Максим Мейстер - Открытки от одиночества

И глотнул…

В пробирке было так мало жидкости, что я едва успел почувствовать вкус. А потом увидел матрицу мира…

Нет, не увидел, меня туда кинуло, а потом вернуло обратно. Но вернуло другим.

Я снова стал наблюдать причудливые танцы фигурок из дождя, но теперь эти образы накладывались на реальный, плотный мир.

— Вис, — сказал Дас. — Ты выпил первый глоток друида. И ты остался жив. Я был уверен, что так будет. Теперь ты один из нас. Ты начал свой первый шаг слияния с… Ним…

— Но…

— Все будет хорошо. В далекой Альсивии недавно родилось новое Древо Слияния. Оно совсем молодое, у него нет друида. Им станешь ты. Конечно, это не древнее огромное дерево, в котором можно жить. Оно совсем молодое. И даже сока дает пока очень немного. Как раз для тебя. Ты построишь хижину рядом и начнешь свой путь.

— Хорошо, мой учитель.

Я вышел из храма и поехал в Альсивию.

Место это оказалось удивительным. Люди так радовались, что у них появился свой собственный друид! Они не понимали, что я только-только пытаюсь понять, что со мной произошло. Людям было все равно, они относились ко мне, как к мудрому и опытному монаху, и это обязывало. Мне хотелось быстрее стать настоящим друидом. Связь с Дасом была постоянной. Стоило закрыть глаза, и я мог говорить с ним. Дас очень помогал, и начальный путь я преодолел словно на санках с горки, так легко было.

Мое Древо росло, а вместе с ним и я. Вскоре я мог видеть матрицу любого человека. Я мог утешить и подсказать. Я мог понять и объяснить. Но только одного я не мог: справиться с непонятной тоской, что росла вместе с древом и мной. Внутренняя тоска, темная бездна которой словно засасывала, стоило мне попытаться увидеть… увидеть Того, с Кем я хотел слиться.

Я был монахом уже десятки лет. Сотни лет. И вдруг я понял источник тоски. Это страх, что Там — нет ничего, и что все эти долгие столетия я пытался слиться с пустотой. Эта тоска — просто страх пустоты. И беспомощность. Неспособность подняться за пределы вот этих деревенских забот и мелких-мелких людских лужиц-матриц, в которых, словно жалкие пиявки, метлешат жалкие беспокойства, которых нет.

Но прошли еще десятилетия или столетия, я вырос и поднялся. И оказался подвешен где-то… между прудами людских матриц и той вселенской матрицей, с которой так хотелось слиться, но которой не было. Там, в темной высоте была лишь пустота, что прикидывалась вселенской матрицей. А внизу — мелкие пиявки, которым никогда не суждено выпрыгнуть дальше маленького пруда.

Океан. Безбрежный океан. Беспомощность. Пустота. Тоска. Метлешение брызг, то и дело слагающихся в образы людей. Опять тоска. Безграничная тоска, от которой вот-вот разорвется сердце…

— Вис! — Я услышал голос Латы. Она кричала. — Вис, что с тобой?!

— А?.. — Я очнулся, открыл глаза и первым делом увидел Даса, который протягивал мне маленький вытянутый сосуд с каплями сока.

Друид разочарованно вздохнул и убрал сосуд за спину.

— Ты словно одеревенел на минуту. — Лата ощупывала мою руку и пыталась заглянуть в лицо. — Что случилось?

— Все хорошо, просто…

— Ой… — Лата тихо сжалась, и я обернулся.

Дас протягивал нам две округлых чаши с соком.

— Возьмите. Я буду петь гимн слияния, когда услышите последнюю строку, глотайте сразу и одновременно.

Я взял чашу в левую руку. Лата в правую. Мы стояли очень близко. Я сжал ее ладонь и почувствовал, как девушка дрожит. Но сам был спокоен. Я еще не до конца вернулся из Альсивии…

— А можешь показать мне и этот вариант? Точно так же? — спросил я, кивнув на чашу.

— Нет. Посмотришь на него сам. Потом как-нибудь расскажешь, — ответил друид с усмешкой. И усмешку эту я не увидел в полумраке, а почувствовал. — Я же монах… Я могу показать лишь то, что пережил сам… Хочешь посмотреть два варианта, чтобы выбрать?..

— Да.

— Так не бывает. Выбирают всегда «до», а не «после». Имей смелость решиться. Научись смелости выбирать.

«Вис…» — я почувствовал нелепый, странный, едва слышный зов и снова закрыл глаза. И тут же узнал этот образ из дождя.

Тара…

Она поднялась на холм. Наплевав на правила. Просто поднялась и встала позади родителей, которым только и можно было находиться вблизи Древа в момент обряда слияния.

«Что?.. Тари…» — колыхнулся в ответ мой человек из капель.

Но Тара меня не слышала. Она просто очень чего-то хотела. Так сильно, что ее желание заслоняло все вокруг. Я немного сосредоточился и увидел танец образов: из храма выпрыгивает Вис, хватает футляр с ритуальной костью, разбивает его и бежит к ней, Таре, а она катится с холма, надеясь скрыться в океане, «надеясь» уплыть, спастись. Но Вис догоняет и хватает, прижимает крепко к себе и несет в храм, где ждет старый друид с двумя чашами…

«Прости… Тари… Я не могу стать тем, кто тебе нужен… Я не могу стать настолько другим. Люди меняются только любя. Да, если люди и могут что-то изменить в себе, то лишь любовью. Но даже любя, нельзя стать кем-то другим. Прости меня, Тари… Пожалуйста, прости…»

Дас начал гимн. Он сел, — словно врос, — у дальней «стены» и погрузившись в неведомую глубину, начал петь. Голос друида был настолько силен, густ, объемен, что казалось, будто играет музыка, а не просто декламируются слова древнего текста:

Мы поднесли чаши к губам…

«Вис!!!»

Я увидел океан. Огромный, безбрежный, но почему-то внизу. И последние лучи заходящего солнца. Красиво-то как… А сверху — небо. Редкие перышки невыносимо белых облаков на бирюзово-сапфировом своде. И гул…

«Кана!» — Кана в Альвисе. Она летела к острову на полной скорости. В сердце вспыхнула радость, колыхнулось счастье. Словно невидимый груз пропал.

«Кани… Моя Кани, как же здорово, что ты летишь к нам. Я так волновался. Теперь и в самом деле все хорошо».

Я посылал и посылал образы, не ожидая ответа. Ведь я в храме. Наверное, из-за аромата Древа я вижу других, словно слагаю с ними матрицу. Но только односторонне…

«Вис, пожалуйста, остановись!»

«Ты мне говоришь?..» — я удивленно замер с чашей у самых губ.

«Кому же еще, ВИС! Виса… Не пей, прошу тебя. Сок не нужен для слияния. Поверь мне. Это всего лишь сок. Для слияния нужна любовь. Я… Я люблю тебя, Вис, пожалуйста, не оставляй меня!..»

«Но…»

«Разве ты не понимаешь, мы уже говорим друг с другом, как муж и жена. Внутри. Без всякого сока».

«Ну, я тут надышался просто…»

«Пожалуйста, дождись меня, Виса… Я уже почти над вами. Сейчас только развернусь, еще минута, только минута на приводнение…»

Я в замешательстве опустил руку с чашей. Потом обернулся на Лату. Она стояла и держала свою чашу, дожидаясь последнего слова последней строчки гимна. Чтобы немедленно выпить. Я увидел нежность у себя в сердце. Я увидел искренность и чистоту в сердце Латы. Я почувствовал ее ладонь…

«Прости, Кани…» — Я снова поднес чашу к губам и на последней ноте гимна одним глотком выпил сок слияния.

«Нет!»

И я увидел, что мгновение может стать бесконечным.

Я увидел, как из самолета на полном ходу выпрыгивает девушка и падает в океан, увидел, как Альвис на всей скорости врезается в ритуальный пруд. Как за долю мгновения до этого Тара с криками подхватывает родителей Латы и катится с холма. Как папа схватил маму и спрыгнул…

Удар!.. Такой постепенный — замедленная съемка одного лишь мгновения. Нос Альвиса медленно-медленно въезжает в пруд, превращая его в грязную развороченную яму. Словно испуганная этим превращением, вода медленными-медленными брызгами улетает из пруда, надеясь долететь до океана…

Храм тряхнуло. И заморозка времени внезапно прошла. Все внутри дерева пришло в движение. Заметались светляки. Даже вросший в стену Дас покатился по полу, закрывая лицо руками. Меня рвануло в сторону, рука Латы вырвалась из моей, я сжался и ударился об стену.

Все стихло. Я лежал неподвижно несколько секунд, потом попытался перевернуться, но вдруг увидел, как внутри словно начинает раскручиваться раковина огромного неземного моллюска, превращаясь в ленту из кристаллов. И каждый кристалл — окно в другой мир. В чужой мир, который прямо сейчас становится и моим. Вот смех родителей над кроваткой. А вот первый шаг. И первое падение. Вот перехватило дух от первого самостоятельного полета. А вот я встречаю… Вису… Вот целая гирлянда кристаллов, в которых в разных позах застыли два влюбленных: на берегу океана, в воде, перед столом бубнящего работника государственной… А вот мрачный кристалл…