слова, да так, что получилось что-то похожее на слово — «пустяк». — Сказал: «Собачки — служат!.. Чё, — спрашивает, — собачка? Там… и без тебя есть, кому послужить!»

— Пустяк…

— Что? — переспросил Артур.

— Да, нет… это я так: собачки служат… А отец — служил?

— Служил… при Советском Союзе. Уволился, полковником, где-то, в начале «девяностых»… Знаешь… наверное, после развала Советского Союза… мне тогда лет семь что ли было… мать еще жива была… — покойница; она когда поздравляла его с днем Советской Армии и Военно-морского Флота… или с днем рождения. Он в шутку, вроде бы… но торжественно отвечал ей:

«Служу… Советскому… Союзу!..»

Довольно долго… шутил… она все смеялась, и нежно говорила: «Уже не служишь, а все туда же… Дурачок, ты, у меня!»; а потом… она умерла. Кажется, с тех пор… я от него больше этого не слышал… Никогда».

Прислонив Могилевского к стенке кабины лифта, Сергей нажал кнопку седьмого этажа, и весь подъем смотрел на поникшего головой и икающего «раненого» товарища; жалел его, и думал:

«Отец в армии служил, и при этом говорит: «Собачки — служат!»; Господи, мир перевернулся, что ли! Я в армии не служил… не собачка, не защитник Родины… Никто… А кто? У нас что… собачки Родину защищают? В армии не служил, а может быть и напрасно: азов войны не знаю, стрелять — не умею… ничего не могу. Стало быть, стать справедливым киллером, и выстрелить в обидчика из винтовки с оптическим прицелом у меня вряд ли выйдет…»

Завалившись в квартиру, оба прошли в зал. Обутого и одетого Могилевского Сергей посадил в кресло и вернулся в прихожую:

— Давай тащи «вискарь»… и лед… в холодильнике! Кола!.. Тоже захвати!

Разувшись, Сергей завернул на кухню, и вернулся с бутылкой «Jack Daniels», двумя стеклянными бутылочками «Coca-Cola» и ведерком со льдом.

— А посуду?! — как-то злобно и пьяно возмутился Артур.

— Ты чё возмущаешься? Тебя может еще разуть?! Прислуге орать будешь!

— Ладно, ладно… Шутка! — успокоился Могилевский, скидывая туфли прямо в зале. Затем он взял в руки туфли за полторы тысячи «баксов» и поочередно выбросил их в коридор. Одна туфля угодила в дверной проем, другая — вылетев в него, ударилась в стену, отскочила от нее и куда-то глухо завалилась. Артура даже не интересовало, где они приземлились. — Шуток не понимаешь?.. — уже обиженно произнес он, как будто обидели его и поправившись, добавил: — Серега, бокалы прихвати… будь другом!

В то время, пока обмякший Артур сидел в кресле, а Сергей хозяйничал по дому в поисках нужных бокалов, успел отметить, что Могилевский значительно ожил в сравнении с тем состоянием, в котором он пребывал некоторое время назад. И даже обиженно заподозрил Артура в симуляции алкогольного опьянения, но сразу же, забыл об обиде, когда обнаружил его спящего в кресле.

По комнате витало кислое зловоние.

Сергей толкнул его на всякий случай в плечо, от чего Могилевский встрепенулся, изобразив бодрость и какого-то пьяного мифического бога:

— Вина! Еще, вина! — проорал он громко и раскатисто. Сергей разлил виски по бокалам и протянул один из них Артуру.

Артур шумно глотнул.

— Уммм… хорошо! — блажил Могилевский. — Прелесть! Сказка! Как классно жить! Слушай, Серега, тебе завтра на работу?.. — спросил Артур, прервав свои восторженные вопли. — На работу надо? Давай махнем в Сочи?.. На три дня? Море, солнце, море выпивки… солнечные девочки… яхты, гостиницы, дайвинг! Давай?