Олег Дивов - Как я был экстрасенсом

А добрая слава… В девяностом году потомственный мануальный терапевт Кузнецов, явившийся из глуши покорять Москву, легким движением руки выправил мое косоглазие. Хрясь – и все. У Кузнецова, могучего и кряжистого, поперек себя шире, мужика, были огромные ладони, этакие даже не грабли, а целые лопаты. И от них шло обжигающе светлое тепло. Не будь этого, я бы его к себе не подпустил. Он попросил меня подвигать глазами, буркнул: «А, ну все понятно, делали…», – и сделал. У меня вдруг ожила пара мышц, о существовании которых я раньше не подозревал, и глаза заработали синхронно, впервые в моей жизни. Признаюсь, я так изумился, пораженный новым видением мира, что выслушал рекомендации на будущее вполуха, да и не выполнял их толком. Через полгода глаза снова разъехались, а Кузнецов, дай ему Бог удачи, куда-то запропастился. Что-нибудь этот частный случай доказывает? Увы, нет. Наряду с «мануальщиками», которые могут вас излечить, трудятся народные умельцы, которые с той же легкостью и самыми лучшими намерениями вас «доломают». То же самое и с биоэнергетиками.

Я, собственно, ничего и не хотел доказывать этой главой. Хотел только отметить: рядом с вами ходят по улицам, сидят по квартирам, попросту живут люди, внешне такие же, но внутренне несколько отличные от вас. Живут, вполне органично вписываясь в этот мир. У них есть некоторые особые заботы и ряд неожиданных сложностей бытия. Но это не значит, что таких людей не существует. И это не значит, что они представляют собой угрозу для нормального среднего человека. Это не значит, что они представляют собой проблему вообще.

По большому счету, вам нет до них никакого дела. И это очень хорошо. Повторюсь: присутствие таких людей в нашем мире органично. Да, некоторые из них гады, но ведь не гаже соседа-хроника, бегающего за женой с топором. Отрицать материальное наличие которого не повернется язык. И еще один важный повтор: основные проблемы создают не профессиональные биоэнергетики, и даже не шарлатаны-колдуны, а необученные ведьмаки, бесконтрольно разбрасывающие направо и налево свою черную, пардон, энергетическую блевотину.

Каково это для себя – быть не таким? Кажется, я с этого начинал главу. Поначалу ничего хорошего. Потому что в начале пути ты еще не обладаешь выбором. Хочется тебе, или нет, но ты наберешься опыта, который нормальному человеку просто недоступен. Нужен ли он тебе именно такой уникальный, тебя не спросят. Получишь, и все тут.

Потом ты научишься справляться с собой, и момент выбора однажды настанет: оставаться таким, как есть; двигаться вперед и дальше; возвращаться «в люди» (хотя бы приблизительно).

Я свой выбор сделал в возрасте двадцати пяти лет. К этому моменту внутренняя аномалия позволила мне пережить такое… За что я этой аномалии очень благодарен. И о чем сейчас попробую рассказать.

Если вы дочитали до этого места, и намерены сие занятие продолжать, то наверняка отметили небезынтересный момент. Несмотря на обилие рассуждений, перед вами все-таки не абстрактно-философский трактат, а лишь развернутое толкование ряда событий, имевших место в жизни автора. Заверяю клятвенно: как оно начиналось, так и дальше пойдет. Каждый блок моего невеселого (ой ли?) повествования строится вокруг некой истории. Будет таковая и здесь. Просто в силу особой своей деликатности потребует неожиданно длинной подводки и развернутого комментария. Уж больно дело серьезное. А то еще побьете, недопоняв.

«Если не хочешь нажить лишних врагов, никогда с малознакомыми людьми не говори о религии, политике и футболе. Особенно – о футболе».

Это цитата из рабочей версии моего романа «Выбраковка». Позже я над религией и политикой смилостивился, и вторичное упоминание о футболе выкинул.

А озвучивал герой сию народную мудрость после вот какого случая. По сюжету двое стоят у выхода из московской станции метро «Кропоткинская». Четко в створе между персонажами красуется некое здание. Негоже православному косо в его сторону глядеть, а гоже креститься и радоваться, однако… Типовой армейский храм девятнадцатого века тем и хорош, что типовой да армейский. Небольшой, пропорции соблюдены, прочно стоит на земле, но и не попирает ее собою. Увы, когда его разгоняют до неимоверных размеров, все свое благолепие он теряет напрочь. Кажется, что перед тобой работа советских времен. Впечатление несколько экзотическое – будто наш Главный Храм строили большевики (ой! а разве не они строили-то?). Ладно, не будем о спорном и грустном. Так вот. Дальше происходит следующее. Позволю себе большую цитату.

«…Из метро вышла женщина средних лет, остановилась рядом с выбраковщиками и, глядя куда-то промеж них, в сторону огромного белокаменного храма, осенила себя размашистым крестом.

– Смотри, – Гусев толкнул Женьку локтем. – На нас уже крестятся.

– Странно, что еще не молятся, – подыграл Женька.

Женщина бросила на выбраковщиков укоризненный взгляд. Гусев, собственно, для этого ее и поддел – хотелось заглянуть человеку в глаза. С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят – если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.

– Как не стыдно, молодые люди, – сказала женщина строго, но без агрессии. – Сами не веруете, тогда хоть не кощунствуйте.

Глаза у нее оказались именно такие, как Гусев и предполагал – с легкой отрешенностью, почти незаметной, если не знать, что искать. Глаза человека, с которым Бог, и теперь ему море по колено.

В отличие от самого Гусева – беззащитного перед мирозданием, вечно сомневающегося, но зато свободного.

Женщина отошла было, но вдруг повернула назад.

– Скажите, – мягко спросила она, заглядывая Гусеву в лицо, будто тоже проводя свой эксперимент, пытаясь разгадать душу безбожника. – Неужели вам не страшно?

– Мне-то чего бояться? – удивился Гусев. – У меня перед ним, – он ткнул пальцем в небо, – никаких обязательств нет. Мы ни о чем не договаривались. Это вам, я так думаю, положено бояться, вы же ему душу продали…

Женщина вздохнула, покачала головой и ушла, мелко крестясь и что-то бормоча себе под нос. Наверное, прося у божества снисхождения к идиоту Гусеву…»

Если вы читали «Выбраковку», и книга произвела на вас впечатление, то вы наверняка помните, что Гусев не сволочь какая-нибудь редкостная, а просто глубоко несчастное существо. И между прочим, не считая данного конкретного богохульства, на протяжении всего романа герой не нарушает ни одной из заповедей – как бы ни подталкивала его к греху живодерская профессия. Он даже кумира себе не творит, хотя мог бы. А случай с женщиной, крестившейся на храм – так он просто не мог его упустить. Он ведь не атеист, а обычный безбожник. Ему очень интересно: как, почему, зачем приходят люди к религии. Вот герой и не удержался, решил добыть информацию. В свойственной ему манере – тетку подначил. Давайте уж его извиним за это, он все-таки не пай-мальчик, а шериф.

Так сложилось, что «Выбраковка» – роман с мощной документальной подкладкой. В нем большинство второстепенных событий, несущих смысловую и эмоциональную нагрузку (как процитированный эпизод), взято прямо из жизни. Списано с точностью до звука, жеста, взгляда. Несколько лет я по крупицам собирал подходящие сценки, которые наблюдал со стороны, или в которых участвовал сам. Но один момент, каюсь, был автором спровоцирован. Неосознаваемо. Когда глубоко погружаешься в текст, постоянно находишься в нем половиной мозга, что бы ни делал (единственное, за что я недолюбливаю свою работу), невольно принимаешься актерствовать. Уже на подготовительном этапе, прикидывая «раскладку по персонажам», ты вычисляешь – вот эту, и эту, и эту еще роль придется отыграть, как на сцене. Пусть не выходя из-за рабочего стола, но вжиться в шкуру героя, чтобы на бумаге он выдавал максимально правдоподобные реакции. Увы, как я ранее отметил, из текста не вырваться. Либо ты в него занырнул, либо вынырнул. Середины нет. И значит, волей-неволей, ты постоянно выискиваешь в окружающем мире какие-то моменты, способные вызвать эмоциональную реакцию героя, которая обогатит текст. И соответственно реагируешь сам – почти как персонаж. Буквально на грани.

Ну, и когда из метро вышла эта женщина, во мне тут же проснулся старший уполномоченный Агентства Социальной Безопасности Павел Гусев. Тем более, что рядом стоял друг, всегда готовый подыграть, я даже на расстоянии в метр чувствовал его невидимое крепкое плечо, и не обманулся. Вот так иногда делается проза. Когда событие не идет на ум, его можно попросту организовать и впоследствии описать. Старое доброе ноу-хау. Чем-то оно мне напоминает методы, которые еще в Древнем Риме практиковал один высокопоставленный графоман. Вроде бы и не очень похоже, а осадок неприятный остается.