Зуфар Гареев - Перевод Гоблина

– Я чувствую в заказчике какую-то лихорадочную тягу… Такое ощущение, что этот мужчина живет на свете последний день. Куда он торопится? И главное – он увлек меня, я тороплюсь вместе с ним… Куда? Мистика.

Вячеслав Борисович снова ироничен:

– А может это любовь?

Ирина, озадаченная, покидает кабинет своего врача. Жизнь в холле совсем не гармонирует с ее неторопливыми мыслями.

Ибо здесь как обычно буйствует Ксения Федоровна. В руках ее, как всегда, – раскрытые книги, которые она готова цитировать любому.

– Светик! Светочка! – несется зычный голос дамы.

Света испуганно выглядывает из дверного проема. Хватает швабру с ведром, спешит на зов.

– Вернемся к нашей игривой болонке в кресле, которая намекает на нетрадиционный способ?

– Вернемся.

– Итак, какой самый простой выход? Объявить пациентку Л. сумасшедшей, правильно?

Света молчит.

Ксения Федоровна с сарказмом продолжает:

– Мужчины прекрасно устроились по жизни за спинами жен, правильно?

– Не говорите, Ксения Федоровна.

– Одно меня смущает: ты опять со шваброй. Неужели ее некому отдать? Посмотри на себя: умная, интересная! Где этот… как его…

– Мансур?

– Ну да, Мансур этот чертов!

В голосе ее гнев и сталь:

– Мансур!

Мансур появляется мгновенно. Он торопливо дожевывает.

– Ты опять ел «Роллтон»? – тянет ноздрями Ксения Федоровна. – Как ты можешь появляться в обществе дам, нажравшись этого дерьма? А ну возьми швабру!

– Я не уборщица, Ксения Федоровна.

– А кто ты?

– Менеджер зала.

Ксения Федоровна гневно встает.

– Менеджер зала? Что еще за менеджер зала?

Швыряет в его голову увесистый том.

– А ну возьми швабру!

На шум появляется администратор Котов.

– Мансур, а ну-ка быстрее возьми швабру… Так… И подай даме книгу, которую она нечаянно обронила…

Мансур исполняет приказ. Официантка приносит кофе и минеральной воды.

– Здравствуйте, дорогая наша Ксения Федоровна, – льет патоку Котов.

Ксения Федоровна по обыкновению с ним холодна.

– Здравствуйте, дорогой. Вам тоже не мешает послушать это.

И вот все (Котов, официантка, Мансур со шваброй и Света) расположились полукругом, чтобы слушать. Подтягивается и муж Ксении Федоровны; он запыхался, торопясь к супруге.

– Так вот, Светочка! Каждый из этих самцов готов взять женщину сзади. И не только Вас, Светочка. Но и тех, кто рядом…

Она движением руки поправляет пышную прическу и внезапно указывает пальцем на Мансура.

– Ты готов, Мансур?

– Я? Нет.

Ксения Федоровна насмешливо указывает на Котова.

– Дорогой, Вы тоже не готовы? Что это такое с вами стало?

– Ну, как можно, Ксения Федоровна. Мы же люди, а не какие-нибудь…

– …болонки, правда?

Она тычет пальцем в мужа.

– Ты тоже не готов, Лямин?

– О чем ты говоришь, Ксения? Сама постановка вопроса нелепа…

– Между тем, только за последний год он сменил 7 любовниц.

Громкая пощечина нарушает тишину холла.

– А я сменила 7 семь сексопатологов! И у каждого выпытывала: что во мне пошло не так? Почему мужа не влекут мои формы? Значит, ты к восьмой не готов. О, сладость измены…

Новая пощечина!

Мансур от испуга роняет швабру, Света хихикает. Напряженная пауза.

– Так кто готов женщину объявить сумасшедшей исключительно для своей выгоды? Кто?

– Только не я. – отнекивается Лямин. – Ну, как я могу? Мне даже подумать об этом страшно. Причем, очень страшно.

– И правильно. Ведь ты же представляешь, что тогда будет с твоими гнилыми семенниками, дорогой! На каких они проводах будут болтаться, мой плешивый малыш!

Спасение! На пороге своего кабинете врач Валерий Петрович прощается еще с одной пышнотелой пациенткой.

Ксения Федоровна, оставив все, торопится к дверям, на ходу листая книгу.

– Валерий Петрович, я еще не все сказала! Это имеет прямое отношение к нашей болонке, не думайте!

Китаец Го, неутомимый труженик теневого бизнеса и любви (которой все возрасты покорны), вывешивает очередное свежее объявление об услугах Пенелопы. Грудь – двушка, фитнес, фэшн, стиль, театр, искусство, гламур, литература и так далее.

По этой причине не спрашивайте меня как поздним вечером того же дня занесло королеву лошадиной красоты Пенелопу в обычную московскую квартирку скромного достатка, – и кто это такой обыкновенный скромный москвич Евгений Алексеевич Гудзь, – лет 50-ти, тощий и легкий как глист… простите, как лист – березовый или кленовый. Понятно, что и лысенький при том; понятно, что на вид – божий одуванчик.

Сей любитель запретных страстей стоит на коленях перед законной супругой Любовью Петровной Гудзь, виновато уткнувшись в огромное бедро. Любовь Петровна без устали колотит каблуком изменника по лысине и громко рыдает, а Евгений Алексеевич пытается короткой ручкой огладить ее солидную задницу.

– Ты моя рыбонька… кисонька… ты лучше всех… Ну, ударь эту сволочь еше раз, ударь если хочешь, только прости…

– На-кось! На-кось! Я тебе покажу горячих девочек! В доме! В родном доме! На моих простынях!

Она топчет платье Пенелопы.

– Вот! Вот! А ну рви ее платье, Женя! Рви, я сказала!

Пенелопа забилась в ванную после нещадных побоев. Голова Пенелопы опять разбита, а Эсмеральда дрожит – и, похоже, опять обкакалась. При каждом ударе каблука о голову Евгения Алексеевича Пенелопа вздрагивает и шепчет:

– Ой, ой, господи… И мужик-то неплохой… За что она его так…

Пенелопа открывает кран, чтобы подмыть Эсмеральду.

– Опять шок мы получили, Эсмеральдочка… Пошалили – и шок получили… И зачем я тебя украла? Я такая дурочка, правда?

Евгений Алексеевич рвет ненавистное платье.

– Вот ей! Вот ей! Тьфу, в какую мерзость я вляпался! Как я мог так?!

– И ты должен сжечь его! Выбросить на помойку и сжечь!

Она плачет и того горше:

– Мама, ты же говорила мне еще 30 лет назад, с каким идиотом я связалась…

Но встряхнулась:

– Ну, ничего, мама, я перебьюсь… Ты знаешь меня.

– Рву, Люба! Видишь, рву! Как я ненавижу это платье!

Потом он шепчет что-то на ухо супруге.

– Что-о-о? Как это мужик? – остолбенела Любовь Петровна Гудзь. – А про такое, мама, ты мне не говорила никогда!

Евгений Алексеевич глупо хихикнул:

– Какая же это измена, Люба? Так, придурь… Я специально, чтобы тебе обидно не было…

– А ну зови ее сюда!

Вид Пенелопы с собачкой очень жалкий.

– Здрасьте… – здоровается Пенелопа, демонстрируя хорошие манеры; и даже делает книксен.

Любовь Петровна всплеснула руками:

– Ой, худой какой, прямо смерть пришла… А собачка как дрожит… У тебя мама есть, паренек?

– Нету… Я в детдоме воспитывался, Любовь Петровна…

– Из детдома?

Какие же все-таки благородные существа женщины!

…Через полчаса квартиру не узнать.

Кухня полна чудесных запахов, на столе и пельмени, и картошечка, и супчик, и даже графинчик водки, а кнему грибочки ням-ням. Все сыты и довольны. На лице Пенелопы – крестики из лейкопластыря, а сама она – в мужском костюме, в рубашке с широченным галстуком типа лопата с ромашками. Все из запасов Любови Петровны – от кума осталось.

Любовь Петровна опрокидывает очередную стопку.

– Ну-ка, скажи еще раз, как он козлился…

– Говорит: у тебя шаловливая попка, Пенелопа? И руку положил…

Любовь Петровна просто давится смехом.

– И руку положил, господи… Ой, не могу, завтра бабам расскажу… А попу-то хоть нашел?

Она строго отчитывает мужа:

– Ты бы хоть очечки надел, карась премудрый! Где ты там попу у дитя разглядел? А еще чего говорил?

– Говорил: поиграй со мной, крошка… Возьми меня за это…

Любовь Петровну словно щекочут, такой веселый звонкий смех летит по квартире.

– Ой, девки, держите меня! Козлина! За это!

– А я не успела взять. Тут Вы вошли.

– И правильно. Нет там ничего, руки марать.

Она грозно притягивает за шиворот мужа.

– А меня ты когда-нибудь называл «крошкой»? Называл? Пойду Люсе позвоню, чего мой карась учудил…

Ну, у кого с любовью все в порядке, так это у Михи.

Диван разложен. Миха – на спине, на Михе ритмично скачет Ксюша. По левую руку Михи – телефон и ноутбук с открытым музыкальным редактором Cubase. Михе надо срочно прописать партию баса, ну просто – кровь из носу! Его сейчас держит на контроле руководитель группы Хан. Мы знаем, какой это смурной чувак, у него не забалуешь.

Но и в удовольствиях Миха не может себе отказать. На голове Михи – гарнитура, в наушниках звучит голос Софы. Как всегда она читает ему что-то скабрезное, – и это, действительно, изрядно Миху заводит.

Однако не надо терять бдительность: одна рука Михи прикрывает микрофон. Софа не слышит, что творится на том конце провода. В общем, Миха – половой гигант! Порой жизнь заставляет нас быть семирукими восьминогами – так хочется успеть все и сразу!

Ксюша, прыгая как мячик, в который раз допытывается: