Лоренсо Сильва - Слабина Большевика

– За последние пять лет. Всю документацию, которая подтверждает данные, указанные в ваших декларациях.

– Ах да, ну конечно.

– Итак?

– Ну… Пара дней мне понадобится, чтобы привести в порядок бумаги.

– Разумеется. Если у меня тут не вкралась ошибка. Вы – человек свободной профессии.

– Да. Я архитектор.

– Совершенно верно. И устанавливаете расценки напрямую с заказчиком.

– Да, по-моему. Да.

Предположив наобум и угадав, что Армандо Лопес-Диас – человек свободной профессии, можно было без особых мук догадаться, какими именно способами он списывает свои личные расходы, маскируя их под необходимые профессиональные затраты, как-то: такси туда-сюда, телефонные счета, автомобильчик по лизингу. Пока в конце концов не является налоговый инспектор и не вставляет ему перо… И еще незадача: он должен вести бухгалтерский учет.

– И у вас обязательно должны иметься счетные книги.

– Да, конечно.

Я забавлялся, представляя, как у Армандо по затылку струится пот. Но я из тех, кому все неймется, тем более что мои намерения были несколько иными.

– И еще кое-что, дон Армандо.

– Да? – спросил он тихо, еле слышно.

– У вас есть дочь. Сонсолес Лопес-Диас Гарсиа-Наварро.

– Да. А она при чем?

– Она живет с вами.

– Ее нет дома. Я не понимаю…

– Она незамужняя.

– А какое до этого дело налоговой инспекции?

– Ваша дочь не работает, так?

– Нет, не так, работает.

Я выждал несколько секунд, чтобы Армандо потомился и стал еще менее умным.

– Не может быть, дон Армандо. В ее налоговом формуляре доходы не декларированы. Она ведь не получает черным налом?

– Черным налом? Что вы говорите? Моя дочь работает в Министерстве промышленности. Она Государственный Технический Торговый Эксперт. – Я отчетливо услышал эти настырные заглавные буквы, которые всегда так четко выговаривают государственные служащие, прошедшие по конкурсу, и родители этих служащих.

– В Министерстве промышленности? Не может быть. В Мадриде?

– Именно в этом министерстве. Послушайте, что это за путаница?

– Да, что-то не так. Прошу прощения, сеньор Лопес-Диас. Но мы должны проверить все данные на вашу дочь.

Армандо Лопес-Диас захрустел всеми суставами. Такое случается с не в меру напыщенными людьми. Они надуваются, как беременная черепаха.

– Вы же собирались инспектировать меня, разве не так? – Он пытался разобраться.

– И вашу дочь. Вы оба выбраны для проверки. С вами больших трудностей не предвидится, поскольку у нас есть ваши декларации. Вы представите мне подтверждающие документы и счетные книги, мы сверим, и все дела. Если все в порядке, подпишем акт о проверке и управимся в полчаса. Что же касается вашей дочери, в компьютере не значится, что она платила какие бы то ни было налоги. Никаких деклараций, никаких взносов.

– Этого не может быть.

– Если она работает в министерстве, то странно, что к нам не поступают сведения о ее доходах. Вы же не станете мне лгать, правда?

– Бога ради. Как я могу лгать! Если у вас ошибка в компьютере, его надо починить.

– Хорошо. Давайте сделаем вот что. Я еще раз посмотрю компьютер. А вы скажите дочери, чтобы она позвонила мне завтра утром с девяти до одиннадцати по этому телефону. Пусть назовется и скажет, что она – в списке отобранных на этот месяц. Записывайте.

Я дважды назвал номер телефона Ассоциации марксисток-лесбиянок, и Армандо записал его, заверив меня тоном примерного ученика, который никогда не показывает учительнице язык:

– Это, конечно, ошибка, тут нет сомнения.

– Мы разберемся. Не беспокойтесь. А что касается вас, то понедельник вас устраивает?

– Хорошо.

– Завтра же я пришлю вам запрос. Спасибо за все и спокойной ночи.

– Сп…

На этот раз я двинул в ухо обитателю резиденции Лопесов-Диасов. Садясь в машину, я думал, что бедный папаша Сонсолес сегодня ночью спать не будет, и ни хрена не раскаивался. Что же касается самой Сонсолес, то я не только пополнил сведения о ней, но и надеялся заставить ее немного подергаться, а как же иначе – она сама нарвалась.

Пока я ехал домой, меня не переставала гвоздить мысль: все это – детские шалости, забавного развлечения, на которое я рассчитывал, не получилось. Не переставала она гвоздить и дома, пока я вырезал самые мерзкие фотографии голых мужиков из журнала для мужчин, чтобы послать миленький коллаж Сонсолес в Министерство промышленности. Тоже невелика пакость. Надо было или как можно скорее брать быка за рога, или же оставить эту затею. Сказать по правде, брать за рога было лень, но скуку я ненавидел смертельно. После того как мне перевалило за тридцатник, стоит заскучать, я становлюсь агрессивным и еле сдерживаюсь, чтобы не биться головой о телевизор. Приходится сдерживаться, потому что голова мне нужна для работы, да и денег я зарабатываю не столько, чтобы покупать телевизоры каждый день.

Сам телевизор мне до лампочки, почти все, что там показывают, – чушь для умственно отсталых, словом, без лишних хлопот добиваются, что все, кто не получает никакого иного образования, то есть большинство населения, с каждым днем все больше и больше отстают умственно. Однако иногда по телевизору показывают и женские чемпионаты по фигурному катанию и гимнастике, спортивной и художественной. Фигурное катание с гимнастикой мне тоже по фигу, но вот фигуристки и гимнастки – это главное из того немногого, ради чего стоит ежедневно по утрам подниматься с постели.

Я проснулся на рассвете весь в поту, сердце колотилось как сумасшедшее. Попробовал успокоиться и заснуть, но не тут-то было. Встал, выпил настой из альпийской липы. Стало немного лучше, но не совсем. Тогда я надел спортивный костюм и спустился к машине. Проехался немного по кольцевой М-30. На М-40 повороты лучше и скорость можно развить побольше, но беда в том, что она контролируется Гражданской гвардией. Не успеешь расслабиться, как сзади пристраивается мотоциклист, специально натренированный ловить таких метеоров, и тут же тебе вклеивают жуткий штраф, так что глаза на лоб лезут. М-30 патрулирует муниципальная полиция, и у них то ли нет хороших мотоциклистов, то ли они берегут их для парадов. Поэтому самое страшное, на что они способны, – это сфотографировать тебя и прислать штраф на дом. У меня дома скопилось уже сто семьдесят восемь таких штрафов от муниципальной полиции, все, как один, потерявшие силу, поскольку они вовремя не оформили посланные мною опротестования. Процедура такая простая, что на этом можно было бы сделать хороший бизнес. Разумеется, в один прекрасный день до них дойдет, они изменят закон, и придется покупать себе личную подвесную дорогу.

Устав жать на педаль, я выехал с кольцевой и поискал телефонную кабинку. Набрал номер Сонсолес. Шесть гудков, и после звучного щелчка, как будто тот, кто взял трубку, сразу же ее выронил, я услышал голос Армандо:

– Да? Кто это?

– Сонсолес, – прошептал я.

– Кто это?

– Сонсолес, – опять прошептал я.

– Иди в задницу, сукин сын. – И повесил трубку.

Я снова повторил операцию.

– Кто это, на хер, в конце концов? – снова Армандо.

– Сонсолес, – снова прошептал я.

Он повесил трубку. Я выждал десять минут и снова позвонил. На этот раз только два гудка.

– Кто ты, педик вонючий? – неповторимо прокаркала Сонсолес.

Я шумно засопел в трубку. Она молчала, пока я не перестал сопеть.

– Свинья. Думаешь, напугал? – захохотала она.

Она была права. Получалось довольно пошло. Я достал носовой платок, прикрыл им трубку. И заговорил гулким голосом:

– Привет, Сонсолес. Ты меня не знаешь, а я тебя вижу каждый день. Слежу за тобой уже не первую неделю.

– Понятно, и хочешь, чтобы мы встретились или чтобы я сказала тебе, ношу ли трусики.

– Я не из этих мужчин.

– Ах, так ты – мужчина?

– Более-менее.

– Так более или менее?

– Знаешь, чего я хочу, Сонсолес?

– Умираю от любопытства.

– Хочу вырвать твою печенку, зажарить и съесть. Твое сердце я брошу псу, а тело высушу, набью чучело и отдам на забаву своему орангутангу. А покуда я тут, дорогая, берегись, прикрывай спину.

– Я сейчас же позвоню в полицию. – Сонсолес уже не смеялась.

– И что им скажешь? Нечего тебе сказать. Звоню из автомата, кто я – ты не знаешь. Представляешь, сколько таких случаев за день они складывают в долгий ящик? И будут ждать, когда я тебе что-нибудь сделаю.

– Я тебя знаю.

– Не трудись понапрасну.

– Ты – шваль.

– А как же иначе. Мой орангутанг шлет тебе воздушный поцелуй. Он спит и видит, как позабавиться с тобой.

Я повесил трубку. На сегодня достаточно. Разумеется, мне самому было противно то, что я делал, но, надо сказать, это здорово помогло расслабиться. Было время, когда я почти не делал гнусностей и считал, что те, кто их делает, – грязные типы и, сделав пакость, ужасно мучаются и даже хотят покончить с собой. Однако же, сам став гнусняком, убедился, что, когда даешь выход дурным инстинктам, чувствуешь себя не виноватым, а опустошенным, а это – единственный способ для гнусняка успокоиться. Сделаешь пакость – и порядок. Худо, если останавливаешься на полдороге, вот тогда неймется, свербит, нету мочи.