Антон Соя - Джаз-Банда

— Ну? Где эта ваша «Веселая бригада»? — лениво, но сосредоточенно протянул главарь Куня.

Куня был серьезным и подтянутым мужчиной с разбитыми от занятий боксом лицом и кулаками. На вид ему было лет двадцать пять. Когда он говорил, кончик его носа едва заметно шевелился, что придавало профилю Куни какой-то трогательности и мягкости. Но его каменный взгляд темно-карих глаз, устремившийся в данный момент напрямую в серые волны, не оставил бы равнодушным ни одного смельчака. Поупражняйся Куня в тренировках, и смело мог бы разжигать своим взглядом костры.

— Я же говорил, говорил, — ажиотировался явно нервничающий Бугай, — говорил я, зассут они, не приедут, испугаются, беспредельщики деревенские. Скоты неразумные.

Все эти слова Бугай произнес за пару секунд. При этом умудрился несколько раз порывисто сплюнуть под ноги, заглянуть в глаза Куне, почесать свою коротко стриженную голову, пару раз шлепнуть по собственной ноге ладонью и закурить новую сигарету.

Было видно, что у Юрца, верного товарища Бугая, тоже поигрывали нервишки, но он все же держался куда спокойней своего огромного товарища. Да и двигаться ему было явно неприятно, резкие повороты доставляли острую боль.

— Куня, ты бы видел, ты бы только видел, как эти придурки одеты. Как Чарли Чаплин, ей-богу! И палят куда попало. Это какой-то дурдом на выезде!

— Слушай, Куня, — снова встрял беспокойный Бугай, — если они приедут, ты им по полной выставь, они какие-то совсем отмороженные! Или перегретые!

— Еще неплохо было бы у них тачки забрать, — продолжил Юрец. — Я одного коллекционера знаю из Питера, Родионом зовут. Так он за ЗИМ мать родную продаст, с тещей заодно. Мой старый дружок купчинский. Неплохая получилась бы сделка…

— Короче, — перебил его мечты спокойным и достаточно мягким голосом Куня, — у нас в девять часов самолет обратный из Сочи. А до этого мне еще Армену нужно меринов отогнать. Так что если ваши шуты не появятся в ближайшие две минуты, то я на вас стрелку переведу, и дело с концом.

Едва Куня произнес последнее слово, как послышалось грозное рычание машин, и из густых клубов пыли и дыма показались долгожданные ЗИМы. В следующее мгновение моторы машин заглохли, и двери начали хлопать одна за другой. Пыль понемногу стала оседать, и сквозь мутноватую пелену взору питерских богатырей предстали трое заморских-южноморских. Эти здоровенные любители джаза — Пастух, Саныч и Пузцо — были в бронежилетах, у каждого в руках по пистолету, а на головах — котелки, небрежно надвинутые на глаза.

— Какая же это бригада, — слегка набычившись, сказал Куня Бугаю. — Это же три гада, а не бригада.

— Господа питерские, — громко и твердо произнес Пастух, — вы наехали на «Веселую бригаду». У нас через полчаса концерт, поэтому предлагаю обойтись без песен и сразу перейти к танцам.

— Чего ты тут трешь, клоун, — начал багроветь Куня. Казалось, еще минута — и из его ноздрей пойдет пар, как у мультяшного быка.

— Я надеюсь, что никто из вас не ходит в джаз-клуб на Загородном? — не обращал внимания Пастух на разгорающееся пламя во взгляде Куни.

— Че? Че ты там лопочешь, придурок? Иди ты со своим джазом…

— Ну и слава богу! — не дал закончить Пастух своему противнику.

В следующую секунду Пастух со своим скромным подкреплением начали палить из своих пистолетов как в тире, только по живым мишеням. Делали они это так быстро и слаженно, что выстрелы создавали ритмический рисунок из песни. Если бы не их сосредоточенность на нажатии курков, они бы лихо притопывали ногой в такт.

Прошло всего несколько секунд, и ни одна песня не успела бы закончиться так быстро, как эта. Но возле «гелендвагенов» лежали двенадцать обмякших трупов. Все как один, кроме Юрца с Бугаем, в черных пальто, испачканных дорожной пылью и теперь помятых.

Пастух и его весельчаки картинно сняли свои котелки и прижали к груди. Постояв так несколько секунд и изобразив при этом крайнюю скорбь, бригада победно улыбнулась и водворила свои котелки на их законное место.

— Ну что, быстро мы на сей раз отстрелялись. Слышь, Пузцо, ты в первой доле, мне показалось, слажал, — ехидно заметил честолюбивый Пастух.

— Не может быть такого! — оскорбленно ответил Пузцо. Он поправил съехавший на затылок котелок и искоса посмотрел на товарищей.

— Слажал-слажал, — в унисон Пастуху ответил Саныч, вытирая пот со лба белым платочком с вышитыми на нем инициалами.

Пузцо хотел было возразить и ему, но один из трупов зашевелился. Это был главарь черных пальто, статный красавец Куня. Он пытался что-то сказать, но из его окровавленного рта доносились только жалкий хрип и сипение. Дрожащей рукой он выхватил у мертвого товарища, который лежал почти на нем, пистолет и хотел было пальнуть, но здоровяк Пузцо среагировал быстрее. Он молниеносно выстрелил в шевелящегося живчика, успев сказать ему на прощание пару смачных нецензурных слов.

— Точно, слажал, — смущенно признался товарищам Пузцо, — надо больше репетировать.

После этих правильных слов троица быстро запрыгнула в свои ЗИМы и исчезла в клубах пыли так же быстро, как появилась. Рокот машин стремительно удалялся, и вскоре в воздухе повисла долгожданная тишина, нарушаемая, как и раньше, только шепотом морских волн. Почти стемнело, и в море расплывчато читалось очертание растущей луны.

— Опять двадцать пять! — всплеснул руками старый сторож, который будто и не слышал всей пистолетной симфонии, которую Пастух и бригада исполнили тут несколько минут назад.

— Это сколько ж работы. Все ездют и ездют. А потом убирай их! Мне за это деньгов не плотют. И чего им дома не сидится?

Ворча и чертыхаясь, дед зашел обратно в будку и вернулся с лопатой и канистрой бензина. Медленно и планомерно он загрузил все трупы в один из трофейных «гелендвагенов», попутно отгоняя заинтересовавшихся его делами чаек. Закончив погрузку, сторож уверенно сел в машину и, утерев пот со лба, пропел неожиданно сильным басом:

— Эх, полным-полна моя коробочка…

Но на этом дедовский концерт не закончился. Игривый сторож подмигнул как старым подельникам наблюдающим за ним с плаката Орловой и Утесову и, напевая: «Удивительный вопрос — почему я труповоз?», поехал по неприметной узкой дорожке, которая петляла от шлагбаума прямо в синие горы.

Проехав небольшое расстояние, старик очутился в широком ущелье. Перед ним открывалось здоровенное плато, по половине периметра которого стояли сгоревшие иномарки. Некоторые еще скудно тлели, а в разные стороны от них разбегались невзрачные могилки. Сторож, кряхтя, вылез и начал копать новую яму. Не успел он проработать и пяти минут, как над горами взмыли залпы салюта и послышалась громкая веселая музыка. В Южноморске начался концерт «Веселой бригады».

На главной площади южного городка кипело веселье. Создавалось впечатление, что проводить субботний вечер бурными криками и плясками пришел весь Южноморск. В центре площади находилась сцена, на которой бесновалась «Веселая бригада». Пятеро музыкантов с Пастухом в лидерах в пятый раз исполняли на бис свой главный хит, и вся площадь пела в унисон джазменам.

За инструментами на сцене скакали раскрасневшиеся от собственного драйва Саныч с большим черным контрабасом и Автогеныч у высокой клавишной стойки, а Пузцо в абсолютно мокрой рубашке лупасил что есть мочи по барабанам. Ну и конечно, правили балом яростно раздувающий щеки трубач Ромеро и Пастух, успевающий и петь, и выдавать сочные рулады на своем саксофоне. Возле сцены, словно голодные акулы, бурлили фанатки. Они кричали, визжали, пытались подняться на сцену вопреки всем противостояниям охраны, хватали Пастуха за ноги и, срывая с себя майки, клялись ему в вечной любви.

Прямо напротив сцены, в конце площади возвышалась VIP-трибуна, на которой важно восседало правительство города. Толстые чиновники лениво вытирали пот со лбов, отбывая концертную повинность, и каждые пять минут посматривали на часы в ожидании финала действа. Их ярко напомаженные матроны, наоборот, с интересом наблюдали за тем, что творится на сцене, на заднике которой гордо красовалась надпись: «Сегодня он играет джаз — а завтра Родину спасет!»

— Зина, ты посмотри на этих дур малолетних, — завела худая матрона, вся в золоте, скривив рот в осуждающей ухмылке. — Визжат как свиньи, за ноги Костю хватают. Того и гляди — стащат и оттрахают.

— Да ладно тебе, Клавдия, — хихикнула полная розовощекая баба в ярко-синем платье, щедро усыпанном стразами Сваровски. — Мне бы скинуть чутка, я бы сама сейчас там, у сцены, скакала бы и скалилась, как голодная собака.

У Зины были длинные светлые волосы, часть которых она небрежно убрала в пучок на затылке. Остальные, как липкие веревки, спускались по ее плечам прямо на пышные прелести, которые вздымались так судорожно и часто, что, казалось, вот-вот синее, сильно обтягивающее платье с треском лопнет и куски его разлетятся в разные стороны.