Александр Прозоров - Совесть вне памяти

– Так бутылка винтовая, – удивился его сомнению Борисов.

– Ну и что? Знаешь как винтовые пробки катать? – гость взял со стола бутылку и прокатил горлышком по ребру столешницы, – Р-раз, и готово. И станок не надо.

– Так пробку еще взять где-то надо.

– Это нет проблема. В Польше можно любые пробки и этикетки заказать. Прямо заводские.

Арсен, не ставя бутылку на стол, наполнил рюмки.

– Давай лучше выпьем за то, чтобы не пришлось нам брать оружия в руки. Весь мир сошел с ума, все стрелят друг в друга. Зачем? Почему? Разве мне нужно тебя убивать? А тебе меня?

– Никогда, – согласился Борисов. Они выпили.

– Бред какой-то – продолжил Арсен, поставив свой бокал, – Кто дерется, за что, почему? Кто кричит русских выгнать, кто нас гнать хочет. Почему? Вот смотри, вы, русские, торговцев свысока смотрите: «Ффу-у, тунеядец, работать иди». А помидорку купить куда ходит? Я не обижаюсь – человек разный. Я товар везу, ты пароход делаешь. Не то, что брезгуешь. Есть русский, рядом ларек стоит. Есть земляк мой, у которого живу. Он пятнадцать лет здесь сантехник. Ну и что? Мешает? У нас вы завод построили, работаете там. Я сюда десять лет мандарин и цветы вожу. Убери нас, убери вас. Завод не работает, мандарин нет. Хорошо?

– Ты прав, – согласился Борисов. – Одно слово.

В голове приятно кружилось. Саша с интересом отметил, что ни Тамара, ни Наира в мужской разговор не вмешиваются – вот оно, воспитание Востока. Потом поймал за хвост мысль и заговорил.

– Был у меня в армии друг. Казах. Рамазанов Канат. Друг, в общем. Иногда начинал говорить – «Всех русских стрелять надо!» Я его спрашиваю: «Канат, неужели ты хочешь меня убить?». «Ты – говорит, – единственный русский, которого можно оставить в живых». Так вот, можно абстрактно говорить все, что угодно. Но конкретный человек всегда чей-то друг, брат, муж. Давай выпьем за то, чтобы все мы, русские, армяне, татары, чеченцы… все! Чтобы все мы были конкретными людьми… И видели в других только живых, конкретных людей, которых нельзя убивать…

– Я выпью за это, – решительно сказал Арсен и налил им обоим водки. Выпили. Женщины поднялись, унесли со стола пустую салатницу и грязные тарелки. Встал и гость, достал пачку сигарет. – Закуришь?

– Я не курю.

– Тогда я туда выйду, – он кивнул на коридор.

– Да ладно, Арсен.

– Нет, ты правильно делаешь. Курить плохо. От еды отказаться нельзя, от подарка отказаться нельзя, от водки и сигареты – можно. Так мой отец говорил. Я выйду.

Оставшись в одиночестве, он налил себе сока, включил телевизор, сел на диван. Показывали какой-то английский детектив, где главным сыщиком была тощая, как килька, старуха. Посмотрев на ее похождения минут пятнадцать, Борисов забеспокоился по поводу всеобщего отсутствия и пошел на разведку.

Дверь в маленькую комнату оказалась заперта, оттуда доносились тихие голоса: с влюбленными все ясно. А Тамара уныло сидела на кухне, глядя в темное окно.

– Ты чего тут скучаешь, царица? Пойдем в комнату. – С пьяной решительность он попытался ее обнять…

– Не-ет! Нет. Нет, не надо… – она вжалась в стену рядом с плитой, глаза округлились от страха.

– Боже мой, – отпрянул назад Саша, – что с тобой? Что случилось?

– Н-не надо… – она побелела как мел, губы ее тряслись, пальцы судорожно скребли стену.

– Господи, Томочка, ну что с тобой? Сядь, я сейчас попить принесу.

Он сбегал в комнату, налил фужер апельсинового сока, примчался обратно. Девушка сидела на стуле, сжавшись в комок и молча плакала, впившись зубами в плотно сжатые кулачки.

– Тома, на, выпей. Попей немного, милая. Легче будет. Не плачь, пожалуйста, не надо. – Хмель за эти минуты выветрился из его головы, и остался только испуг за милую, очаровательную, заботливую девчонку. – Что случилось? Что с тобой?

– Я б-боюсь. – выдавила она.

– Господи, да чего?

– Т-тебя.

– Вот это да… – опешил Саша, – как это?

– Н-не с-сердись, – она, стуча зубами по стеклу, сделала несколько глотков, перевела дыхание. – Н-не сердись… Меня б-били. Уб-бивали.

– Что?

– М-мы… В гости… Колхоз был. «Путь в коммунизм». Отец к другу. Семьей. Потом русские пришли. Стрельбы много было… взрывалось все. Всех убили… Местных, отца, мать. Бабушку избили. Брату ногу сломали. Меня раздели и били, били. Убить хотели… Я… я сознание потеряла… Не могу… Как мужчина смотрит, сразу того вспоминаю… Страшный весь, в пятнах… И бил, бил… Кто приближается – не могу… В метро глаза закрываю, чтоб не видеть никого. Н-не сердись… Ты хороший… Но как руки протянешь… Не могу… – она снова разрыдалась.

– Томочка, милая, хорошая, – Саша опустился перед ней на колени, – я клянусь тебе, я обещаю… Ты для меня самая лучшая, желанная, но никогда, никогда я не прикоснусь к тебе без твоего желания. Тебе больше не придется бояться. Никогда в жизни. Не плач, все позади, все кончилось.

Он поднялся на ноги, обнял девушку. На этот раз она не отпрянула. Может, просто не видела сквозь заплаканные глаза? Саша осторожно поднял ее со стула и повел в комнату. Когда они сели на диван, его правая рука так и осталась у нее на плече, а девушка доверчиво прижалась к нему, уткнувшись носом в шею и тихонько всхлипывая. Скоро она притихла, но продолжала сидеть совершенно неподвижно. Рука затекла, но Борисов не хотел тревожить Тамару и терпел, следя как мудрая британская бабуля лихо раскусывает одного отпетого бандюгу за другим.

Скоро в Англии преступности не осталось. Фильм, соответственно, кончился, холодную чопорность сменила визгливая реклама. Тамара вздрогнула, подняла голову.

– Ой, я кажется заснула… – застенчиво улыбнулась она.

На этот раз Саша не утерпел, наклонился и впился в ее розовый соленый ротик губами. Она ответила на поцелуй, жарко задышала, Борисов попытался ее обнять, но ощутил как напряглось ее тело и немедленно разжал объятия. У Тамары опять задрожали губы.

– Н-ну неужели… – всхлипнула она, – я всегда… буду бояться мужских рук?..

Борисов молча стал целовать ее влажные ресницы, волосы, носик, щеки, губы. Тома вскинула руку и уже сама обняла его, стала отвечать на его поцелуи своими. Сашины ладони скользнули по ее телу. Внезапно девушка опять его оттолкнула. Саша хотел было вновь прижать ее к себе, но, скрипнув зубами и сжав кулаки, сумел взять себя в руки.

– Выключи свет, – сказала она, – Что б я не видела, что б я ничего не видела и не могла испугаться… Пожалуйста…

Он вскочил, ударил кулаком по выключателю, потом выключил телевизор.

– Отвернись, пожалуйста… Я стесняюсь…

Борисов повернулся к окну. За спиной послышался шелест одежды, скрип кровати. Он быстро разделся, нырнул под одеяло. Девушка лежала на спине, втянув руки по швам, мелко дрожа и зажмурив глаза, словно принося себя в жертву. Саша стал целовать ее милое лицо, ее плечи, ее грудь, осторожно лаская желанное тело, до тех пор, пока дрожь не отпустила Тамару, пока дыхание ее не стало прерываться, а руки не обхватили его спину, прижимая к себе, и тело не рванулось навстречу любви. * * *

Он прижался к колесу бронемашины и с тоской смотрел, как за кронами двух огромных старых шелковиц на излучине дороги поднимается к небу длинный пыльный шлейф. Правая рука, туго перетянутая жгутом из аптечки, онемела и совершенно не слушалась. С локтя свисал длинный шмат живой кожи. Он не мог даже нажать на спусковой крючок.

Пыльное облако нырнуло под шелковицы, и из-под крон вынырнули две БТР. И он с удивительной ясностью понял, что пришла смерть.

– Суки! Ну давайте, идите сюда! – левой, здоровой рукой он достал оставшиеся гранаты, положил перед собой. Чеку можно вырвать и зубами. – Ну давайте сволочи, идите сюда! Я вас научу Родину любить!..

– Сашенька, что с тобой, милый? – разбудил его нежный поцелуй. Тамара прижималась к его похолодевшему от ночного страха телу и гладила теплой ладонью по лицу. – Ты так кричал во сне…

– Мне приснилось, что тебя нет рядом, – нахально соврал он, незаметно бросил взгляд на будильник – времени вагон – и стал покрывать горячую кожу девушки поцелуями. Ее худенькому исстрадавшемуся телу не нужно было много ласки, и уже через минуту она сама сжала молодого человека в объятиях.

Сергей Сергеевич ждал его перед раздевалкой.

– Здравствуй, Александр. Как настроение?

– Отличное настроение! Еще бы путевку к нему добавить, и вообще изумительно станет!

– Подожди, не переодевайся. Как сны?

– Исправно вижу. Каждую ночь убивают. Пришлось самому лекарство найти, раз вы мышей не ловите.

– Это какое?

– Не скажу, – ехидно и довольно усмехнулся Борисов.

– Понятно… – улыбнулся в ответ психолог. – Ладно, пошли со мной. Я договорился, тебе до обеда наряд по среднему закроют.

Сергей Сергеевич привел его в заводской медпункт, представил низенькому упитанному пожилому человеку в белом халате.