Андрей Шамин - Танец на лезвии бритвы

И тут я увидел — песок, золотистый песок посверкивал в лучах начинающего разгораться дня.

В прахе прошлого свернулся изумрудный росток будущего. Впрочем, о чём это я?

Я расписался в получении. Почтальон улыбнулся и весело помчался вниз. Разумеется, если б и мне сунули «лосося» за просто так, я тоже радовался жизни. Загудел лифт, унося работника связи.

Я недоумённо взглянул на конверт.

— Вообще то по приколу — получить заказное письмо, даже не зная от кого!

Я вспомнил не так давно прочитанную заметку в газете — как мафия устранила слишком борзого журналюгу и передёрнулся. Чёткий штамп меня успокоил — если в конверте и находилась бомба, то после такого удара её механизм вышел из строя. О несчастных служащих я в силу здорового эгоизма не подумал, а более того — схватил ножницы и торопливо отчикал короткую сторону.

Внутри оказались: листок писчей бумаги и несколько машинописных листов.

— Очень интересно! — буркнул я — И кто же это такой догадливый, без «до»? Для анонимки многовато, для романа маловато.

Я расправил листок и углубился в чтение. Почерк был довольно правильный, можно было даже сказать каллиграфический. Единственное, что его немного портило слабый нажим. Хотя могла и ручка барахлить. Знакомых букв оказалось до чёрта и весь текст очень скоро был проглочен. А вот переваривание заняло времени больше чем бобы.

Если я правильно понял автора, то… Я чуть было не подпрыгнул на стуле — не люблю кресла — в них засыпаешь. В это трудно было поверить, однако так оно и было — Юрис подал голос! Моя торжественная фраза оказалась пророческой!

На радостях я пролетел над рукописью, словно чайка над тихим морем, и подобно красивой птице, нырял под всплеск тихого восторга и злости в блики фраз. И тут радость моя померкла. Я мысленно сравнил отрывки из дневников и понял что ошибся — к тому же неизвестный сжалился надо мною и на последнем листе написал: "Не помню, кто сказал — опыт плохого, есть также шаг к познанию и хорошего… Проверять не советую. Всего вам. Константин".

От досады я чуть было не смял и рукопись и листок.

— Всего вам! — видите ли! Какой добрый нашёлся! А что я буду с этим делать? Ты об этом подумал? Тут, блин, дай бог, своё пристроить! Ладно.

Я затолкал всё обратно в конверт и сунул в какой-то том. Даже не посмотрел, в какой именно.

На небе лёгкие мазки облаков — как перья. Тепло. Паучки занялись прыжками. Летают восьминогие командос, ищут места для поселения подальше от папы и мамы. Играют в «догоню-съем». Один приземлился на отшлифованную поверхность и резво побежал.

Я проводил его взглядом, погладил розовую с искрой стеллу и пошёл дальше.

"Покойся в мире" — было высечено на следующей. Жирная зелёная гусеница неторопливо ползла, неизвестно каким образом удерживаясь на гладком как стекло базальте. Вот «Й» скрылась под её телом. Я хотел было припечатать негодное создание, но гусеница видимо почувствовала угрозу и, свернувшись колечком, упала в засохшие венки. Я рассмеялся и продолжил свою экскурсию.

Памятники особым разнообразием не отличались, впрочем, как и надписи на них. Не знаю, как долго я бродил, рассматривая портреты давно ушедших из мира сего людей, но пора было закругляться. Я решил пройти напоследок по маленькой аллее, где тени танцевали на чуть влажном асфальте, где ветви сплелись в ажурный коридор, в котором и ветер успокаивался и нехотя шевелил поблекшую пачку «Мальборо». И вот быстрым шагом я шёл по зелёному коридору, и всё реже и реже поглядывал по сторонам.

На одной плите глаза мои задержались на несколько секунд, в то время как ноги продолжали нести тело к выходу. Потом они стали, словно ватные и странное чувство овладело всем моим существом.

Я вернулся к плите и стал её рассматривать. Ничего необычного — плита как плита, коих десятки, обычная надпись. Хотя… Я продолжал тупо рассматривать надгробие, а мир начинал поворачиваться. Солнечный луч упрямо подползал к буквам, ещё прячущимся в спасительной тени. Но вот золото залило канавки и выбоины и я отшатнулся. Всё же любопытство перебороло страх. Я спокойно прочёл свои инициалы и дату рождения. Некоторое время я ждал, когда засияет и дата смерти, но ничего не происходило. Всё вдруг стало расплываться. В моих руках появился пергамент. Перо затанцевало, стиснутое пальцами, но острый кончик только царапал…

…тишина… Может это просто очередное затишье перед бурей? Снова соберётся нечто в глубине сердца и застонет душа, и нервная рука корявыми буквами выведет некие слова; они попытаются своим ритмом очаровать мысль и сами, бессильные, очарованные упадут бездыханными на белое поле. Упокой их души, Господи…

Я неторопливо поднялся и был несказанно удивлён — вместо обшарпанной фанеры лоснилась кожа, на планке — новенькая кнопка, внизу крючок для сумки.

"Хм, может я ошибся адресом или… — подумал я и всё-таки нажал кнопку.

Внутри запел соловей. Послышались лёгкие шаги. Дверь медленно открылась и на пороге возникла фея.

— Э, день добрый, не подскажете — Константин Васев, э…

— Костик ушёл в магазин. Что-то срочное?

— Да нет.

— Если хотите, можете подождать.

Фея начала отстёгивать цепочку.

— Нет, нет. Спасибо. Я вообще-то спешу. Вот проходил мимо, думаю: Дай загляну. Передавайте привет.

Фея всё-таки справилась с упрямой змейкой и вышла на лестничную площадку.

— Постойте, я угощу вас чаем.

— Спасибо, я действительно спешу, всего хорошего. Скажите — Шмелёв заходил, он знает.

Я торопливо спустился на улицу и только там перевёл дух. У феи были черты Анны.

— А мне говорила — никого.

Отмахав парочку кварталов я с большим трудом вспомнил о какой-то двоюродной сестре Алёне, что же там Анька говорила, да, чёрт побери, когда это было то? Так и не вспомнив когда, я заскочил в трамвай, и тот повёз меня в центр.

Я сел на свободное место и расслабился.

— Молодой человек, а билетик? — раздался до боли знакомый голос.

Я поднял глаза и увидел… Анну.

— Вот, систему новую ввели, — словно извиняясь, сказала она.

— Ага, хорошо забытую старую.

Я пошарил в карманах и положил монетку на задрожавшую ладошку.

— Вот так, господа, — произнёс я, очнувшись от дум.

Добрый малый приоткрыл полу — блеснуло и булькнуло.

— Говорят, когда ничего не желаешь, тогда и получается всё как надо.

— Такой вот дзен, — второй нервно оглянулся по сторонам.

Я отработанным движением извлёк из кармана рюмашку. Молодёжь облегчённо вздохнула.

Виски наполнило желудок приятным теплом.

— Желание ничего не желать тоже есть желание.

— ?…

— После всего я хотел тишины и покоя. И раз — к главному, думал на ковёр! Оказалось за пирогом. Хватит, говорит, тебе про сявок и мурок писать, пора о более серьёзном. Это он мне компенсацию за прошлое — мол, кто его помянет, тому глаз вон. Хотел я сказать — А забудет — два. Хотел… Но не сказал. Польстился. На корочку и оклад. И пролетели дни, как пух с ощипываемой курицы и на тебе адресок. Плавали, знаем. Старая история — вмазал лишку и загнулся. Наркоша то! Остался несчастный сиротка… Гугукать и смеяться. Нормальный малыш с румяными яблочками, в складочках, перетяжках! Значит, жизнь продолжается! Весёлая жизнь — вечная борьба с борьбой за право вести борьбу. Никому ни хрена не нужно, кроме своих самовыражений.

— Можно жить, если жизнь тебе улыбается, а если нет — своди её к стоматологу, — пробормотал начинающий.

— Плеснуть? А? — сказал другой.

— Да. Итак, тост! Душу русскую никогда и ничем не вытоптать и, если даже в грязь лицом, то умоется в ручье и вновь заиграет румянец на тугих щеках. Будем!

— Прозит!

— Кто сказал: вся моя вина в том, что родился человеком? Не то счастье, что осознаётся, а то, что ощущается — прозит! — подхватил добрый малый.

Мы лихо опрокинули стопки.

Повисла томительная пауза.

— Извините, мы многого не знаем…

— Это естественно — и я не знаю, почему не знаю.

— Это естественно для вас, но можно узнать: что более естественно — знать или не знать? "Быть иль не быть" — вечный вопрос и…

— Простите, что перебиваю. Вы хотите узнать — познаваемо ли небытие?

— Совершенно верно!

— Где же кашка, господин журналист? Не так ли?

Стоят, приоткрыв рты. Птенцы гнезда Боянова…

— Верую в то, чего страшусь… А вам — грызите сами. Извините…

Я подошёл к запотевшему окну, медленно провёл ладонью — и ночь распустила свой шлейф. В чёрном небе засияла одинокая звезда… И я почему-то знал, что вместе с моими её свет впитывают и другие глаза — цвета летнего неба, свет, мягко льющийся сквозь узорный переплёт окна кельи….