Эдвард Брейтуэйт - Учителю — с любовью

В учительской миссис Дейл-Эванс готовила чай. Она подняла голову и воскликнула:

 — А вот и вы! Через минуту будет чай. Сейчас подойдут учителя, и я вас представлю.

Я шагнул к окну и стал смотреть на разрушенную церквушку, на стаи голубей, важно вышагивающих по разбитой крыше.

Комната стала заполняться учителями. Они рассаживались, наливали себе чай и обменивались утренними новостями. Увидев меня, они бормотали обычные слова приветствия, и когда собрались все, я был представлен каждому в отдельности. При этом миссис Дейл-Эванс еле слышным шепотом говорила мне о каждом несколько слов — к моему удивлению и смущению.

Первой была мисс Джозефина Доуз, попросту Джози, — молодая невысокая женщина крепкого телосложения, с квадратным довольно простым лицом, которое ничего не выигрывало от косметики. Темные, коротко подстриженные волосы делали ее еще более мужеподобной. Под расстегнутой у горла мужской рубашкой с короткими рукавами рельефно вырисовывался мощный бюст. Внизу строгая юбка из тяжелой серой фланели, короткие носки и прочные полуспортивные туфли без каблука. Голос у нее оказался низким, звучным и довольно приятным.

Затем мы подошли к мисс Юфимии Филлипс, совсем еще молоденькой, робкой, как мышка. Ее вполне можно было принять за старшеклассницу — большие серые глаза на круглом лице смотрели как-то беспомощно и в то же время с надеждой. Яркое шерстяное платье лишь подчеркивало незрелость ее худощавой фигуры.

Интересно, неужели этому ребенку удается держать свой класс в повиновении? Девочки-школьницы, которых я видел в коридоре, намного превосходили ее и ростом и весом.

Улыбка, которой нас встретил Тео Уэстон, должна была изображать дружелюбие, однако судить наверняка не позволяли мощные заросли его рыжей бороды.

 — Удивительное дело: достаточно сбрить бороду — и ты уже не мужчина, — шепнула мне на ухо миссис Дейл-Эванс.

— Я имел удовольствие первым приветствовать мистера Брейтуэйта в нашем салоне, — произнес Уэстон. Голос у него был на удивление тонким и визгливым. — Он принял меня за Хэкмена.

 — А кстати, — вмешался кто-то, — куда девался этот миляга?

 — Сбежал, — ответил Уэстон. — Смылся, исчез. Боюсь, он даже не удосужился сказать последнее прости нашему Старику.

 — Когда это случилось?

— Утром у меня было окно, — продолжал Уэстон. — Где-то после десяти сюда ворвался Хэкмен, злой, как тысяча чертей, сграбастал свое пальто, выхватил у меня из рук газету — только его и видели. Держу пари, нам уже не доведется работать вместе.

 — Ну что ж, — миссис Дейл-Эванс пожала плечами. — Такие, как он, приходят и уходят. Идемте дальше.

Она взяла меня под локоть и подвела к миссис Дру, седовласой матроне, во всем облике которой сквозила изысканность — от изящно уложенных волос до хорошо сшитых туфель. Чувствовалось, что она знает свое дело и на нее во всем можно положиться.

 — Одна из лучших. Заместитель директора, — шепнула миссис Дейл-Эванс.

После нее мы подошли к мисс Вивьен Клинтридж, тридцатилетней розовощекой брюнетке со статной фигурой. В ней была какая-то дерзкая чувственная привлекательность. Мы пожали друг другу руки, и я неожиданно увидел свое отражение в ее карих глазах — больших и смешливых. Голос ее звенел и искрился — в нем слышалось дружелюбие.

 — Клинти прекрасно рисует, но зарабатывать на хлеб приходится здесь. — Интересно, делилась ли миссис Дейл-Эванс этими наблюдениями с кем-то еще?

Наконец, осталась последняя учительница — Джиллиан Бланшар. У каждого мужчины есть свое представление о красоте. Много лет назад мне довелось побывать на острове Мартиника в Карибском море, и там я видел женщин, которых и по сей день считаю самыми красивыми в мире: высокие, гибкие, грациозные создания с мягкими, волнистыми, черными как смоль волосами и медового цвета кожей. У Джиллиан Бланшар был именно такой тип красоты: высокая, стройная, изящная, прическа — словно маленькая черная шапочка. Кожа — с оливковым оттенком, видимо, в ее жилах текла еврейская или итальянская кровь. Глубокие темные глаза, почти черные. Очень милая.

 — Она у нас новенькая, — услышал я шепот миссис Дейл-Эванс. — С прошлой среды.

Познакомившись со всеми, я отошел к окну возле раковины и стал прислушиваться к общему разговору. Говорили главным образом о том, что делается в классах. Всеобщим вниманием завладела мисс Клинтридж. Она стояла опершись о камин и довольно громко рассказывала о прошедшем уроке, сдабривая свой рассказ элементами теории Фрейда — получалось забавно. В углу устроились мисс Доуз и мисс Филлипс. Они словно не замечали оживления у камина и о чем-то заговорщически шушукались. Ко мне подошла миссис Дру, ее длинные наманикюренные пальцы с шиком держали сигарету.

 — Надеюсь, вы останетесь с нами, мистер Брейтуэйт.

Я посмотрел в ее доброе открытое лицо и молча улыбнулся.

 — За последние годы у нас сменилось несколько преподавателей-мужчин, больше семестра или двух не задерживался никто, — продолжала она. — Это плохо отражается на мальчиках, особенно в старших классах. Им нужна твердая мужская рука.

При этих словах от группы у камина отделилась мисс Клинтридж и направилась к нам.

 — Кажется, я услышала слово «мужчины»? — насмешливо спросила она, усаживаясь на край раковины.

 — Я говорила мистеру Брейтуэйту о наших проблемах — не хватает хороших учителей-мужчин. А теперь, с уходом мистера Хэкмена, нам прямо-таки срочно нужна замена.

Мисс Клинтридж презрительно фыркнула:

 — Мистер Хэкмен! Ничего себе, хороший учитель! Кстати, зачем вы говорите за всех, дорогая? Вам не хватает одного, а мне, например, — совсем другого. Если мистер Брейтуэйт захочет, я сама ему расскажу, чего мне не хватает. — И она засмеялась — мягко, беззлобно, дружелюбно.

 — Все бы вам шутить, Клинти. — Миссис Дру тщетно старалась скрыть улыбку. — Ведь мы хотим не отпугнуть мистера Брейтуэйта, а как-то воодушевить его — тогда он останется с нами.

 — Что же вы сразу не сказали? Воодушевить — это я запросто! — И, подтверждая свои слова, она скорчила смешную гримасу — поджала губы я изогнула дугой брови. Я невольно расхохотался.

— Так что вы надумали? Останетесь? — спросила мисс Клинтридж, на сей раз серьезно.

 — Думаю, что да, — ответил я с некоторой заминкой. В общем-то, их расспросы меня даже забавляли — я ведь был несказанно счастлив, что получил это назначение, и мысль об отказе мне и в голову не приходила. Но эти люди, судя по всему, ожидали, что я буду колебаться. Что ж, не стоит их разубеждать — так благоразумнее.

 — Ну и отлично. — Она соскочила на пол, потому что прозвенел звонок — перемена кончилась. — Теперь старшеклассницы будут при деле, глядишь, нам полегче станет. — Она подмигнула миссис Дру и побежала к себе в класс. Вскоре учительская опустела, в ней осталась только мисс Бланшар. Она проверяла тетради — на полу рядом с ее креслом стояла целая стопка.

Шум и суматоха перемены сменились полной тишиной — сейчас даже скрип пера и шорох переворачиваемых страниц казались очень громкими звуками. Прошло несколько минут. Потом мисс Бланшар повернулась и взглянула на меня.

 — Может быть, вы присядете?

Я подошел к ней и сел рядом.

 — Это ваше первое назначение? — Голос был низкий, густой, бархатный. Она так и сказала: «назначение». Тут же закрыла проверенную тетрадь, положила ее на стопку рядом с собой, чуть откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. Спокойные, неподвижные руки.

 — Первое. Но почему всех так волнует, останусь я здесь или нет?

 — Боюсь, я не смогу вам ответить. Я ведь сама здесь без году неделю. Точнее сказать, три дня. — Голос и вправду бархатный: тянется, как патока, шелестит, как ветер в пальмах. Чудесный голос. — Со мной был точно такой же разговор, — продолжала она. — Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Школа-то не совсем обычная; многое здесь пугает и в то же время притягивает. — Она как бы рассуждала вслух: — В этой школе нет телесных наказаний, да, если разобраться, и никаких других, всячески поощряется инициатива у детей, желание говорить вслух. К сожалению, они не очень разборчивы и говорят иногда такое, что просто не знаешь, как себя вести. По-моему, не каждому учителю это по силам, хотя мисс Клинтридж и миссис Дейл-Эванс, кажется, чувствуют себя с ними как рыба в воде. Впрочем, обе они — местные, уроженки восточного Лондона, и смутить их не так-то просто.

 — И что же, вам с детьми приходится трудно?

Этот вопрос можно было и не задавать, но мне хотелось, чтобы она продолжала говорить: что она скажет — не так важно, мне просто нравилось слушать ее голос.

 — Да, трудно, ведь у меня почти никакого опыта работы в школе. Мне иногда кажется, что я их просто боюсь — такие они взрослые, самостоятельные. Мальчики в основном неплохие, девочки же смотрят на меня с какой-то жалостью, словно они намного старше и умнее меня. По-моему, их интересует не то, что я им преподаю, а моя личная жизнь и как я одета… — Голос ее чуть задрожал, она прикрыла глаза. Длинные ресницы бахромой легли на коричневатую кожу.