Геннадий Прашкевич - После бала

“Везде разговоры о приватизации. Старик старается не говорить про это…”

Старик – это академик Роман Данилыч Сланский. Я сразу догадался. Похоже, он уже в каменном веке был Стариком.

“…А потом в лаборатории появилась эта девка из Таджикистана.

Имя – Парвина. Лицо круглое, темное от рождения, и глаза темные.

Сашка нам пояснил: в Иране сыздавна существует женское имя Парвин, оно означает – Созвездие, ни много ни мало. Но в советском Таджикистане все меняется, поэтому там говорят не Парвин, а Парвина. Может, это влияние русского языка, не знаю. Мне Парвина не понравилась, хотя, в общем, претензий к ней не было. Сидит себе в углу лаборатории, тихая, как загорелая мышь, – это папа так прикалывался, – занимается расчетами, вздрагивает при каждом шуме. А мы обсуждали и обсуждали и никак не могли решить, на кого все-таки выходить с новой темой. На партию? Но позиции КПСС колеблются. На силовые структуры? А не рухнет ли КГБ под давлением обстоятельств? На чиновников? Они живучи. Но на каких конкретно? Старик всего боится и постоянно ссылается на шахтеров, которые стучат касками на горбатом мосту в Москве перед Белым домом. Хорошо, Виталик вернулся из Душанбе…”

Между строк: “Мы с Варькой снимали квартиру в Нижней Ельцовке”.

Варька – это моя мама. В каменном веке они так обращались друг к другу, человеческих слов было мало. Овца или олень – это потом появилось, когда Ламбы и Аньки поналезли отовсюду. Я уж не говорю про косяк или тормоз. В каменном веке все воспринималось не так, как нужно. Про лузеров и тусню знали немногие, а пентхаусов вообще не было.

“…Старик не приехал, зато были Толик, Саша и Миша. А Виталик, конечно, привез Парвину. Толик – хороший химик, не надо ему заниматься вопросами финансирования. Он когда о финансировании говорит, глаза становятся узкими, он начинает всех не любить. Зато он вывел стабилизирующие уровни наших “обээшек”. И на корректирующем уровне был очень заметен, только в последнее время немного увял. Парвина его нервирует. В темном платье, как цыганка. И таджикский коньяк вызвал шок.

Виталик не удержался: “Теперь у нас много такого будет!”

Откуда? Вместо ответа Виталик победоносно посмотрел на Парвину.

Она, конечно, опустила голову. А Виталик спросил у нас: помните, что было в феврале? А что? Мы не помнили. Ну, переговоры шли с Министерством обороны, вот что было, напомнил Виталик. Военные готовы были выложить деньги, но какой-то Грабовой (выяснить, что за фигура?) военным отсоветовал. Если, дескать, все равно дезертирства и дедовщины в армии не избежать, то зачем тестировать всех? Он скоро научится воскрешать погибших солдат.

Под хороший коньяк разговорились.

Поначалу профессор толерантности ничем особенным нас не удивил.

Мы и сами видели по ящику все эти демонстрации в Душанбе. Куда ни ткнись, везде одно и то же. Даже лозунги примерно одни: “Свободу нации!”, “Свободу религии!”, “Долой правительство!”.

Странно, что и в Таджикистане все то же. А ведь там (Парвина подтвердила кивком) религию не притесняли. Всегда там были мечети, церкви и синагоги. И новое правительство избрано недавно, вряд ли могло что-то такое натворить, чтобы толпа вырвалась на улицы города.

“Верно, Парвина?”

Черная таджичка кивала.

“Любая демонстрация начинается с провокаций”, – щурился Толик.

“А так там и было. Сперва не обращали внимания, считали, что пусть люди поорут, их никто не слушает, успокоятся. Но потом появились какие-то неместные. У них даже акцент был другой. Верно, Парвина?”

Таджичка кивала и смотрела в чайную чашку, будто видела в ней будущее.

“Там все площади расцвели от тряпья, – разошелся Виталик. – В Душанбе даже нищие бродят в цветных лохмотьях. Я сам надевал цветной халат и присматривался. Лидеры демонстрантов быстро вошли в раж. Они уже требовали отделения Таджикистана от России и нового передела Средней Азии. Палатки вырастали на площадях, как мухоморы. В свободное от работы время горожане всеми семьями приходили в центр, чтобы посмеяться над глупым сборищем. Туда же шли иностранные журналисты. И туда же пёрлись люди с неместным акцентом. Лозунги, транспаранты, зарубежная пресса, телевидение. В близлежащих к площадям магазинах появились невиданные товары, в парках открывались лавки с восточными сладостями. Народ гулял. Одни стояли за великую демократию, другие – за создание великой Исламской Республики. Вот только лабораторию, в которой я должен был закупить оборудование, – покачал головой Виталик, – разгромили. Думаю, случайная толпа. Шли мимо, увидели русские надписи и разбили в хлам. А демократы в отместку выдрали автокраном памятник Ленину и переименовали центральную площадь в площадь Озоди – “площадь Свободы”, – кивнула Парвана – и поставили памятник какому-то своему мужику в таджикской одежде. А исламисты в ответ переименовали свою площадь у дворца президента в площадь Навруз – “площадь Весны”, – кивнула Парвана – и тоже что-то на ней поставили”.

“Зачем ты нам это рассказываешь?”

“Сейчас поймете, – сказал Виталик. – Наполните рюмки!”

Миша наполнил. Впрочем, рюмки он бы наполнил и без повода.

Виталик весело кивнул. Потом сказал: “Там по всему городу носились машины с демонстрантами. И однажды появилась молодая женщина. Учтите, это Восток. Все демонстрации обычно водят мужчины. Иначе быть не может, верно, Парвина? – Таджичка кивнула. – А тут на тебе! – У Виталика весело блеснули глаза, и Парвина ревниво сжалась. – Вдруг молодая красивая женщина прет в открытой легковой машине по проспекту Рудаки с мегафоном в руках и призывает восточных горожан выходить на площадь!”

“Кончай травить. За что пить будем?”

“Потерпи. Сейчас главное”.

И Виталик выдал: “На площади Озоди мужики взялись за пояса друг друга, а эта красавица, прямо не женщина, а пикет, сошла с машины и положила волосатые руки ближайшего себе на пояс, чуть выше бедер. И так все разом они зашагали по кругу площади, как дикари на картинках к „Робинзону Крузо“. – Парвина ревниво наклонила голову. – И каждый выкрикивал: „Озоди!“”

“Как на юморине в Одессе, что ли?”

Вопрос Толика прозвучал в диссонанс. Мы видели, что Парвина неслышно плачет.

“Да нет, не как в Одессе, – раздражился Виталик. Его голубые глаза горели. – В Душанбе волосатые мужики уже знали, чего хотят. По крайней мере, вышагивая по площади, они не скрывали интереса к белой красавице…”

“За дам, что ли?” – не вытерпел Миша.

Виталик Мишу проигнорировал. “Они шли круг за кругом, постоянно меняясь местами, и каждый как бы случайно старался ухватить предводительницу ниже пояса, но она умело и терпеливо перемещала эти волосатые руки куда надо. – Парвина сжала губы, вся сжалась в комочек. – „Свобода!“ И толпа вторила: „Озоди!“”

“Ну и что в этом такого?”

“А вы помните Светлану С.?”

“Еще бы! – обрадовался я. – Мы с ней работали по просьбе обкома”.

И Сашка обрадовался: “Мы ее рекомендовали на работу в Таджикистан. Точно! Значит, наша рекомендация сработала?”

“У меня на этот счет было особое мнение”, – открестился Миша. И вовремя открестился.

“На третий день, – рассказал Виталик, – эта наша Светлана С. очередную демонстрацию в Душанбе превратила в бойню”.

“Вот видите! – торжествовал Миша. – Я сразу говорил, что эта дамочка наломает дров. Чем устойчивее и жестче взгляды, тем чаще они входят в резкое противоречие с действительностью…”

Парвана смотрела испуганно, а мы заговорили одновременно.

Это успех! Это был несомненный успех. Мы научились выявлять склонности, мы можем с уверенностью указать на скрытые возможности исследуемых нами личностей, мы можем стабилизировать неустойчивые характеры. Ритмодинамика выявляет все! От себя не спрячешься! Короче, по известным нам признакам мы теперь уже можем определять, способен ли вот этот конкретный человек на такие вот, скажем, конкретные волевые движения или останется тихим волом на всю жизнь”.

“…Если бы Руцкой, – писал папа, – успел поддержать нас, все могло решиться проще и раньше. Вице-президент России сильно заинтересовался вопросом, каким образом среди незаметных тихонь, серых мышей можно вовремя выявить возможных лидеров? Руцкой был военным человеком, он без особых размышлений выдал Виталику список людей, особенно интересовавших его. Там были премьер-министр, госсекретарь, министр печати и информации, председатель Госимущества. Энцефалограммы и все прочее на этих людей нам было обещано доставить позже. К сожалению, не успели. Я думаю, что одиннадцать чемоданов компромата на коррумпированных чиновников, упомянутые в апреле 1993 года вице-президентом Александром Руцким в докладе Межведомственной комиссии Совета безопасности по борьбе с преступностью и коррупцией, предназначались для нашей лаборатории в Академгородке. Уверен, все одиннадцать. Но сорвалось, сорвалось, хотя несколько раньше мы уже получили из Москвы документы на крымских татар – активных участников московских акций…”