Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Дело все в том, что с первых шагов этого благоприятного и в самом хорошем смысле выгодного для Пирошникова знакомства он почувствовал в своей личности некую точку приложения Таниной энергии, которая была исключительно целенаправленна. Его возлюбленная (будем называть ее так) очень умно и как бы исподволь наталкивала нашего героя на мысли о необходимости изменить, и притом решительно, свою судьбу, добиться от жизни того, чего можно от нее добиться, да еще в кратчайшие сроки. Эта деятельная любовь поначалу была для Пирошникова в новинку и даже нравилась, но впоследствии, почувствовав себя глиной в руках скульптора, молодой человек стал размышлять и противиться, больше даже по странности своей натуры, чем по действительной необходимости.

Таня придерживалась той распространенной у женщин точки зрения, что мужчину надо лепить для себя и для него самого, и эта точка зрения, отнюдь не исключая любви, постепенно взяла вверх над последней, так что любовь стала одним из инструментов, с помощью которых осуществлялась лепка. Наряду с женственностью, хитростью, умом, ревностью и прочими женскими штуками, любовь была призвана сделать из Пирошникова того, кем он, по мнению Тани, достоин был быть. Эта любовь не лишена была и романтики, поскольку была любовью феи к угольщику, которого умная и исполненная даже жертвенности фея отмывает от въевшихся тому в кожу пылинок угля. Впрочем, жертвенность была запрятана так далеко, что лишь изредка щекотала душу феи.

Короче говоря, вслед за стремительным обновлением наступило столь же скоротечное и разочаровывающее падение. Пирошников бросил институт, отказался и от курсов иностранного языка (не имеет значения какого), хотя успел сделать и там и здесь достижения, впал в очередную хандру, чем еще больше охладил пыл молодой женщины, а потом пропал из ее поля зрения недели на две, с тем чтобы встретившись объясниться в последний раз на Аничковом мосту.

Любовь со стороны Тани, бывшая (чего уж греха таить!) по существу той же любовью к себе, только опосредованной, переросла в презрение, а со стороны Пирошникова заменилась физической тоскою по ней с явственным оттенком вины. Он, несомненно, был виновен в разрыве, и это можно было объяснить неспособностью трудиться, ленью и прочим, если бы не созревшая где-то внутри и в сущности необъяснимая уверенность Пирошникова в правильности своего поступка. У него не было тогда четких планов касательно своего будущего, но будущее, созданное искусными усилиями возлюбленной, его определенно чем-то отталкивало. Может быть, явным стремлением к благополучию, что, конечно же, совсем не предосудительно для молодой и, как говорят, интересной женщины; может быть, разочарованием с ее стороны в его способностях, которое, как ему казалось, должно было наступить, и довольно скоро; может быть, и еще чем. Так или иначе, они расстались, чтобы сейчас повстречаться в дурацком такси, везущем их на свадьбу, и разговор продолжился.

— Хорошо уже то, — сказал Владимир, — что я теперь не должник.

— Тебе нравится моя фата? — смеясь, спросила Таня.

И она сняла фату, состоящую, как удалось рассмотреть Пирошникову, из тщательно сшитых десятирублевых бумажек. Фата приятно шелестела и переливалась. Кестутис, его верный и преданный друг, снова крутнув головой, захохотал, а Пирошников, чувствуя, что совершает непоправимое, выхватил из мятых газет автомат и, сунув его назад между сиденьями, спустил курок, целя в живот Кестутису.

Раздался сухой щелчок, и наш герой, проснувшись от ужаса, резко сел и сразу же спустил ноги с дивана. Он очумело взглянул по сторонам, совершенно ничего не понимая, и тут же услышал точно такой же щелчок, что и во сне. На этот раз это был звук отпираемого в комнату замка. Пирошников, не зная, что предпринять, застыл, а дверь медленно распахнулась, и на пороге появился мужчина в темном пальто и модной каракулевой шапке.

Резкий переход от сна к яви таит в себе многие и многие странности. Я не берусь их описывать. Скажу только, что одна из них заключается в том, что проснувшийся человек, причем именно внезапно проснувшийся, в первые несколько секунд склонен рассматривать реальность как новый сон, наслоившийся на только что увиденные. Может быть, поэтому часто и сообразить нельзя, где ты и что с тобою.

С Пирошниковым дело обстояло еще занятнее. Только-только разобравшись, что он уже вроде бы и не спит, наш герой почувствовал явственное облегчение, ибо сразу припомнил и злополучную лестницу, и Наденьку, и эпизоды в такси, а припомнив, решил, что все это ему приснилось: сначала лестница, а потом и Наденька, и такси с карабином. Мысль эта мигом пронеслась в уме и прояснила все вопросы. Оставались, однако, некоторые сомнения относительно комнаты, где он находился, потому как она до странности напоминала приснившееся жилище Наденьки, а также касательно незнакомца, который как раз в этот момент, повесив свое пальто поверх пальто нашего героя, тщательно складывал длинный и чрезвычайно пушистый шарф. Сложив его, он аккуратно засунул шарф в рукав пальто и лишь после этого снял шапку. Повесив и ее, незнакомец расстегнул застежки своих теплых ботинок на молнии и заглянул под шкаф, разыскивая, по всей видимости, тапки.

— Покорнейше прошу простить за вторжение, — заговорил он, не найдя тапок и повернувшись к молодому человеку. Голос у него был выразительный, и звуки его красиво заполняли объем комнаты. — Ради бога, отдыхайте, у меня здесь есть свои дела. Если позволите… — тут он подошел к дивану и вынул из-под ног Пирошникова тапки, причем наш герой инстинктивно прикрыл дырку в носке на месте большого пальца другой ногою, на которой, по счастью, носок был цел.

Переобувшись, мужчина подошел к шкафу, раскрыл его и стал внимательно исследовать содержимое, мурлыча под нос какую-то арию, кажется, из «Пиковой дамы». Снова недобрые подозрения зашевелились в душе Пирошникова, который все долее отходил ото сна. Родилось вдруг сильнейшее желание уйти, выбежать на улицу, чтобы увидеть хоть каких-то привычных людей, хоть милиционера, что ли, хоть дворника; чтобы сбросить раз и навсегда это ощущение, похожее на ощущение мухи, попавшей в паутину. Пирошников встал и решительно направился к двери, намереваясь одеться.

— Туалет налево и еще раз налево, — предупредительно разъяснил мужчина, все еще разглядывая внутренности шкафа.

— При чем тут туалет? Оставьте вы меня в покое! — нервно вскричал наш герой. Одной рукой лихорадочно стащил с гвоздя пальто незнакомца, другой сорвал свое, снова нацепил на гвоздь чужое и стал поспешно одеваться. Уже надев пальто, он сообразил, что есть еще и ботинки, и, найдя их, начал напяливать, причем испытывал страшное неудобство. Затем он выбежал в коридор и устремился к выходу. Повозившись с замком, он распахнул дверь и пустился бежать вниз по лестнице через две ступеньки, не обращая решительно никакого внимания на окружающее и лишь считая этажи. Черта с два! Лестница никаким образом не желала заканчиваться. Больше того, она стала еще злонамеренней, ибо Пирошников, пробежав некоторое количество пролетов, заметил, что на лестнице остался лишь один повторяющийся этаж, а именно этаж с раскрытой дверью Наденькиной квартиры, которую только что оставил молодой человек. Поэтому ему ничего не оставалось делать, как смириться и возвратиться обратно в комнату, где мужчина занимался связыванием в узел каких-то тряпок, используя для этого скатерть со стола.

— Вы что-то забыли? — осведомился он.

Пирошников, тяжело еще дышавший от беготни по чертовой лестнице, ничего не ответил и, швырнув пальто на диван, сам плюхнулся туда же. При этом он выругался про себя последними словами, но сейчас же его затряс смех, который принято называть нервным. Это и был истерический хохот, вполне простительный молодому человеку, испытавшему столько приключений за одно утро.

Незнакомец оставил свой узел и внимательно взглянул на Пирошникова, что-то, видимо, себе уясняя.

— Послушайте, — проговорил он медленно, как бы еще раздумывая. — Может быть, вы потому смеетесь… Да, я муж Надежды Юрьевны, как вы уже, наверное, догадались, но дело совсем не в том, что здесь находитесь вы. Поверьте, мне решительно все равно. Я обещал ей забрать кое-какие вещи, а вы, ради бога, не волнуйтесь. Я отсюда уже ушел. Вот так обстоит дело.

— Что? Какая Надежда Юрьевна? Да объясните мне все это! — в отчаянье закричал Пирошников. Он вскочил с дивана и стал лихорадочно шарить по карманам, разыскивая сигареты. Сигареты не обнаруживались, поскольку находились в кармане пальто. Вспомнив об этом, наш герой рванулся к двери, где на гвозде висело лишь пальто бывшего незнакомца, а теперь Наденькиного мужа, и остановился на полпути в полной растерянности, ибо своего пальто на гвозде не увидал.