Михаил Евзлин - Космогония и ритуал

419

Аккадская версия странствия этой поэмы (Странствие Иштар в Преисподнюю) — переработка шумерского оригинала (Странствие Инанны в Преисподнюю). Однако в ней содержится одна весьма значительная деталь, отсутствующая в мифе об Инанне. Иштар угрожает привратнику Преисподней: If thou openest not the gate so that I cannot enter / I will smash the door, I will shatter the bolt, / I will smash the doorpost, I will move the doors, / I will rise up the dead, eating the living, / So that the dead will out number the living (Descent of Ishtar to the Nether World, 16–20, in: ANET), т. e. она грозит „опрокинуть“ границы между миром живых и мертвых и тем самым нарушить стабилизированный мировой порядок. Сходную угрозу произносит и Плутон в поэме Клавдиана: Если откажешь — собью затворы, коими Тартар / Заперт, и узы порву, Сатурна сковавшие древле, / Солнце низрину во мрак, лучистой ось колесницы / Переломив, и во тьме Авернской погаснет светило! (Похищение Прозерпины, 113–116, цит. в переводе E. Рабинович по: Поздняя латинская поэзия, Μ. 1982). „Погружение“ Иштар, богини любви и плодородия, в Нижний мир ведет к следствиям, которые „потрясают“ Верхний мир, вызывая беспокойство богов: The bull springs not upon the cow, [the ass impregnates not the jenny], / In the street [the man impregnates not the maiden (Descent of Ishtar lo the Nether World, cit., 77–79). Наместник богов Папсуккаль (Papsukkal) was fallen, his face was [clouded]. / He was clad in mourning, long hair he wore (Ibid., 82–83). По этой причине он с плачем обращается сначала к Суину, отцу Иштар, а потом к Эа, который находит способ для возвращения богини из подземной страны. Нисхождение богини в Преисподнюю можно рассматривать как вариант мотива исчезновения бога. „Исчезновение“ Геракла в Аиде также ставит под угрозу жизнь его отца, детей и жены, т. e. всю систему существования в Верхнем мире. Насылая безумие на Геракла, хтонические божества имеют „объективную“ цель: потрясение основ мировой жизни, в чем они почти преуспевают, но не совсем, поскольку в живых остается  о т е ц  как символ и  о п о р а  организованного существования, благодаря которому становится возможным восстановление разрушенного.

Ср. условие возвращения Инанны, которое ставят подземные боги Ануниаки: When Inanna ascends from the nether world, / Vertly the dead hasten ahead of her (Inanna's Descent lo the Nether World, 276–277, cit., p. 56).

Описание подвигов Геракла см. в: Diodorus of Sicily in twelve volumes, IV, 9-39, cit.; Apollodorus, The Library. II, 5, cit.; R. Graves, Cit, v. 2, 123-134, pp. 103-158, там же даются варианты и указываются источники, А. И. Зайцев, Геракл, в: MC.

Об отношениях между внутренним и внешним пространством см.: В. Η. Топоров, Пространство и тело (в печати).

Bibl., II, 5, 2; здесь и далее цит. по: Аполлодор, Мифологическая библиотека, Л. 1972.

Ср. о Вритре: «Вритра скрыт в воде, лежит в водах, сдерживает воды. […] Вместе с тем Вритра покоится на горе» (В. Н. Топоров, Вритра, в: MC, с. 134).

О центре мира и его символах см. работы М. Элиаде, ср. также: В. Η. Топоров, Древо мировое, в: МНМ, т. 1, сс. 396–406; Ε. Μ. Мелетинский, Поэтика мифа, М. 1976, сс. 212–217.

Ср. дракона, который охраняет водный источник и обитает в пещере, в мифе о Кадме (Ovid., Met., III, 30–33).

Ср.: под корнями мирового дерева — классическое местонахождение хтонического существа.

R. Graves, Cit., 124, 2, ν. 2, р. 109.

Ср. результаты победы Индры над Вритрой: Он напоил (влагой)  ж а ж д у щ и е  п у с т ы н и  (и) поля (Ригведа. IV, 19, 7с), а также „до-водное“ состояние земли в Библии: «и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла, ибо Господь Бог не посылал дождя на землю» (Быт. 2. 5). Обезвоженная земля имеет здесь двойное значение — начальной нераскрытости как следствия сопротивления, по причине которого «еще не было» воды и жизни.

Ibid, 124 b, ν. 2, р. 108; Paus. II, 37, 5.

Ср. гесиодовское описание подземного мира в связи с водой: С кружкою шлет золотою отец-молневержец Ириду, / Чтобы для клятвы богов великой принесла издалека / Многоимянную  в о д у  холодную, что из высокой / И недоступной струится  с к а л ы. Под землею пространной / Долго она из священной реки протекает средь ночи, / Как океанский рукав. Десятая часть ей досталась: / Десять частей всей  в о д ы  вкруг земли и широкого моря / В водоворотах серебрянных вьется и в  м о р е  впадает (Theog., 784–791). Из этого описания следует, что источник вод находится в подземном (хтоническом) мире и притом бьет он из скалы. Это очень важная деталь, поскольку скала символизирует максимальную закрытость, непроницаемость. Ср. о Индре: Он убил змея, он  п р о с в е р л и л  (русла) в о д, / Он  р а с с е к  н е д р а  г о р  (Ригведа, I, 32, 1 c-d). И в греческом, и в ведийском варианте вода вытекает из горы (скалы). „Просверливание“ или „рассекание“ горы, таким образом, приравнивается одновременно к убийству чудовища и освобождению воды от первоначальной сдавленности.

Важно отметить следующую деталь: в ведийском гимне после освобождения вода непосредственно изливается в мир, ср.: Как мычащие коровы, устремившись к (телятам), /  П р я м о  к морю сбегают  в о д ы  (Ригведа, I, 32, 2 c-d). У Гесиода вода из недоступного источника-скалы долго […] протекает средь ночи, затем вкруг земли и широкого  м о р я  […] вьется и только потом в  м о р е  впадает. Объяснение этому „долгому“ пути воды от подземного источника к верхнему миру следует, по-видимому, искать в качестве воды, изливающейся из скалы. Ср. действие воды подземного первоисточника на богов: Если, свершив  т о й  в о д о й  возлияние, ложной клятвой / Кто из богов поклянется […] / Тот  б е з д ы х а н н ы м  лежит в продолжение целого года (Hes., Theog., 793–795). Действие той воды можно сравнить с действием яда. Совершая длительный путь, сначала под землей, а потом вкруг земли, вода, по всей видимости, „фильтруется“, т. е. теряет свой „ядовитый“, смертельно-хтонический элемент, и только после того становится живительной влагой. Ядовитая кровь гидры может рассматриваться как эта самая вода в ее начальном, нефильтрованном виде, а убийство ее как освобождение воды, т. e. как космогонический акт, подобный тому, который совершает Индра, убивая („просверливая“) Вритру.

R. Graves, Cit., ν. 2, 127 b, р. 116.

Ср.: «первые военные организации образовались из групп охотников-защитников поселений (земледельческих. — Μ. Е.)» (М. Eliade, Storia delle credenze e delle idee religiose, v. 1, Firenze 1990, p. 51).

Ibid.

Ibid.

О необходимости для архаического человека возвращения к источнику жизни см.: М. Eliade, Il mito dell'eterno ritorno, Milano 1975. О ритуальном переодевании в волка и его значениях см.: М. Eliade, I daci e i lupi, in: M. Eliade, Da Zalmoxis a Gengis-khan, Roma 1975, pp. 10–25. В этой статье подчеркивается инициационное значение переодевания в волка как «повторения мифического события» (р. 22), в результате которого посвящаемые «превращались в волков» (р. 13) и становились обладателями «звериных свойств» (р. 15), переживая «мистическое единение охотника с его добычей». Элиаде резюмирует значения ритуального переодевания: «превращение в волка совершается тогда, когда происходит выход из самого себя и из своего времени и человек становится современником мифического события» (р. 24). Возвращение in illo tempore, тем не менее, не есть возвращение к „райскому состоянию“. Поэтому кульминационной „точкой“ инициационного ритуала становится убийство Животного (р. 21), в результате которого человек возрождается не как Первоживотное (р. 22), а как Человек, теряющий свою начальную „звериную“ (хтоническую) сущность. Ритуальное убийство животного, таким образом, можно интерпретировать как убийство своей звериной природы и открытие возможности для подлинно человеческого существования. Поэтому, дойдя до предела озверения, где теряется различие между человеком и зверем, посвящаемый сбрасывает звериную шкуру, возрождаясь как человеческое существо, благодаря символическому убийству зверя. Ср.: «человек в первобытном обществе не считает себя „полным“ в том виде, в каком он пребывает на естественном уровне: чтобы сделаться духовным человеком, он должен умереть для первой (естественной) жизни и возродиться для высшей, религиозной и культурной одновременно» М. Eliade, Il sacro e il profano, Torino 1967, p. 147).