Николай Плахотный - Вид с больничной койки

— Дальше мы сами уж пешочком, — поддержал идею барон. Тронул соглядатая за плечо, дружески протягивая тысячную купюру: — А это вам за труды, товарищ.

С напускным равнодушием «товарищ» принял денежку, небрежно швырнул в приоткрытый зев бардачка. Тут как раз зажегся зеленый свет. После сложного маневра на трехполосной стороне шоссе авто с шиком причалило к бордюру.

Пассажиры выбрались на волю, минуту-другую приходили в себя. Впрочем, таксист тоже никуда не торопился: можно было подумать, поджидал седока.

Все эти маневры, манипуляции не только раздражали — в определенной мере и настораживали. Время-то нынче какое — бандитское! — гляди в оба… Кто знает, что у этого водилы на уме, какие у него планы, задания. Патриотку Шумилову больше всего беспокоило то, что подумает барон, какие он вынесет впечатления от «русского сервиса». Возможно, они и определят конечное решение: вернуться в Россию или остаться и своем Санта-Галагене. В таком случае нарушились бы ее зыбкие планы… Как, однако, все в жизни взаимосвязано.

Шумилова взяла инициативу в свои руки.

— Самарий Кириллович, — впервые за трое суток знакомства назвала милого своего дружка полным именем-отчеством, что самой очень даже понравилось.

— Самарий Кириллович, — повторила уже громко, в артистической манере, будто играя роль… в академическом театре. — Что хочу я сказать…

Приблизилась к барону вплотную, слегка коснувшись бюстом его груди, проворковала:

— Рядом за углом есть уютная кафешка. Приглашаю вас на чашечку кампуччо.

Карпофф изысканно склонил голову, вместе с шеей и позвоночником:

— У меня возникла та же мысль, только я не знал, как ее осуществить. Не возвращаться же в центр.

Кафе располагалось в полуподвале жилого дома. Спустившись на семь ступенек, они очутились в крошечном зальце всего на четыре столика. Один стоял в уголке, как раз для двоих.

Шумилова не успела вынуть из косметички зеркальце и помаду, около них оказалась хозяйка. В одной руке она держала изящную вазочку с узким горлышком, в другой был букетик полевых васильков. Камушки в сережках моментально вобрали в себя цветочную голубизну и превратились в миниатюрные вместилища космической энергии. Глаза же вообще… От их сияния у барона кругом пошла голова.

— Карина, если можно, по чашечке кампуччо.

— Вы торопитесь?

— Нет-нет.

— А к кофе? Вы уже принесли… васильки. Они такие милые.

Карина улыбнулась краешками губ и упорхнула на кухню. Едва ли не целую минуту играли в молчанку, — каждый погруженный в вязкие собственные думы.

— Странно даже, вы все про меня знаете. Будто вы Медея из Колхиды, — сорвалось с языка барона.

— К сожалению, слишком мало.

— С чего, например, вы взяли, что я обожаю кампуччо. В самом деле, я специально езжу в Бергамо, где готовят сей напиток по местной технологии.

— Серьезно? А это где?

— В Италии. И вот представился случай: сравнить итальянский кампуччо и ваше… марьинское.

Карина не заставила себя долго ждать. Вплыла в зальчик с жестовским подносом. Среди ярких маков красовались две глиняные чашки, бутылка боржоми, два фужера. Можно было подумать: наяву ожил натюрморт Жоржа Флегеля.

— Вода — мой вам гостинец, — обронила барменша уже на пути к стойке.

Барон послал вслед воздушный поцелуй.

— Не рано ли комплимент. Поначалу-то распробуйте зелие, — с легким укором молвила Шумилова, одновременно снимая с чашки блюдце. Под ним скрывалась плотная шапка бурой пены. Карпофф машинально повторил движение. На манер курицы, пьющей водицу, запрокинул голову и не спеша прочувствовал напиток.

«Ну и как?» — прочел он в лице Марины Петровны немой вопрос. По всему было видно: в сознании швейцарского подданного происходил таинственный дегустаторский процесс.

Еще на расстоянии она поняла: Карина нынче явно постаралась. Пригубив, окончательно в том убедилась. Теперь хватило дерзости спросить напрямик:

— Что-то не то? Что-то не так?

Сотрапезник был смущен и растерян:

— Скажите откровенно, где мы. В Бергамо, на улице Коло ди Риенце или…

— Правильно: ИЛИ… Неподалеку Рязанский проспект. Отсюда прямая дорога на Сталинград.

Барон слушал Марину Петровну, затаив дыхание, будто сама Шахерезада рассказывала ему сказки из сериала «Тысяча и одной ночи».

— А эта дама… Неужели своими руками и из местных компонентов приготовила этот кампуччо.

— Она тут одна… Одной ногой стоит у буфетной стойки, другой — на кухне, возле плиты.

У Самария Кирилловича глаза стали влажными.

— Как с вами… Марина, хорошо, — пролепетал он чуть слышно. (Впервые назвал он свою пассию, наконец, просто по имени, без отчества.)

Шумилова зарделась, как нецелованная девчонка. Одновременно мыслишка мелькнула: «До чего мужик деликатный». Почему-то вспомнилось коренное сибирское словцо, в котором органично соединились такие понятия, как великолепный, деликатный, уважительный. И еще нечто такое, что трудно выразить словами — надо чувствовать… Так же, как и кампуччо.

Шумилова как женщина готова была на все, если б только сей малознакомый мужчина того возжелал. Вслух же обронила:

— Простите за то, что не нашла способа урезонить слухача за рулем.

— Добрая душа, забудьте о нем… Скажите лучше, откуда взялась тут эта барменша.

«Боже, случайно он не бабник ли?» Ревнивой сроду не была, тут же вот накатило…

Виду не подала. Ритуально приблизила чашку к губам и почувствовала, как во все стороны души и тела волнами пошли теплота, нега. Дух перевела и рассказала о барменше все, что знала.

По уличной легенде, Карина — коренная москвичка, а рода-племени сирийского.

Прапрабабушка ее объявилась в Белокаменной вскоре после Крымской войны, побывав сперва на Дону, в казачьем хуторе, затем переехала с секунд-майором, у коего служила девкой на побегушках (вроде казачка), кроме того, стелила и согревала своим телом постель. И однажды от барина, как тогда говорили, понесла. Отец дитя не оставил, юную же наложницу без сожаления отдал замуж за кучера-татарина.

Дальше все пошло своим порядком. В следующем поколении родовой крен выровнялся. На каком-то этапе жизни Москва приглянулась африканским мусульманам — в Первопрестольной возникла сеть чайных, с подачею кофию. На Сретенке подобное заведение основал сын безымянной турчанки по имени Афроснаб. Он-то и стал подавать завсегдатаям напиток необычной варки.

После революции сеть общественного питания стала кооперативно-государственной. Многочисленный клан Афроснаба волей-неволей поменял характер трудовой деятельности и занял свободную нишу. Сирийцы образовали некий «трест» чистильщиков обуви. Так вот, внучатая племянница некоронованного короля чистильщиков башмаков имела собственный лоток рядом с Большим театром Союза, напротив ЦУМа.

В девяносто первом году компания Афроснаба переменила профиль деятельности. Расторопная Карина все, какие были деньжата собрала «до кучи» и арендовала сторожку в Люблине. Так в микрорайоне Печатники на всю округу и запахло натуральным кампуччо.

— Карина, — совершенно по-домашнему возвысил голос Карпофф. — А можно то же самое повторить?

Не сказав в ответ ни слова, та покинула пост, скрылась за ширмой.

Только теперь Шумилова заметила в противоположном углу троих мужчин. Цветов на их столике не было, зато царственно возвышался обернутый рогожкой штоф. Еще была тарелка, на ней лежала распластанная на ломтики то ли дынька «колхозница», то ли…

«Ой, да это же грейпфрут!» — подумала Шумилова, удивившись тому, что возможна такая оригинальная закусь. Самой захотелось.

Отвлек Самарий Кириллович. Никогда не угадаешь, с какой именно стороны встрянет в беседу, какой вставит вопрос. Теперь же ни с того ни с сего вдруг сам себя унизил.

— Боюсь вас, Марина, разочаровать, — проговорил он виновато, теребя при этом пальцем правой руки мочку левого уха. — Боюсь вас разочаровать, но и таить дальше свой секрет не и силах. По происхождению я ведь… кухаркин сын.

И тут же поведал историю душещипательней той, что касалась прошлого хозяйки кофейни… Говоря стихами, Самарий «был плод любви несчастной» помещика-эмигранта и их домашней служанки (кухарки) по имени Марфа. То была роковая любовь при законной жене. Тем не менее барон усыновил внебрачного отпрыска, передав оному свою фамилию, титул, часть собственности.

— Вы благородный человек, — подытожила Шумилова повесть жизни своего визави. — Только прошу понять и меня правильно… В любовницы я вам не навязываюсь, но симпатии своей не скрываю.

То был современный вариант поступка пушкинской Татьяны Лариной.

Карпофф обратился в истукана. В ушах звучала неземного происхождения музыка. Захотелось созорничать, выбросить коленце. Нечто из ряда вон выходящее. Придвинувшись через столик к даме, заговорил жарким шепотом: