Олег Рой - Нелепая привычка жить

— Не помню… — снова пожала плечами Долька. — Кажется, читала где-то… Может, на сайте самоубийц. Есть такой сайтик, довольно забавный.

Виталий смотрел на нее и вдруг осознал, что при всей кажущейся своей близости с дочерью ровным счетом ничего не знает о ней. Да, она много и охотно говорит с ним, читает свои стихи, обсуждает прочитанные книги и компьютерные игры, рассказывает об институтских делах и бурной виртуальной жизни в мире Интернета — но при этом он понятия не имеет, что творится у нее в душе. О чем она мечтает? Сколько раз в жизни она влюблялась и в кого? Есть ли сейчас у нее парень и как складываются их отношения? Счастлива ли она или, быть может, ее что-то гнетет?

— Скажи, Долькин, а у тебя есть кто-то?

Кажется, ее обрадовал этот вопрос. Глаза-виноградины засветились, тонкие губы тронула улыбка.

— В каком смысле? — подчеркнуто равнодушно спросила она, но отчим сразу догадался, что дочка с ним играет. Все она прекрасно поняла…

— В смысле парня. Кто-то, кто тебе нравится, кого ты любишь и кто любит тебя, с кем ты встречаешься…

Она помотала черными густыми волосами:

— Нет, Вит. В смысле встречаться у меня никого нет. И мне вообще никто не нравится. Кроме тебя, — отвечала она, затягиваясь сигаретой.

— Это зря, Долькин! — взволнованно проговорил он. — Ты не представляешь, как ты обкрадываешь себя. Это такое счастье — быть любимым, любить самому… Знаешь, раньше мне казалось, что любовь похожа на бурное бушующее море, когда вокруг шторм, тебя швыряет из стороны в сторону, ты то и дело захлебываешься и думаешь, что вот-вот пойдешь ко дну… А выяснилось, что все совсем не так. Если это и море, то совершенно спокойное, безмятежное, с легкой-легкой рябью и длинной серебристой дорожкой от отражающейся луны…

— О, Вит, да ты стал поэтом! — она рассмеялась и сразу же нахмурилась. — Признайся, у тебя кто-то появился, да?

— Да, Долька, это так. — Малахов охотно поделился радостной новостью с самым дорогим ему человеком. — Кажется, я встретил свою любовь. Похоже, это именно та женщина, которая мне нужна. Такое чувство, что я всю жизнь ждал и искал именно ее. Люба просто чудесная, такая милая, женственная… Я познакомлю вас, она тебе очень понравится. Я думаю, в эти выходные мы могли бы вме…

Он запнулся на полуслове. Господи, что он говорит! Какие выходные, какие планы на будущее! Завтра, не позднее четырех часов дня!.. Как он мог об этом забыть?

Ему хотелось бы вот так просидеть с дочерью всю ночь, говорить о Любе, да и не только о Любе. Расспрашивать Дольку, слушать ее рассказы о ней самой, вспоминать, обсуждать, спорить… Но девушка вдруг зевнула, потушила сигарету, гибко потянулась и пробормотала:

— Давай спать, поздно уже…

Она постелила ему на диване в большой комнате, служившей одновременно кухней-столовой и гостиной, сонным голосом пожелала спокойной ночи и исчезла в спальне. Виталий был уверен, что не сможет уснуть, но снова, в который раз за эти дни, отключился, едва его голова коснулась подушки, и проснулся от трелей мобильного.

— Доброе утро, Виталий Павлович! — бодрым голосом приветствовал его водитель. — Когда приезжать за вами?

— А сколько времени? — Малахов потряс головой, чтобы побыстрее прийти в себя.

— Половина девятого.

— Уже? Неужели? Тогда тебе уже пора выезжать… Только я не дома, а в Кунцево, записывай адрес…

Долька, несмотря на его протесты, не только встала и оделась, но даже спустилась с ним к машине, приветливо поздоровалась с Сергеем.

— И какие у вас на сегодня планы? — спросила она, прикрывая рот ладошкой, чтобы скрыть зевок.

— Да вот с утра будем делами заниматься, а во второй половине дня за город поедем.

— Далеко ли, как говорила твоя бабушка Вера?

— Все-то ты помнишь, Долькин, — умилился Малахов. — А ведь сама ее даже ни разу не видела… Нет, недалеко. В Волоколамскую губернию.

— А, к нашей «Черной радуге»?

— Ну да, вроде того.

— И во сколько это будет?

— Надо быть там к четырем.

— А оттуда опять в офис?

— Нет, — покачал головой Малахов. — В офис я уже не вернусь…

— Я ведь почему спрашиваю, — Долька улыбнулась Сергею. — Тут подарок присмотрела для вашей дочки… Я тогда заеду привезу его, ладно?

Первое, что сделал Виталий, сев в машину, — это набрал номер Любы. Но ее домашний телефон не отвечал. Он попросил Сергея остановить «Лексус» около маленького кафе, но на работе «девушки из таверны» тоже не оказалось — ведь сегодня была не ее смена. Огорченный Малахов отправился в контору.

Долька сдержала свое слово и прилетела почти тотчас с огромной коробкой, перевязанной лентой с большим бантом и упакованной в пластиковый мешок с эмблемой магазина игрушек. Сергей пристроил было его под стол, но девушка воспротивилась:

— Ну да, забудете еще, знаю я вас! — весело отчитала она водителя. — Нет уж, сейчас же положите в багажник. Я лично за этим прослежу.

Малахов глядел в ее смеющееся лицо, и сердце сжималось от боли. Неужели он никогда не увидит больше этих глаз-виноградин, этих ровных мелких зубов, этих непослушных черных волос? Как и других волос, мягких и темно-русых… Как и весеннего голубого неба, яркого майского солнца, свежей молодой листвы… вообще всего. Сегодня в шестнадцать часов по московскому времени для него закончится то, что именуется емким словом жизнь.

— Долькин, дай хоть обниму тебя напоследок… — тихо попросил он. Она подбежала к нему, на миг прижалась всем телом, и он почувствовал, что она дрожит.

— Что с тобой? — удивился Малахов.

— Ничего. Так.

Девушка порывисто высвободилась из его объятий и побежала к двери:

— Ну прощай, мне пора!

Сказать, что говорить «прощай» плохая примета, он не успел. Дочка уже умчалась.

Утро прошло на удивление бестолково. Виталий звонил куда-то, отдавал последние распоряжения, то и дело вызывал к себе Полинку, Васильича, Николая… А потом вдруг, точно остановился на бегу, прекратил все дела и с размаху бросился в кресло под портретом Рокфеллера.

Какого черта? Вся эта беготня, суета, все эти сиюминутные дела, кажущиеся такими важными… Ему сейчас умирать, а он занимается неизвестно чем. Оправдывает себя, мол, надо привести все в порядок перед уходом… Да провались оно все сквозь землю! Не на это нужно тратить последние часы перед смертью! Зачем он отпустил дочь, зачем вообще уехал от Любы? Надо было оставаться с ними, с двумя единственными и самыми близкими ему в этом мире женщинами…

Он набрал номер Дольки, но она оказалась недоступна. Тогда он нашел в списке телефон Любушки, позвонил. Трубку сняли с первого же гудка, точно «девушка из таверны» сидела у аппарата и ждала, пока он позвонит.

— Алло? — в одном этом слове было столько любви, надежды и тревоги, что у него перехватило дыхание.

«Я не могу! — вдруг с горечью осознал Виталий. — Не смогу увидеть ее, даже говорить с ней не смогу, зная, что вот-вот пробьет мой час… Пусть лучше так. Уйду не прощаясь… Говорить «прощай» — плохая примета…»

— Алло, алло? — все тревожнее повторяла Люба. — Витя, это ты? Что случилось?

Он тихо опустил мобильник и нажал на кнопку отбоя. Посидел некоторое время, спрятав лицо в ладонях, потом включил громкую связь и попросил Полинку найти Сергея.

— Сергей, я передумал. Поехали сейчас.

— Прямо сию минуту?

— А чего тянуть-то?

И снова за окном поплыли пейзажи, ставшие за это время привычными, можно даже сказать, родными. Или осточертевшими — это смотря с какой стороны взглянуть. «Ну что же, — усмехнулся про себя Виталий, — по крайней мере, буду утешаться тем, что вижу все это в последний раз». Как ни странно, он ничего не чувствовал. Не было ни страха, ни досады, ни отчаяния. Только опустошенность. И усталость. Вот как, оказывается, люди идут умирать. Самого человека и нет вовсе, есть только его оболочка. А внутри зияющая пустота. Вакуум. Черная дыра. Черная дыра, а над головой — черная радуга… И правда, надо будет, пожалуй, подъехать со стороны «Черной радуги». Ни к чему Сергею быть на поляне и видеть… Впрочем, что за бред! Никого он, конечно, не увидит. Но все равно, делать ему у сторожки нечего.

Дорогу к их несостоявшемуся родовому поместью нашли на удивление легко. Сильно расширенный участок теперь действительно был обнесен высоким забором — не обманула загадочная Таня Тосс… Виталий вышел из машины, кивнул на убегавшую в лес дорожку.

— Пойду пройдусь…

— Я подожду, — кивнул Сергей.

— Подожди, — согласился Малахов. — А если меня не будет больше часа, поезжай домой.

Водитель удивленно оглянулся по сторонам:

— Куда вы денетесь-то отсюда, шеф?

У Виталия не было ни желания, ни сил что-то объяснять.

— И правда. Извини, глупость сморозил.

Он шагал по тропинке среди зеленеющего леса и думал о всяких пустяках. О фильме «Призрак оперы». О том, что так и не узнал, как называется тот цветок на окне кафе, с резными листьями и волосатыми черенками. О кукушке, которая вдруг ни с того ни с сего начала куковать в один из его прошлых приездов сюда. Начала и прекратила. Он тогда не придал этому никакого значения… Как и поваленному дереву. А ведь бабушка Вера предупреждала. Она была очень мудрой, его старая бабушка Вера. И всегда говорила: что бог ни делает, все к лучшему.