Олег Гор - Просветленные не ходят на работу

Зато появилось что-то новое, ощущение того, что все, мной осознаваемое, находится в стороне от меня, что я наблюдаю не за частью себя, а за некими внешними процессами. Когда я ощутил это впервые, то даже испугался, а попытавшись рассказать о своем состоянии брату Пону, запутался в словах.

– Не трясись, – сказал он после того, как закончил смеяться. – Этого и добиваемся. Наслаждайся.

Сначала я не понял, как можно наслаждаться подобным – это как получать удовольствие от не самой легкой и монотонной работы вроде прополки или вскапывания огорода. Но затем как бы «поймал волну» и в какой-то момент сообразил, что выполняю все четыре этапа смрити, не прилагая усилий, что все получается само собой и еще остаются внутренние ресурсы на то, чтобы просто думать, ощущать, жить.

Туристы перестали навещать Тхам Пу так же резко, как и появились, так что два дня я провел в состоянии почти непрерывного созерцания и начал думать, что так будет всегда.

Но утром третьего, выходя из храма, где подметал, я обнаружил, что мимо вата идет вереница людей с огромными рюкзаками на спинах – бородатые и патлатые юноши, загорелые жилистые девушки, короче говоря, типичные бэкпекеры, которых можно встретить в любом уголке Таиланда.

Один из них поздоровался со мной по-тайски, я кивнул в ответ.

Надежда, что эти ребята пройдут мимо, умерла через пять минут, когда они начали сгружать рюкзаки. Шагавший первым, рыжий, носатый, закопченный почти до черноты направился к навесу, под которым сидел брат Пон.

Беседа их оказалась короткой и закончилась тем, что монах благосклонно кивнул и приглашающе повел рукой.

– Располагаемся, парни, – сказал рыжий по-английски, повернувшись к своим.

Сердце мое упало.

Палатки они поставили, конечно, не на территории вата, но рядом, сбоку от тропинки к источнику. Отправившись за водой, я встретил пару мощных девушек, что улыбнулись мне белоснежно, как модели из рекламы зубной пасты.

Улыбки эти были искренними, а глаза барышень светились тем покоем, который я так редко встречал у людей своего круга, у тех, кто вынужден работать, крутиться, точно белка в колесе.

– Давно в путешествии? – спросил я неожиданно даже для себя.

– Полгода, – отозвалась та из девушек, что пониже, щекастая, с круглыми голубыми глазами. – Филиппины, Индонезия, Малайзия, Таиланд, Бирма, опять Таиланд… Дальше Лаос, Вьетнам, Китай, Корея… еще год, и можно будет лететь обратно в Штаты. Или нет.

– Если хватит пороху, то двинемся на запад, в Индию, – добавила вторая, повыше, с торчавшими из-под бейсболки прядями очень светлых волос.

Они зашагали прочь, унося наполненные бутылки, а я остался смотреть им вслед.

За этот день я прошел мимо лагеря наших соседей не один раз и видел, как они общаются: никаких криков или громкого смеха, ни следа алкоголя, не говоря уже о наркотиках, которыми порой балуются подобные типы.

А после заката солнца нас пригласили, как выразился рыжий предводитель, на «концерт».

Я, честно говоря, думал, что брат Пон откажется, но он неожиданно для меня согласился. Так что мы уселись в рядок, точно статуи бодхисаттв, и в свете двух костров, разведенных так, чтобы осветить выбранный под «сцену» участок, началось представление.

Один парень играл на губной гармошке, другой жонглировал тремя светящимися шариками. Девушки пели, и не на английском, а на языке, которого я не знал, очень мягком и мелодичном.

И глядя на них, на их плавные движения, на тот мир, что окутывал их, словно облако, я осознал, что испытываю зависть: вот он, пример того, как можно жить в согласии с самим собой, не быть в рабстве у денег и общепринятых представлений, но при этом не бежать от цивилизации, отказываясь от всего, не забиваться в дикий угол джунглей, как это пришлось сделать мне!

Зависть, которую я вроде бы давно победил!

Следом за ней явился стыд, и до самого окончания «концерта» я просидел как на иголках. Та волна, что несла меня последние дни, схлынула, и все попытки вновь зацепиться за осознавание закончились неудачей: смрити ускользало точно песок, который пытаешься сжать в кулаке.

Брат Пон смотрел испытующе, и под его взглядом мне было так же неуютно, как грешнику на сковородке.

– Ну, я думал, что одолел… – забормотал я, продолжая рассказ. – А оно вот, снова… Почему так? Откуда?

– Ну как откуда? – он пожал плечами. – Все из того же омраченного сознания. Только не вздумай расстраиваться. На самом деле хорошо, что зависть вылезла наружу. Намного хуже было бы, не отдавай ты в ней себе отчета… А что до того, кому ты позавидовал… Смотри, как говорили древние – все люди подобны лотосам, что выросли в пруду, одни из них красные, другие голубые, третьи белые, но все они рождены в воде, имеют исток свой в воде и не выберутся из нее до тех пор, пока не обзаведутся достаточно длинным стеблем… Только вот стоит ли белому лотосу испытывать вожделение и недоброжелательство по отношению к сородичу, имеющему красный цвет лепестков?

– Нет, конечно! – я потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. – Но ведь они… Почему кто-то может добиться свободы, как наши гости, без каких-то особых усилий, а другим приходится пахать?

– А кто тебе сказал, что они добились свободы? – брат Пон укоризненно покачал головой. – Да, то, что именуется белой кармой, у них в данный момент превалирует над другими ее видами, но рано или поздно ее действие закончится, и тогда все-все изменится… Да, у этих молодых людей есть шанс на то, чтобы осознать пустоту, но он не больше и не меньше, чем у других.

– Это почему так?

– Если бы ты умел видеть так, как должно, то ты бы разглядел, что сознание каждого из них забито, – монах взял палочку, нарисовал на земле круг и заполнил его кривыми штрихами. – Пусть там очень мало алчности и ненависти, но невежества не менее, чем у других. Пусть там нет мыслей о том, как заработать побольше и как оттолкнуть локтем ближнего, там хватает другого хлама…

Мне очень не нравилось то, что говорил он, не хотелось, чтобы рушился такой красивый образ беспечных путешественников, разбивающих палатки где пожелают, устраивающих «концерты» для тех, кто оказался рядом.

– Кроме того, ты пытаешься оценивать, судить людей по тому, как они себя ведут, – продолжил брат Пон. – Но забываешь, что воспринимаешь не самих людей, а их образы, созданные разумом, картинки, имеющие очень мало отношения к реальности, порожденные твоим восприятием.

– Та самая «труба»? – вспомнил я метафору, некогда поразившую мое воображение.

– Именно, – отозвался он. – Ты же не можешь знать, что на самом деле есть каждый из них?

– Не могу, – вынужден был согласиться я. – Но почему-то так хочется верить, что эти ребята и вправду чисты духом, что они идут не только по лику земли, но и к свободе…

– Так верь, кто мешает? – брат Пон улыбнулся. – Только осознавай свою веру. Помни, что она столь же нереальна, как и все остальное, и тогда все будет хорошо. Помимо того, давненько ты не считал колокола… Иди, займись.

– Но зачем?! Ведь их число не изменилось?

– Откуда ты знаешь? – монах посмотрел на меня с подчеркнутой строгостью. – Помни, что ты сейчас совсем не в той реальности, в которой находился, когда приехал в Тхам Пу.

Очень хотелось возразить, но я сдержался.

Было искушение просто обойти вокруг храма и сказать «сто семь», но я знал, что, во-первых, мое жульничество окажется замечено, а во-вторых, ложь наверняка повлечет за собой не самые приятные кармические последствия.

Поэтому я этот соблазн быстренько отогнал и двинулся в обход вата, считая колокола и одновременно выполняя смрити.

Да, вот она, моя зависть к бэкпекерам и рядом вера в то, что они такие хорошие и замечательные. Ничуть не лучше и не хуже прочих желаний, мыслей и ощущений, что мерцают и меняются, живут каждое не более мгновения. И лишь благодаря тому, что повторяются в очень похожем виде, могут казаться длительно и реально существующими.

К моему удивлению, у меня получилось сто два…

Почесав в затылке, я даже не стал подходить к брату Пону с этим результатом, а сразу двинулся на второй круг: нет, в этот раз я не злился, вообще не испытывал особо сильных эмоций, но куски старой меди вновь играли со мной странную игру, будто прятались друг за друга или, наоборот, раздваивались.

Сто девять… сто пять…

На четвертом круге, когда вышло сто восемь, я сдался.

– Правильно, – сказал брат Пон, когда я озвучил этот результат. – Как твоя зависть?

Я подумал некоторое время, а потом ответил:

– Не существует.

– Когда вновь появится, то ты знаешь, чем тебе нужно заняться, – и он указал в ту сторону, где покачивались, отбрасывая блики лоснящимися боками, только что сосчитанные мною колокола.

Бэкпекеры простояли рядом с нами две ночи, а потом как-то тихо и незаметно, без прощаний, исчезли. По этому поводу я не ощутил вообще ничего, ни горя, ни радости, ни облегчения, мелькнула только мысль, что они вполне могли не уйти своими ногами, а раствориться, остаться где-то в другой реальности.