Элена Ферранте - Моя гениальная подруга

Кто-то тронул меня за плечо — ну конечно, это был Антонио.

— Потанцуем? — мрачно спросил он.

— Матери не понравится, — прошептала я.

— Все танцуют, что в этом такого? — громко возмутился он.

Я смущенно улыбнулась Нино, который прекрасно знал, что Антонио — мой парень. Он окинул меня серьезным взглядом и отвернулся к Альфонсо. Я пошла танцевать.

— Не прижимай меня крепко.

— А я и не прижимаю.

Было шумно, все выпили и теперь веселились. Танцевали взрослые, молодежь, дети. Но за внешним весельем явственно ощущалось недовольство. Родственники, а особенно родственницы невесты не спешили демонстрировать радость. Они разорились на подарках и нарядах, влезли в долги, а с ними обращались как с нищими: наливали грошовое вино, пренебрежительно медленно подавали блюда. Почему Лила не вмешается, не прекратит эту несправедливость? Я хорошо их знала: сейчас они сдерживаются, не желая расстраивать Лилу, но, когда вечер подойдет к концу, новобрачная уйдет переодеваться и вернется к гостям в дорожном костюме, раздаст конфеты и удалится под руку с мужем, разразится эпохальный скандал. Он разожжет взаимную ненависть на месяцы, если не на годы, начнутся ссоры, посыплются оскорбления, к раздорам подключатся мужья и сыновья, считающие себя обязанными доказать матерям, сестрам и бабушкам, что они мужчины, а не тряпки. Я знала их всех — и женщин, и мужчин. Я видела, какие взгляды бросают парни на певца и музыкантов, посмевших не так посмотреть на их девушек или, не приведи господи, обратиться к ним с недостаточно почтительными словами. Я видела, как танцевали Энцо с Кармелой, как сидели за одним столом Паскуале с Адой; к концу вечеринки они наверняка решат быть вместе, а через год — или через десять лет — поженятся. Я видела Рино с Пинуччей. У этих все произойдет куда скорее. Если фабрика «Черулло» заработает по-настоящему, самое позднее через год они сыграют свадьбу, не менее роскошную, чем эта. Они танцевали, глядя друг другу в глаза и крепко прижимаясь друг к другу. Любовь плюс расчет. Колбасная лавка плюс обувная мастерская. Старые дома плюс новые. Неужели я была такой же, как они? Или я до сих пор такая?

— Кто этот парень? — спросил Антонио.

— Как это кто? Ты что, его не узнал?

— Нет.

— Это Нино, старший сын Сарраторе. А с ним его сестра Мариза. Помнишь ее?

Мариза его не интересовала, зато Нино — еще как.

— Сначала ты тащишь меня к Сарраторе, — возмущенно проговорил он, — заставляешь угрожать ему, а потом сидишь и как ни в чем не бывало болтаешь с его сыном? Я для того сшил новый костюм, чтобы смотреть, как ты кокетничаешь с типом, который даже не потрудился постричься и надеть галстук?

Он бросил меня посреди зала и быстрым шагом направился к стеклянной двери на террасу.

Несколько секунд я стояла, не зная, что предпринять. Догнать Антонио? Вернуться к Нино? Я чувствовала на себе взгляд матери, хотя ее косой глаз вроде бы смотрел в другую сторону. Я чувствовала взгляд отца, и он не сулил мне ничего хорошего. «Если я не пойду за Антонио на террасу, а вернусь к Нино, — подумала я, — получится, что Антонио сам меня бросил. Вот и замечательно». Оркестр продолжал играть, пары продолжали танцевать, а я прошествовала через зал и села на свое место.

Нино как будто не заметил моей отлучки и снова заговорил, почти не давая мне вставить и слово, только теперь его речь была посвящена профессору Галиани. Он защищал ее перед Альфонсо, который относился к ней с неприязнью. Нино и сам немало страдал от ее излишней строгости, но все равно считал ее выдающимся наставником: она всегда поддерживала в нем интерес к новым знаниям. Я попыталась подхватить разговор, чтобы снова завладеть вниманием Нино; мысль о том, что беседовать с Альфонсо ему так же интересно, как до того со мной, была мне непереносима. Кроме того, мне нужно было за что-то ухватиться, чтобы не броситься мириться с Антонио и, рыдая у него на плече, повторять: «Да, ты прав! Я сама не знаю, кто я и чего мне надо! Я использовала тебя, а потом бросила, но я ни в чем не виновата, мне плохо, прости меня!» Я хотела, чтобы Нино делился своими знаниями только со мной и понимал, насколько мы с ним похожи. Поэтому я перебила его и начала перечислять книги, которые профессор Галиани советовала мне прочесть. Он нахмурился, но все же закивал и добавил, что профессор и ему приносила одну книгу, велев обязательно прочитать. Тема иссякала, и тут я в лоб спросила Нино:

— А когда выходит журнал?

— Уже вышел пару недель назад, — почему-то неуверенным голосом сказал он.

Я чуть не подскочила от радости:

— И где мне его взять?

— Он продается в книжной лавке Гуида. Но я могу принести тебе экземпляр из редакции.

— Вот спасибо!

Он замялся:

— Только твою статью в номер не включили: места не хватило.

Альфонсо с облегчением улыбнулся:

— Тем лучше!

Нам было по шестнадцать лет. Я сидела напротив Нино Сарраторе, Альфонсо и Маризы, старалась улыбаться и с наигранной беспечностью говорила: «Ну и ладно, как-нибудь в другой раз»; Лила — невеста, королева праздника — сидела на другом конце зала, Стефано говорил ей что-то на ухо, а она смеялась.

Изнурительно долгий свадебный ужин подходил к концу. Оркестр играл, певец пел. Антонио, которому я только что причинила боль, стоял к нам спиной и смотрел на море. Энцо что-то шептал Кармеле, возможно слова любви. Рино, без сомнения, уже сказал их Пинучче: они разговаривали, глядя друг другу прямо в глаза. Паскуале, похоже, трусил и ходил вокруг да около, но я не сомневалась, что до конца вечера Ада вырвет у него признание. То и дело звучали тосты с непристойными намеками — этим искусством блистал флорентийский антиквар. На полу расплылось пятно соуса — какой-то ребенок уронил тарелку — и винное пятно: это дедушка Стефано опрокинул бокал. Я глотала слезы и думала: «Может, они опубликуют мою статью в следующем номере? Наверное, Нино не проявил настойчивости. Надо мне самой этим заняться». Но вслух я ничего не сказала и продолжала улыбаться. Когда я поняла, что смогу не разреветься, как ни в чем не бывало заметила:

— Один раз я уже поссорилась со священником. Пожалуй, второй раз был бы перебором…

— Вот именно, — поддержал меня Альфонсо.

Но ничто не могло меня утешить. Мысли путались. На меня напала какая-то апатия. Я вдруг поняла, что считала публикацию этих нескольких строк знаком того, что я нашла свое призвание, что старание в учебе действительно ведет меня наверх, что учительница Оливьеро была права, когда меня подтолкнула вперед, а Лилу бросила. «Ты знаешь, что такое плебс?» — «Да», — сказала я тогда. Но по-настоящему я узнала это только сейчас. Плебеями были мы все. Только плебеи могли скандалить из-за еды и вина и обижаться, что кого-то обслужили быстрее, чем их, пировать на замызганном полу и произносить пошлые тосты. Плебейкой была моя мать, которая напилась и стояла, опираясь на плечо отца, силившегося сохранять серьезность, и, широко разевая рот, хохотала над сальными шутками антиквара. Все смеялись, даже Лила: она вела себя так, будто играла роль и не собиралась до конца представления уходить со сцены.

Нино встал и сказал, что уходит: наверное, его уже мутило от этого жалкого спектакля. Он дал родителям слово, что они с Маризой вернутся домой вместе, но Альфонсо пообещал ему привести ее в нужное место к нужному часу. Учтивость кавалера наполнила ее гордостью.

— Разве ты не хочешь попрощаться с невестой? — робко спросила я Нино.

Он неопределенно махнул рукой, буркнул что-то по поводу того, что неподходяще одет, небрежно кивнул не то мне, не то Альфонсо и своей странной походкой направился к двери. Он приходил в этот квартал и уходил из него когда хотел; здешняя зараза к нему не прилипала. Он умел быть выше окружающего — наверное, научился этому много лет назад, во время бурного переезда, едва не стоившего ему жизни.

А я, научусь ли тому же и я? Меня одолевали сомнения. Учеба не помогала: в школе я получала десятки, а вот мою статью — нашу с Лилой статью — прочли и решили не печатать. Зато Нино мог все, и я понимала, что он всегда будет идти впереди — об этом свидетельствовали его лицо, жесты, походка. Когда он с нами простился, мне показалось, что ушел единственный человек, способный вытащить меня отсюда.

Потом по залу ресторана словно пронесся порыв ветра. На самом деле никакого ветра здесь не было и не могло быть. Просто случилось вполне ожидаемое. К торту и к раздаче бонбоньерок явились разряженные в пух и прах братья Солара. Они по-хозяйски шли по залу, здороваясь с гостями. Джильола бросилась Микеле на шею, потащила его к своему столу и усадила рядом с собой. У Лилы мгновенно покраснели щеки и шея, она сильно дернула мужа за руку и что-то сказала ему на ухо. Сильвио слегка кивнул сыновьям, на которых Мануэла смотрела с материнской гордостью. Певец запел «Ладзареллу», неплохо подражая Аурелио Фьерро. Рино с приветливой улыбкой проводил Марчелло к столу. Тот сел, ослабил узел галстука и закинул ногу на ногу.