Алистер Кроули - Книга Лжей

55

[Моя] Единственная Мысль ушла; ум мой разрывается: — нет! не надо! — но голова уже размолота в древесную кашицу, и на ней напечатали газету.

Так написал я, когда разлучили нас с моею Единственной Любовью. Не могу работать; не могу думать; пытаюсь отвлечься то тем, то этим; но всё равно 'я, любящий, потерял; а как найти? — вот и вся моя правда.

Чтобы добраться до Америки, нужны деньги.

О Маг! Премудрый! Соразмеряй плату твою, иначе книгу дней твоих завершит слово "гнев"!

О любовь моя! Не нужно было нам растрачивать в Париже за три недели девяносто фунтов!.. Заруби это себе на руке топором мясника.[58]

Число 55 пренадлежит Малхут, Невесте; таким образом, эту главу следует читать во взаимосвязи с главами 28, 29, 49. "Увядший Подсолнух" — сердце, лишившееся божественного Света. Разлука Дживатмы с Парамантмой (стих 2) означает не только разрушение божественного единства: от этого и Даат, вместо того чтобы быть ребёнком Хокмы и Бины, становится Бездной, и Клифот обретают силу. Единственное, что остаётся, это ощющение потери и страстное желание вернуть потерянное. Из стиха 3 видно, что это невозможно, потому что он неловко распорядился и, вместо того чтобы вернуться на первоначальные позиции, добился разрыва. Стих 5 показывает, что случилось это только из-за того, что удовольствию позволено было стать причиной забвения вещей действительно важных. Те, кто позволяет себе барахтаться в Самадхи, потом всегда сожалеют об этом. Последний стих говорит о мерах предосторожности, которые должны помочь избежать этого.

Число 90 в последнем стихе — не просто факт, но и символ: 90 — число Цаде, Звезды, и его эзотерический образ — обнажённая женщина, играющая у ручья в компании птиц и бабочек. (Эту взаимосвязь пришлось пересмотреть. Из Книги Закона явствует, что Цаде соответствует IV Аркану, Императору, тогда как XVII Аркан, Звезда, соответствует [букве] Хе. См. об этом Книгу Закона I:57 и в других местах.) Топор мясника употреблён вместо лезвия бритвы как орудие более мощное. Когда речь идёт о предотвращении сбоя в работе, схода с Пути, никакие меры не могут быть лишними.

Свят, свят, свят, будь же Пять сотен и Пятьдесят и Пять раз свят [образ] ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЫ ЗВЁЗД, ХОЗЯЙКИ НАШЕЙ!

Свят, свят, свят, будь же Сто и Пятьдесят и Шесть раз свят [образ] ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЫ ЗВЁЗД, оседлавшей ЧУДОВИЩЕ.

Свят, свят, свят, будь же любое Необходимое и Достойное [её] число раз свят образ ХОЗЯЙКИ НАШЕЙ Изиды с её миллионами имён, Все-Матери, Родительницы-Кормилицы!

И всё же святее всего этого для меня — ЛАЙЛА, Ночь и Смерть; ибо [лишь] её ради презираю я равно и Конечное, и Бесконечное.

Так написал не брат PERDURABO, а кобольд Кроули от имени его.

Подделка же эта пусть карается тюрьмою на семь [долгих] лет; пусть Пранаяма покарает его хотя бы тем, что [заставит] пройти весь путь домой; домой — нет! К жилищу шлюхи, которую он не любит. Ибо она и есть ЛАЙЛА, которую он любит………………………………….

И всё же кто знает, где тут Кроули, а где брат PERDURABO?

Число главы связано с Книгой Закона I:24, потому что стих 1 посвящён Nuit. «Близнецы» — это те, о которых идёт речь в стихе 5. 555 — HADIT, полное имя ХАДа. 156 = BABALON. Самое главное заключено в стихе 4: здесь снова появляется Лайла, как в главах 28, 29, 49 и 55. Экзотерическое кощунство, упоминаемое в последнем стихе, содержит некую эзотерическую тайну, ибо Мастер Храма заинтересован в Малхут, поскольку Малхут заключена в Бина; для Высочайшего же растворение в теле Nuit и визит в бордель вполне могут быть тождественны.

Грязь — это материя, угодившая не на своё поле.

Мысль — это дух, угодивший не на своё поле.

Материя есть дух; следовательно, мысль есть грязь.

Так утверждал мудрец, уверенный в своей правоте, не зная, что [для него] любое поле — чужое.

Ибо до тех пор, пока ПОЛЕ не дополненно [буквой] Т, оно не станет ПОЛЁТом.

Без креста роза роняет лепестки, крест без розы — жалкая палка.

Чти же Розовый Крест и мистерию Двух-в-одном!

И чти Его, поклявшегося на твоём святом Т, что Единое не пребудет Единым, кроме как и до тех пор, пока оно Двояко.

Я рад, что ЛАЙЛА далеко; так ни одно сомнение не омрачит любви [нашей].

Название главы подразумевает Двух-в-одном, ибо Орниторинх[59] двояк, он [похож] и на птицу, и на млекопитающее; кроме того, он живёт в Австралии, как и сама Лайла, и поэтому избран как бы её символом. Сама глава представляет собой речь в защиту Вселенной. Стихи 1–3 повторяют известный парадокс, [только] в эпиграмматической форме. Стих 4 связан со [стихами] Книги Закона I:52: под «полем» подразумевается Пространство; в этом [стихе] отрицается однородность Пространства; однако если «поле» (англ. PLACE, место) дополнить буквой «Т», наподобие того, как Лингам дополняет Йони, — то мы получим слово «полёт» (англ. PLACET, "уместно"). Далее это разъясняется в стихах 6 и 7; вещи необходимо разделять, чтобы они могли испытать радость воссоединения. Предпоследний стих — парафраз Книги Закона I:28–30. Пример из жизни, взятый в качестве последнего стиха, напоминает известную пословицу: "Разлука смягчает сердца" (P.S. Кажется, я ощущаю лёгкий приступ печали).

(Следует заметить, что философ, обнаружив в [нашем] силлогизме ошибку "quaternus terminorum", при попытке исправить её, т. е. сократить число понятий до трёх, неизбежно впадёт в другую — "non distriputia meaii". Можно было бы попробовать применить здесь [метод] квалификации (или квантификации?) сэра У. Гамильтона, однако тогда юмор этой главы стал бы окончательно непонятен читателю из Ошкоша,[60] для которого, судя по всему, и писалась эта книга.)

Оглоед[61] я, гиена; я голодаю и плачу. Люди же думают, что это смех — ха! ха! ха!

Нет ничего Подвижного или Неподвижного под твердью небесной, на чём я мог бы начертать тайные знаки души моей.

Да, и если бы спустили меня на канатах в глубочайшие пещеры и ямы Вечности, не найдётся такого слова, ни даже первого шёпота Посвящавшего [меня] в ухе моём, чтобы выразить: да, я боюсь Рождения, [этого] жалобного плача Ночи!

Мука смертная! Мука смертная. Свет во мне 'вскармливает' тени; песня во мне — немоту.

Адепты бессмертны; и всё же они умирают — Они умирают от невыразимого СТЫДА; они умирают, как умирают боги, от ПЕЧАЛИ.

Выдержишь ли ты до конца, о брат PERDURABO, о Свет в Бездне? У тебя — завершающий камень Царского Свода; и всё же Ученики, вместо того чтобы лепить кирпичи, засовывают соломинки себе в волосы и думают, что они — Иисус Христос!

О невидимая трагикомедия ВЕЛИКОГО ДЕЛАНИЯ!

Аггей — [это имя носил] не только известный еврейский пророк, но и Второй Помощник [в Капитуле] одного из отделений Royal Arch Masons.[62] В этой главе автор в форме некоего потока мысли жалуется на неспособность выразить себя [полностью] или увлечь других за собой, к Свету. В стихе 1 он объясняет, что тот сардонический смех, который почти что сделал его знаменитым, есть в действительности выражение именно этого чувства. Стих 2 напоминает об обязанностях [человека], принятого в масонские Ученики. Стих 3 описывает церемонию Восхождения в Королевской Архимасонской Ложе. Посвящённый поймёт, что речь здесь идёт о важнейшей [невидимой] тайне данной ступени. Стихи 4–6 выражают ту боль, перед которой Гефсимань и Голгофа — всего лишь нарыв на пальце. В стихе 7 эта боль прерывается сардоническим или циническим смехом, о котором уже говорилось выше. И, наконец, последний стих в своей благородной простоте описывает само Великое Делание, радостное от простоты своей, высочайшее от искусности, от силы страсти и восторга, им вызываемого. (Заметь, что слова «страсть» и «восторг» служат символами йони и лингама.)

Помощи нет в небесах — там лишь бардак, где теряешь душу.

Если Астак[63] не спит, омары и крабы вылезают на сушу.

Гомо Сапиенсу, сосущему небо и нёбо,

Недостаёт спокойствия бессмертной амёбы.

Нажитое протоплазмой от радости движения

Разоряется от слабости земного притяжения

И, хотя материи, уму и духу некуда спешить

Природа требует своё: пора платить.

Будь у меня, который не я, свободный выбор,