Тьюсдей Рампа - Я верю

— Ах, какая это была мука! — вспоминал он. — И какой позор! Смерть не наступила, но то, что произошло, было хуже смерти. Сильнейшее расстройство желудка!

— Никто в истории, — думал он, — еще не испытывал такого очищающего средства, такого слабительного, после которого человек едва бы успевал добежать до маленькой комнатки, какая бывает во всяком доме.

А этот взгляд потрясенной экономки, которой пришлось относить прачке его перепачканную одежду! От одного этого воспоминания его лицо заливала краска.

И наконец его последняя попытка. Он послал человека в Лондон к самому лучшему кузнецу-оружейнику столицы, который сделал для него самую лучшую и самую острую бритву — прекрасный инструмент, на котором были четко выгравированы имя и герб этого мастера. Сэр Алджернон брал в руки это дивное лезвие, но все медлил, медлил, медлил. И вдруг одним взмахом он перерезал себе горло от уха до уха так, что лишь благодаря позвоночнику его шея удержалась на плечах.

Так он себя и убил. Он знал, что мертв, поскольку помнил, что убил себя. А потом он смотрел на себя с потолка, видел на полу свое тело и свои тускнеющие глаза. Он лежал там, во тьме, и все думал, думал, думал.

Смерть? Чем БЫЛА для него смерть? Было ли что-нибудь после смерти? Он и его сослуживцы — как равные, так и старшие по званию — часто обсуждали это в офицерской столовой. Их Капеллан пытался объяснить им, что такое вечная жизнь и как происходит вознесение на Небеса. А один лихой Гусар в чине майора сказал ему:

— Ну уж нет, падре. Уверен, что все совсем не так. Если человек мертв, то тут уж ничего не попишешь. Если я пойду и убью какого-нибудь бура, то он тут же вознесется к Небесам или в мир иной? Если я убью его пулей, которая пробьет его сердце, и встану, поправ своею ногой его грудь, то уверяю вас, что он останется там, подо мной, мертвый. Во всяком случае, не живее фаршированного поросенка. Мертвый он и есть мертвый, вот и весь сказ.

Он вновь перебирал в уме все эти доводы в пользу жизни, которая наступает после смерти. И удивлялся, откуда люди могли знать, что жизнь после смерти существует.

— Уж коль ты убьешь человека — так он будет мертв, и все тут. Если бы у человека была душа, то в момент смерти мы могли бы видеть, как нечто покидает его тело, разве не так?

Алджернон лежал и размышлял над всем этим, пытаясь понять, что с ним произошло и куда он попал. И вдруг жуткие мысли стали посещать его. А не дурной ли это сон? Или, может, с ним случился припадок помешательства и его определили в дом для умалишенных? Он тщательно ощупал себя, чтобы проверить, нет ли на нем смирительных ремней. Но нет же, он парил, и только. Он плавал, словно рыба в воде. Тогда он вернулся к мыслям о том, что это было.

— Смерть? Разве я мертв? И если я мертв, то где нахожусь? Что делаю я, повиснув в этом инертном состоянии?

Он вспомнил слова Капеллана:

«Когда мы оставляем свое тело, нас встречает ангел, который приветствует и направляет нас. Нам суждено явиться на суд Самого Господ Бога и принять то наказание, которое Он нам назначит».

Алджернон не очень-то верил во все это.

— Если Бог милостив, то почему Он спешит наказать человека, как только тот умрет? И если человек мертв, то что ему до этого наказания? А человек вот он, — рассуждал Алджернон, — лежит спокойно, не чувствует никакой боли. Лежит себе тихо — и все.

И вдруг Алджернон дернулся от испуга. Что-то пронеслось мимо него. Затем до него донеслось ощущение — не голос, а ощущение, — будто кто-то внушал ему:

— Спокойствие! Успокойся, слушай.

Какое-то время Алджернон барахтался в пространстве, пытаясь скрыться. Все это казалось ему слишком таинственным, слишком тревожным, но он не мог сдвинуться с места. И тут он опять услышал:

— Спокойствие! Успокойся и освободись от этого.

Алджернон подумал про себя:

— Я офицер и джентльмен, я не должен паниковать. Я обязан быть примером для своих солдат.

И тогда, несмотря на свое смущение, он сумел овладеть собой и принять в себя покой и умиротворение.

Внезапно Алджернон содрогнулся, как от удара. Страх овладел им. В какое-то мгновение ему показалось, что его мозг не выдержит и вот-вот разорвет ему череп.

Окружавшая его тьма сделалась еще мрачнее. Хотя он не мог ничего видеть в этой кромешной темноте, он необъяснимо ОЩУЩАЛ тучи, что были чернее самой черноты, которые, вздымаясь и клубясь, окутывали его.

Ему показалось, что в этом мраке он видит. Будто сквозь темноту он видит яркий луч света, толщиной с карандаш, устремленный к нему и касающийся его. И по этому тонкому лучу к нему пришло внушение:

— Спокойствие, спокойствие. Оставайся спокоен, и мы поговорим с тобой.

Нечеловеческим усилием воли Алджернон преодолел свой страх. Постепенно он успокоился и, стараясь вести себя более или менее тихо, стал ожидать дальнейших событий. Они не заставили себя ждать.

— Мы готовы помочь тебе. Мы очень хотим помочь тебе, но ты нам мешаешь.

Алджернон разбередил мысли в своем сознании:

— «Ты нам мешаешь», — думал он, — да я им и слова не сказал. Отчего же они говорят, будто я мешаю им помогать мне? Я не знаю, кто они такие. Я не знаю, что они намерены делать. Я даже не знаю, где нахожусь. Если это смерть, — рассуждал он, — то что она такое?

— Отрицание? Ничто? Неужто я обречен вечно жить в этой темноте? И опять возникает вопрос, — размышлял он. — Что значит жить? Разве я жив?

Его мысли вертелись в круговороте, а в сознании царило смятение. Ему вспомнились постулаты, усвоенные еще в юности:

— Смерти нет… Я есть возрождение… В доме Отца Моего много дворцов, Я иду готовить вам путь… Праведные вознесутся на Небеса… Неправедные попадут в Ад… Только христиане достойны Царствия Небесного…

Как много несовместимых утверждений. Как много непонятного. Как много слепых людей пытается просветить других слепых. Священники и учителя воскресных школ ослепляют себя, пытаясь учить других, которые, как они считают, еще более слепы.

Ад? — размышлял он. — Что ЕСТЬ Ад? Что ЕСТЬ Небеса? ЕСТЬ ли Небеса?

Одна очень уверенная мысль прервала его размышления:

— Мы готовы помочь тебе, если прежде ты сможешь допустить, что ты жив и что есть жизнь после смерти. Мы готовы помочь тебе, если ты согласишься искренне поверить в нас, а также в то, чему мы сможем тебя научить.

Сознание Алджернона восприняло эту мысль с возмущением. Что за ерунду они говорят о принятии помощи? Что это за глупый вздор по поводу веры? Во что он МОГ бы поверить? Сам факт, что он должен во что-то поверить, вызывал у него сомнение. Ему хотелось не веры, а фактов. Фактом было то, что он умер от собственной руки. Второй факт состоял в том, что он видел свой труп. И третий факт — это то, что сейчас он пребывает в абсолютной темноте, погруженный в какую-то липкую, разбухшую субстанцию, сильно стесняющую его движения. А эти взявшиеся неизвестно откуда чудаки говорят, что он должен им верить. Хорошо, но во ЧТО он должен поверить?

— Ты находишься в стадии, которая следует после смерти, — услышал он то ли голос, то ли мысль, то ли внушение или явно нечто подобное, и относилось это нечто явно к нему.

— На Земле тебя неверно информировали, неверно учили и вводили в заблуждение. И если ты желаешь освободиться из тюрьмы, которую ты сам же и построил, то мы тебя вызволим.

Алджернон спокойно отдыхал и размышлял над существом вопроса, а затем стал думать в ответ.

— Хорошо, — рассудил он здраво, — если вы хотите, чтобы я вам поверил, то прежде всего вы должны объяснить мне, что со мной происходит. Вы говорите, будто я нахожусь на первой стадии после смерти, но я-то думал, что смерть — это окончание всего.

— Верно! — очень решительно вмешалась мысль. А возможно, это был Голос. — Верно! Ты окружен черными тучами сомнения, черными тучами недомыслия. Ты окружен мраком невежества. И это твое окружение существует благодаря тебе. Ты сам его создал, и только ты сам можешь его уничтожить.

Алджернону это почему-то не понравилось. Получалось, что во всем виноват он один. Тогда он сказал:

— Но у меня нет оснований во что-то верить, я могу лишь следовать тому, чему меня учили. Меня учили разным вещам в церкви, а когда я был еще мальчишкой, меня учили учителя в воскресной школе и моя Гувернантка, а теперь вы считаете, что я должен выбросить все это из головы лишь потому, что какое-то неведомое, непонятное внушение поступает в мое сознание? СДЕЛАЙТЕ нечто такое, что могло бы доказать мне, что там, за этим мраком, что-то есть.

И вдруг во тьме появился просвет. Внезапно мрак рассеялся по сторонам, словно кто-то раздвинул занавес, чтобы начать актерский дебют. Алджернон едва не лишился чувств от урагана яркого света и чудесных вибраций во всем пространстве вокруг. Он чуть не закричал от восторга перед этим движением. А затем — сомнение, а вслед за сомнением вокруг вновь стала сгущаться темнота, пока он снова не оказался погруженным в клубящийся мрак. Сомнение, тревога, самоосуждение, упреки в адрес учений этого мира.