Зуфар Гареев - Перевод Гоблина

– Зачем… она… тебе… читает… эти тупые рассказы?

– Я же сказал, что у меня импотенция. Врач посоветовал этот прием. Он сказал, что у мужчин – сложная сексуальная природа. Сложнее, чем у женщин.

– Почему он это посоветовал? Странный врач.

– Тебе что именно не нравится? Так… Теперь медленнее… Так… Теперь закати глаза… Тебе что не нравится? Скажи «Ах!»

– Мне… все… не… нравится…

– Закати глаза… Тогда расстанемся? Я все равно импотент. Меня нельзя любить.

– Нет.

– Тогда что?

– Не знаю. Я хочу писать. Мне кажется, что этот секс происходит не со мной. А о чем эти рассказы?

– Ну, как о чем… там один мужик… одну Анжелу…

Ксюша все равно хочет понять:

– Это секс со мной?

– А с кем же?

– Я хочу писать.

– Почему ты всегда хочешь писать не вовремя? Ты раньше не могла это сделать?

Звонит мобильный. Нарисовался Хан.

Миха в трубку отчитывается:

– Значит так… Фа, фа, фа-диез, до в альтернативе…

Он дотягивается до Cubase, щелкает мышкой в партии баса.

Хан как бы вытащил саблю, ща полоснет ею по шее.

– К фа-диезу до в альтернативе? Ща попробую.

– Окей. Можно си в альтернативе.

Ксюше:

– Так… Теперь пошла на убыстрение… Пошла-пошла…

– Я хочу писать.

– Закати глаза, будет легче.

– Легче? Легче станет весить мочевой пузырь?

– Да. Я где-то читал. В ЖЖ… Или в женском журнале…

– В каком? В «Глории» или в «Самой красивой»? Я «Глории» не верю. Может в «Гламуре»? Я закатила глаза?

– Да, в «Гламуре». Закати глаза и молчи!

В наушниках барахтается голос Софы:

– Я устала… Я устала стоять в очереди… У тебя кто-то есть, я поняла… Я не могу быть очередной!

Миха открывает микрофон для переговоров.

– Но я верю, что наши отношения перерастут в нечто большее. Тебе тоже надо поверить.

Софа без энтузиазма соглашается:

– Ну, ладно…

И вот в уши Михи опять полилось скабрезное повествование из невинных девичьих уст (есть, есть в этом какое-то запретное извращение, безусловно, есть):

– «Быстрей возьми меня за задницу! Я весь день ждала этого похотливого жеста, как грубая необузданная самка…»

Софа смолкла; она возвращается к вопросу:

– Ты и позавчера мне говорил, что они перерастут.

Миха закрывает микрофон, потому что Ксюша опять открыла рот.

– Зачем ты это ей говоришь? – прыгает Ксюша. – Ты мне говорил то же самое про отношения! Ты всем говоришь одно и то же?

– Истина-то одна. Так… Теперь снова убыстряй… А теперь ураган… Пошла ураганом!

– Я хочу писать.

Миха игрив:

– Как мышка: пись-пись?

Ксюшу разрывает гнев:

– Как корова!

– Это некрасиво. Потерпи.

Открывает микрофон.

– Ну, читай, Софа, прошу тебя… Мне кажется, я уже готов к чему-то большому. Я долго размышлял об этом, советовался с родителями…

Софа на подъеме:

– С мамой?

– Конечно, с мамой… Только пока не спрашивай, что сказала мама, хорошо?

– Почему, черт возьми!

– Она – немая.

– Она немая? А что она сказала?

– Читай, Софа!

– «Я почувствовала, как все наполнилось спермотоксикозом…»

Это опечатка, что ли…

Миха закрыл микрофон.

– Не тупи! Теперь наклонись ко мне и коснись правой грудью моего лица…

– Что сказала мама по поводу нее? Я хочу это знать. Моя мама тоже захочет узнать про слова твоей мамы по поводу нее…

– Ты же говорила, что хочешь писать.

– Я не хочу писать, я хочу знать, что сказала твоя мама про нее. Ты говорил мне, что ты говорил своей маме только про меня…

– Блин, я же сказал, что мама – немая! О, как мне хорошо… Так, опять пошла на убыстрение…

– Я думал, ты пошутил… Реально немая?

– Да ты что! Мама – немая, а она – шутки. Вопрос закрыт.

Звонок. Это Хан. Миха трепещет. Он лихорадочно заглядывает в Cubase.

– Фа, фа, фа диез, ми, до. Ми бемоль в альтернативе…

Софа читает:

– «…И я бесстыдно сказала себе: как это прекрасно, что сейчас меня раздирают на части два члена…» Ой, опять спермотоксикоз… Что такое спермотоксикоз? Отравление вредными веществами?

Хан все понял, кошмарики! Хан все понял!

– Мих, чмо! Не лепи горбатого. Если не хочешь работать, то пошел к черту, понял! Что там за телки у тебя визжат?

– Какие телки, Хан! Тружусь в поте лица! Хан, клянусь!

Гудки. Михе – пипец! Миха вскакивает, быстро натягивает трусы.

– Так, девки, кыш! Я теряю штукарь! Если я сейчас не пропишу бас – я потеряю штукарь!

Он мечется по комнате.

– Все, одевайся! Все остальное – завтра!

– Я хочу писать…

Миха ака рев быка:

– Завтра, я сказал!

Ксюша, зажимая руки между ног, тихо ползет в туалет – так ее скрутило…

За дверями Ксюша одергивает на себе одежду (одеваться пришлось торопливо). Она беспомощно и жалко озирается на дверь. За ней – квартира, из которой ее, по существу, опять просто выкинули как драную кошку.

Ксюшка смачно плюет в дверь и уходит. Возможно, она клянется себе никогда сюда не возвращаться…

У входа в небольшой магазин Ксюша выпивает бутылку пива, не отрываясь, потом снова заходит в магазин.

Продавщица с теплотой и пониманием лезет в душу как клещ:

– Пиво без водки – деньги на ветер…

Ставит перед ней «минутку» – стакан водки в фабричной упаковке.

– Это лучше снимает, проверено.

Ксюша отрицательно мотает головой, покупает жвачку, кладет ее в рот и возвращается к дому Михи. Шаг ее решителен.

И вот она выходит из двери лифта. Можно позавидовать ее волевой поступи.

Мимо нее (похоже от дверей квартиры Михи) – прошмыгнула какая-то заплаканная рыжая девушка, пряча в сумку помаду. На светло-сером дерматине помадой нацарапано (чуть выше Ксюшиного плевка): «Миха, ты козел!!!!!»

– Эй, это ты написала? – окликает Ксюша рыжую.

Но рыжей и след простыл.

Ксюша какое-то время еще тупит – и вот второй ее плевок опускается чуть выше надписи.

«Да, козел!» – подтверждает плевок.

Ксюша уходит…

Через минуту-другую из лифта выходит невысокая полноватая девушка. Она настроена романтически.

С задумчивостью смотрит на плевки и надпись, потом бережно все это стирает влажной салфеткой с непревзойденным запахом киви и лимона, – и пишет губной помадой: «Миха, я сегодня поняла, что люблю тебя больше всех на свете! Ксюша».

Подумав, стирает слово «Ксюша» и приписывает: «Ты сам должен понять, кто это. Ксюша».

Уходит, в ее шаге – победа.

Куда, куда несет Ирину Кулакову рок событий? Не гибельна ли игра, которую затеял с ней неведомый мужчина?

Как знать. Но довольно тревожно…

Оказаться ночью во дворе какого-то незнакомого загородного дома черт знает с какой целью – это, понимаете ли…

Хорошо, что она упросила Марианну поехать вместе. Мужской голос не возражал, да и сама Ирина интуитивно понимала – нет, все-таки это не маньяк…

Конечно же, не маньяк, а просто мужчина со своими причудами.

Впрочем, двор преобразился. Это просторная, хорошо освещенная электричеством площадка.

На площадке – театр «Fuckingmachines» из Германии. Он готов к представлению.

Несколько именитых приглашенных порно-моделей: Яна Кова, Лаура Ангел и др. Впрочем, нормальные женщины не интересуются миром порнозвезд, – ясно, что Ирине эти имена ничего не могли сказать.

Слышна немецкая и английская речь обслуживающего техперсонала, двух режиссеров театра, визажистов, операторов камер, осветителей, ассистентов (девушек и мужчин, так как работа некоторых машин требует участия помощников) и т. п. В общем, за пределами площадки – людно.

Полукругом расположились два десятка железных фак-механизмов, которые работают на электричестве. Для посвященных уточняю имена этих любовников: The Monster, Airstorm, The Annihilator, Cathedral, Fuckzilla и т. п.

Действо начинается неспешно, модели шутливо переговариваются друг с другом.

Ирина полулежит на специальном помосте – ее влагалище обрабатывает довольно устрашающая машина Intruder mk II.

Ирина – единственная одетая модель в этом театре. На голове ее – гарнитура для переговоров с заказчиком, она в красивом дорогом платье, на ней – хорошая бижутерия, на лице – искусный макияж. Подол ее платья задран, трусики спущены, груди – поверх декольте.

К ней подходит переводчица.

– Яна Кова говорит, чтобы Вы не боялись. Просто надо представить, что у вас не было мужчин лет пятнадцать… И тогда все пройдет хорошо.

Яна Кова приветливо машет рукой:

– Окей?

– Окей. Их не было четыре года.

Лаура Ангел (она в стиле кибер-панк; на ногах – черные башмаки, также одет ее ассистент) приветливо машет рукой и тоже что-то говорит. Переводчица ее слушает, время от времени пускаясь в смех вместе с ней.

– Лаура говорит, что каждому механизму надо придумать какое-нибудь смешное имя. Например, «Монстра» она называет слесарем Джеком… Правда, он похож на слесаря?

– Окей? – кричит Лаура.

– Окей. Вылитый слесарь. Петров.

Но кто же управляет всем этим действом?