Алексей Андреев - Вторая осада Трои

— Ну что, хорошо тебе с упертой фамилией, гнида противная?

На что Гламуров ему находчиво и не менее изысканно ответил:

— Сама такая, тварь подзаборная!

Затем последовали другие слова, не столь изысканные и совсем непечатные, а закончилось все банальным мордобоем — правда, с поправкой на ориентацию. Из коего оба вышли расцарапанными, угвазданными фуршетной едой и напитками, в порванной одежде, с поредевшими шевелюрами и лягучими синяками на ногах.

Заокеанская кинозвезда была немало этим зрелищем фраппирована. И намекала, по слухам, чтобы ей за моральный урон доплатили. Хотя могла бы и посовеститься — все же от них пошло. До их веяний таких изысков здесь не наблюдалось. По крайней мере прилюдно.

Больше с той поры бывшая сладкая парочка нигде и никогда не встречалась. Даже при разделе имущества — этим занимались их поверенные. Что же касается разных элитарных городских мероприятий, то заказчики отныне должны были заранее решать — кто им ценнее: Нарциссов или Гламуров? И кого после мероприятия будет легче пережить в роли своего заклятого врага.

К ним-то в конце концов и направились группы захвата. Точнее, направились сначала к одному, Нарциссову, — он жил ближе к трассе, следующей мимо Трои, и был чуть более популярен в качестве специалиста по высокому.

Первой до него добралась группа генерала Жотова. Действовала она, как и положено по требованиям военного времени. Не обременяя себя звонками и разговорами, тихо вскрыла указанную информаторами дверь, сличила двух голубков, посапывающих на широкой, как плац, кровати, с имеющейся фотографией; одного, молодого, имеющего неосторожность вдруг открыть глаза, слегка приголубила по голове прикладом, а другому, постарше, заткнула кляпом рот, завернула его в одеяло и потащила из квартиры вон.

Когда извивающийся тюк выносили из подъезда, подоспела другая группа. Сразу все сообразив, выскочила из машины и попыталась отбить добычу. Началась молчаливая суровая рубка, прерываемая лишь хеканьем, смачными звуками ударов и негромкими криками «кия». На стороне опоздавших была неожиданность, приехавшим раньше мешал тюк — стеснял движения. Тюк пришлось бросить в ближайший сугроб, чтобы не мешал биться, однако произошло это поздно — приехавшие вторыми успели реализовать свои преимущества и проредить отряд противника. Дальнейшее было предсказуемо — меньшие силы отступили от своей добычи под ударами больших, тюк был закинут в другую машину и ею увезен.

Да, военное счастье переменчиво.

Группе генерала Жотова в итоге, теряя драгоценное время, пришлось мчаться по другому адресу — к Гламурову. Там все повторилось, как под копирку, единственное отличие — фото для сличения на этот раз отсутствовало, но бойцы выбрали голубка постарше — и не ошиблись. Зато у подъезда их никто не ждал и доставке объекта в расположение отряда не препятствовал.

Что чувствовали изнеженные специалисты по высокому, путешествуя в одинаковой упаковке неизвестно куда и зачем, сказать трудно — никакой фантазии не хватит. Они даже повизжать со страха не имели возможности — кляп мешал. Могли только глухо икать и сикаться. Поэтому, когда их, оттертых снизу для гигиены снежком и одетых как положено, в обмундирование (брали-то их — в чем были, а были они, почитай, что ни в чем — так, в паре браслетиков), поставили перед строгими генеральскими очами, вид они имели жалкий и стоять вертикально могли с трудом — ноги подгибались. Да и военная форма висела на них даже не мешком и не пузырем бесформенным, а как-то совсем уж гнусно.

Генералы посмотрели на все это человекоподобие с большим отвращением. А потом вообще отвернулись — надо же, с чем приходится дело иметь!

Так, в отвернутом положении, они и определили специалистам их боевую задачу.

— Нужно, чтоб эта, — указали кулаками на поместье, — которая там… вдова… ко мне того. И чтоб как следует, по уши! Ясно?

Специалистам ясно стало не сразу — генералам пришлось повторить. Причем трижды — исключительный случай в их практике. Во время первого повтора они уже были накалены до предела, а по ходу второго испытывали одно горячее желание — немедленно пидорка застрелить. Длинноногие — и те себе такой тупости не позволяли. Будучи полными дурами, указания ловили на лету и понимали с первого раза. Зная по опыту, что второго может и не быть. Вместо него — в лоб!

В общем, привезенные уцелели практически чудом. Однако не осознали этого, не оценили, и вместо благодарности за подаренные им жизни испытали совсем иные чувства: сначала облегчение — что все же не мобилизация, не стремление армейского ведомства слупить старый должок (оба они в свое время откосили, и хотя призывной возраст вместе с молодостью давно помахал им издали ручкой, кто ж этих упертых вояк знает, чего им там может под фуражку прийти!), не происки гомофобов, не криминальные разборки в сфере высокой моды и не чья-то (уж известно — чья!) отсроченная месть; а затем на смену облегчению явились обида, возмущение и гнев. Так варварски, хамски их похитить, не дав даже после сна, как это у них тут называется, оправиться, из-за чего им пришлось, как малым детям, подпускать под себя, так унизительно обращаться с ними по пути и здесь — и все ради чего? Ради того, чтобы помочь какому-то старому солдафону охмурить молодую богатую вдову?!

— Ни за что! — в разных местах и в разное время (Нарциссов раньше, так как его пораньше доставили) одинаково гордо произнесли они.

Зряшное это было заявление, опрометчивое — вновь их жизни повисли на волоске. И запросто могли прерваться, если бы что-нибудь обнадеживающее пришло от диверсионных групп. Но те все еще продолжали заходить в тыл противнику: каждая — своему.

Стиснув зубы и поиграв желваками, полководцы кивком подозвали офицеров, что-то им скомандовали. До специалистов донеслось лишь «не понимают» и «убедить». После чего их вывели из машин и поставили неподалеку под конвоем солдат.

Оба мужественно приготовились к пытке холодом, про себя решая: на какой скорой минуте придется сдаться, чтобы не доводить дело до простуды. Или чего худшего — после оттирания снегом и так першило в горле. И там, где оттирали, до сих пор ощущался сильный дискомфорт. С подозрением на онемение.

Плохо же они знали генералов. Военачальники умели бороться с непослушанием быстро и радикально, не дожидаясь естественного дозревания бунтовщика до осознания своей вины. Для этого у них было два проверенных способа: припугнуть и наказать. Которые успешно объединялись в один: наказать, чтобы припугнуть.

К нему-то они и прибегли. Жотов — традиционным образом, а вот Мотнёв, как более искушенный в таких вопросах, решил сделать поправку на ориентацию взбунтовавшегося поганца.

Получилось в итоге у обоих. Хотя и не без неожиданностей.

Для устрашения Гламурова после недолгого совещания был выбран прапорщик Скулов. Полтора года назад он прославился тем, что голыми руками нокаутировал двух настоящих медведей. Косолапые хотели забраться в его «ниссан», припаркованный в укромном месте у части, а прапорщик, заховавший перед тем в багажнике излишки солдатской еды и решивший туда еще кой-чего добавить, их застукал. В переносном, а потом и в прямом смысле. И успел сфотографироваться на фоне их туш, прежде чем те ожили и с обиженным ревом сбежали.

Посланный из штаба офицер объяснил Скулову задачу и издали указал на цель. Цель выглядела несерьезно. Тем не менее прапорщик зачем-то взял с собой саперную лопатку — может, как намек на то, что способен не только как следует любого отделать, но и тут же оставшееся порубить и закопать.

Когда Гламуров увидел приближающееся враскорячку квадратное нечто, рассмотрел в подробностях лапы, подбрасывающие лопатку и оглаживающие любовно ее черенок, разглядел странный блеск в глазах, — то почему-то совсем не испугался. Напротив, весь засмущался, заиграл телом, заворошил отставленной ножкой снег — и томно сказал: «Я согласен».

Для устрашения Нарциссова была призвана прапорщик Куделина. Тоже на вид весьма могучая. Богатая телом так избыточно, что хватало его и на родное подразделение, включая рядовой состав, и на соседнее. Из-за этого ее трижды пытались демобилизовать — и всякий раз приходилось останавливаться: мятеж был никому не нужен.

По всей видимости, опытному взгляду даже издалека нетрудно было все это разглядеть, потому что Нарциссов, едва увидев ее фигуру, аж выплескивающуюся из обмундирования и маскхалата, и заподозрив, что фигура эта валко движется по опушке не просто так, на предмет погулять и собрать для генеральского самовара шишки, а имея целью его драгоценное тело, уже начал стремительно бледнеть и вырываться. А когда Куделина подошла, быстро обстреляла глазами конвой и, облизнувшись, плотоядно вперилась в него одного, поглаживая свои обширные бедра, — вдруг всхлипнул, закатил глаза и обмяк в обмороке.