Анатолий Вилинович - Остап Бендер в Крыму

— От совдепии, да. А вот от «мужичья»…

— Что от «мужичья»? — отодвинулся и всматривался в лицо женщины Ксе-нофонтов.

— Да ведь и я, если не из этого самого «мужичья», как вы изволите говорить, господин бывший поручик, то из простых мещан, уважаемый… И если вы кичитесь своим дворянским происхождением, то совершенно незачем, особенно в нынешние времена. Я скоро вернусь, своих коллежек проведаю, — ушла с палубы Екатерина.

Вадим остался один. Смотрел на убегающую от винтов парохода вспененную волну, перебирал в памяти рассказ бывшей графской горничной и свое прошлое.

Вернулась Екатерина и пригласила Ксенофонтова спать в другую каюту, хозяйки которой были на вахте. В ресторан решили не идти. Когда устроились на ночлег, уже лежа, Вадим спросил:

— Ты обижаешься, Катрин, что я так, о «мужичье»?

— Нет, любимый, — прошептала женщина, лежа рядом. — Просто хотела бы пореже слышать о твоем дворянском происхождении. Согласен?

— Хорошо, — поцеловал ее Вадим.

Утомленные треволнениями батумского дня и неведомыми прежде надеждами разбогатеть, они притихли. Ксенофонтов закрыл глаза, и ему вдруг вспомнилось…

… На Кубани в станице Полтавской офицеры отдыхали в большом каменном доме под цинковой крышей. Дом стоял на берегу местной речушки под названием Ерик. Было лето восемнадцатого, компания сидела на веранде у стола, заставленного бутылками и закусками.

Поручик Задорожный пел под гитару:

Вольноопределяющийся из студентов, вступивший в Добровольческую армию, вдруг захохотал, с размаху поставил рюмку и выпалил:

— Знаем эти славянофильские штучки! Песенки русские, а карабины французские! А что французишки взамен потребуют? Золото и «родные поля и леса», как поется дальше в вашей песенке, поручик Задорожный? Пускаете слезу, распевая творения русского мужика?

Поручик отложил гитару и, глядя с усмешкой на него, ответил:

— Вы опьянели, студент.

— Пусть я опьянел. Но зато не притворяюсь, что люблю мужика и все это хамство! Я их презираю, как мыслящее существо, как дворянин!

— Напрасно, напрасно… — отпил водки поручик. — Я полагал, вы умнее. Дворянством теперь кичатся только дураки.

— Да как вы смеете! — вскочил студент. — Впрочем… Это почему же?

— Если вы способны меня выслушать, я объясню. Дело в том, студент, что чистотой крови не могут похвастаться даже великие князья. И вот почему… У вас было двое родителей — отец и мать. Не так ли?

— Как и у всех, — кивнул Ксенофонтов, участвовавший в этой вечеринке.

— А у ваших отца и матери было уже четыре родителя, — продолжал Задорожный. — Два у отца и два у матери. Четыре же ваших деда и бабки насчитывали уже восемь человек, которым они были обязаны своим появлением на свет. У ваших предков, прадедов и прабабушек, было уже шестнадцать родителей…

Присутствующие офицеры с интересом слушали поручика, некоторые даже придвинулись к нему. И тот продолжал:

— И так далее, господа. За тринадцать поколений, студент, вы накопили… минуточку., прикину… Так вот, вы накопили шестнадцать тысяч триста восемьдесят четыре предка. Какая это прогрессия?

— Арифметическая! — выпалил студент.

— Вас плохо учили, студент…

Присутствующие захохотали, глядя на представителя старинного дворянского рода, вольноопределяющегося из студентов.

— Но разрешите мне продолжить, господа. Вы уверены, что среди этих шестнадцати тысяч ваших предков, студент, не было крепостных, стрельцов, прачек, публичных девок, мещан, купцов, цыганок и кабачных ярыжек? Кто уверен в этом, господа?… Ах, не уверены! А ведь мы копнули только тринадцать поколений, всего-навсего тринадцать. Так чем же вам кичиться, любезный господин студент? И зачем кричать о своем презрении к мужику, за счет которого мы жили, господа, и вот сейчас воюем, чтобы продолжать за его счет жить, а?

Офицеры молчали. Студент промямлил:

— Ну, хорошо, пусть будет по-вашему. И все же…

Что еще хотел сказать студент-дворянин, Ксенофонтов не помнил. А вспомнил только то, что появился вестовой и их всех вызывал полковник-Воспоминания Вадима были прерваны шепотом Екатерины:

— Да, Вадя, нам надо попытать свое счастье, а вдруг…

— Кончено, конечно, Екатерина Владимировна. Мы сделаем большой жизненный промах, если не попытаемся, — так же тихо ответил ей Ксенофонтов.

Всю ночь, плывя на пароходе «Пестель», который к шести часам утра пришел в Сухум, они обсуждали свои дальнейшие действия.

Через день после возвращения из Батума Екатерина должна была распрощаться на время со своим любимым и взойти на борт парохода «Ленин», чтобы приступить к своим обязанностям каютной горничной. А после следующего рейса вновь встретиться с Ксенофонтовым. У них теперь были другие планы. Ей и ему этот очередной рейс понадобится, чтобы оформить свои служебные отпуска и приступить к осуществлению намеченной ими многообещающей цели.

Но очередной рейс у Екатерины не состоялся. Как только она подошла к пришвартовавшемуся своему пароходу, ей сразу же сообщили, что для нее получена срочная радиограмма. Прочтя ее, она горько зарыдала. Вскочила в свою служебную каюту и собрала нужные вещи…

Компаньоны терпеливо ждали появления бывшей горничной графини. Но сойдя на причал, своей длиннотой ведущий к берегу, они вновь увидели у трапа знакомого им вахтенного-стивидора. Он поприветствовал их и спросил:

— Ну, видели нашу Екатерину?

— Нет, еще не видели, а где она? — насторожился Бендер.

— Теперь долго не увидите, товарищи. Она получила какую-то радиограмму и сразу же умчалась с парохода.

— Так, где она, где?! — выстрелил вопрос Остап.

— А кто ее знает, где она сейчас, — пожал плечами вахтенный, — наверное, уже к следующему рейсу вернется…

— И уже в Одессу, — слыша его разговор, сказал другой моряк. Он стоял у верхнего конца трапа, проверяя билеты у входящих на борт пассажиров.

— Вот это да! — в один голос протянули компаньоны, ошарашенные сообщением.

— Минуточку, — взбежал по трапу Бендер к верхнему вахтенному. Тот выражал какой-то пассажирке сомнение, что ее мальчику-парню надо билет не детский, а взрослый. Подождав, сгорая от нетерпения, когда вахтенный проявил снисхождение и пропустил женщину с «ребенком», Бендер спросил:

— Мне очень нужна ваша Екатерина Владимировна, дорогой капитан. Что за радиограмма? Где Екатерина сейчас может быть, где?

— Как где? Ваши билеты, товарищи? — одновременно переспросил и задал вопрос вахтенный курортнику и его даме. Проверив билеты у них, он сказал Бендеру: — Что за радиограмма, не знаю. Но она побежала на вокзал, чтобы ехать в Москву поездом…

— Поездом?! В Москву?! — выкатил свои восточные глаза сын турецко-подданного.

— Да. Она сказала так капитану, товарищ… А девочке вашей сколько лет, что билетик у нее детский? — уже спрашивал проверяющий другого пассажира.

— Спасибо, капитан, спасибо, — проталкивался Остап по трапу среди садящихся на пароход людей.

— Я еще не капитан, товарищ, а пассажирский помощник, — успел сообщить ему вахтенный.

Сбежав на пристань, Бендер скомандовал: — Адам, заберите вещи в каюте, а мы с Балагановым на вокзал! — и дромадерским шагом устремился по длинному сухумскому причалу к берегу. Обернулся и прокричал: — Адам, встречаемся на вокзале! — но вдруг остановился и заспешил вернуться. — Одета? В чем одета она, уважаемый? — спросил он вахтенного.

— Кто? — не понял страж у нижних сходень.

— Да Екатерина Владимировна же? — с заметным раздражением пояснил Остап.

— А-а… одета? — сосредоточился вахтенный. — Зеленое платье, темный жакет, шляпка… — ответил, наконец, он.

Не поблагодарив вахтенного, Остап в сопровождении Балаганова продолжил свой стремительный ход по причалу.

Два компаньона, запыхавшись, прибежали на железнодорожный вокзал и были вторично ошарашены сообщением: несколько минут назад от перрона отошел поезд с прицепными вагонами из Батума, следующими до Москвы.

— Да, Шура, жди теперь ее возвращения, — с досадой промолвил Бендер.

— Что-то эта третья горничная нам с трудом дается, командор, — покачал головой Балаганов. — Может, она и не нужна нам вовсе?

— Нужна, нужна, товарищ Балаганов, — с раздражением ответил глава компании. — Надо, в конце концов, еще раз попытаться выяснить, хотя бы примерное место клада. Как нам стало известно, она дружила с одним из офицеров штабс-ротмистра Ромова и может знать то, что не знают ее коллеги.