Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

Я ехал на Кавказ, твердо поставив себе цель умереть там в покаянии и молитве. Другого варианта я себе не искал, полагаясь на благословение отца Кирилла. Вспоминался батюшка и особенно его слова о том, чтобы жить в крайнем смирении и простоте: «Конечно, в монастыре лучше, чем в миру, особенно тем, кого Бог определил на монастырские послушания, — говорил я себе. — Но все же не так, как в пустыне, где все время можно целиком отдать молитве».

В купе я читал только что вышедшее переиздание «Афонского Патерика», который увлек меня жизнеописаниями святых мучеников и преподобных Афона. Эти жития необыкновенно трогали меня и задевали в душе что-то очень сокровенное, но я никак не мог дать себе отчета, почему так происходит. В книгу была вложена присланная мне со Святой Горы другом-иеродиаконом открытка с изображением русского монастыря святого великомученика Пантелеймона. Ее я часто вынимал и подолгу рассматривал: от цветной фотографии веяло чем-то родным и знакомым, будто это изображение имело какую-то таинственную связь с моей будущей жизнью. Мои попутчики беседовали об интересном открытии Николая: он утверждал, что ему удалось математически доказать существование Бога. Беседа увлекла их, и я мог спокойно молиться, глядя в окно на мелькающие за ним российские лесные просторы и поля в сочной весенней зелени.

Каждый город или поселок, где останавливался поезд, вызывал в сердце молитвенный отклик. Молитва текла в душе не останавливаясь, за каждое село, увиденное вдали, и за каждый разъезд и полустанок. Любой дрожащий огонек в степи, когда за окном стемнело, словно просил моих молитв, и они устремлялись ко всем неизвестным мне людям, живущим в своих домах или квартирах, обнимая их всех глубоким состраданием и горячей любовью. Радостные ожидания переполняли мое сердце. Оно ненасытно пребывало в непрестанной молитве, укореняясь в ней, и эти молитвенные движения становились все глубже и прочнее. Мы вышли в Минводах утром и взяли такси до погранзаставы. Нашу группу встретил начальник заставы. Допрашивавшие нас лейтенанты из спецчасти и стеснительный замполит пожимали нам руки, словно старым знакомым. Все они получили подарки: начальство — по большому, хорошо изданному Евангелию, замполит — Библию, солдатам мы раздали книги и иконочки. Начальник спецчасти пообещал доставить нас на последний пограничный пост под перевалом Санчар, но жизнь распорядилась иначе.

Ничто на земле не подражает человеку! Разве деревья зеленеют от зависти? Разве море синеет от печали? Разве солнце краснеет от гнева? Или разве ночь чернеет от забот, а горы покрываются морщинами от злопамятства? И только человек, предавшись дурным страстям, будучи хранителем жизни вместе с Богом, являет собой жалкое зрелище, невыносимое для глаз того, кто сумел преобразить эти страсти в сострадание и любовь.

Отягощенные помыслами, возложите свою заботу на Господа, ибо Он — единственный Крепкий. Обремененные попечениями, отдайте свое время Владыке Вселенной, ибо для Него, Единого Сильного, даже тяжесть всей Вселенной подобна весу легкого облачка в небе. Страждущие душой, исцеляйтесь от недугов милостью Единого Врача души и тела, ибо в одной Его руке — и жизнь, и смерть, а в другой Его руке — весы покаяния. Неверующие, обратитесь к вере в Господа, ибо неверие ваше убивает вас и ваших близких, а вера в милосердие Божие творит чудеса и преображает жизнь и душу уверовавшего. Человекоубийцы, прекратите убивать самих себя, ибо в действительности убить никого невозможно, кроме своей души, Владелец и Творец которой — Единый Бог.

Человек, являясь храмом Духа Святого, превратил себя в жилище дурных страстей и желаний, порожденных гнусными демонами, скрывающимися в темных глубинах греховного ума. Душевная близорукость обращает гнев свой на безчисленные поросли зла, оплетающие мир мертвой хваткой, не ведая, что корни этих хитросплетений находятся в сердце человеческом, полностью порабощенном грехом. Такое пораженное и порабощенное грехом сердце становится убийцей всего дорогого, что есть в людях и что хранится Богом в его безконечно разнообразном и прекрасном мире.

Для души, укрепившейся в молитве, всякие скорби являются скрытым благом и прямой причиной духовного возрастания в благодати.

Старший лейтенант, начальник спецчасти, вошел с хмурым видом в комнату, где мы ожидали обещанной автомашины.

— Поездка отменяется! Вы все арестованы!

— Опять? Почему? — Наши лица выразили крайнее недоумение.

— В Буденновск прорвалась вооруженная банда. По всем заставам объявлена тревога. Приказано задерживать всех, кто попытается перейти границу! — сурово объявил командир.

— Значит, опять обыск и допросы? — упавшим голосом спросил я.

— Обыска не будет, а допросы будут.

Лейтенант вышел, а мы молча смотрели друг на друга. Со страной происходило что-то ужасное.

Теперь отношение к нам со стороны пограничников было более приветливое, чем раньше. Но на допросы вызывали все также по одному и преимущественно ночью. В туалет и к умывальнику мы могли ходить без часовых. Удивляло то, что в этот раз на нас завелось гораздо больше бумаг. Старший лейтенант задавал многочисленные вопросы: зачем мы собрались переходить перевал Санчар?

Что мы собираемся делать на Псху? Есть ли у нас на Псху оружие? На какие средства собирались существовать? Кто наши родители? Какая у нас связь с милиционером? Кого мы знаем в Абхазии из официальных лиц? И так далее, все в этом же роде.

Я старался отвечать немногословно и удивлялся тому, что на каждое мое слово младший лейтенант исписывал гору бумаги. Впоследствии Валерий узнал, что за отличное оформление документов по поводу нашего задержания толстощекий начальник спецчасти получил звание майора, а его помощник — старшего лейтенанта. В своем рапорте они представили себя зоркими стражами порядка и героями границы, дважды задержавшими подозрительных лиц, то есть нас, при переходе государственной границы. Система работала без сбоев…

После допросов потянулись часы томительного ожидания, что решат «наверху». В полдень пришло указание: переход границы в районе перевала Санчар запретить, задержанных освободить и отправить поездом на пограничный пункт в Адлер. Со многими извинениями нас усадили в «уазик» и отвезли на железнодорожный вокзал в Минводах.

— А как же наш милиционер узнает, что нам запретили переход через Санчар? Ведь он ждет нас с лошадью под перевалом? — спросил я у начальника спецчасти.

— Ему сообщат, — последовал краткий ответ.

На лицах людей, толпившихся на вокзале, бросились в глаза озлобленность и раздражение. На перроне стоял поезд «Москва — Грозный» и люди обменивались гневными репликами с пассажирами и проводниками этого состава.

До абхазской границы в селе Веселом мы добрались благополучно, но на контрольно-пропускном пункте через мост на реке Псоу вновь начались наши мытарства. У шлагбаума скопилась длинная очередь автомашин, чадящих угарным газом. Дорога было полностью запружена раздраженным народом. С трудом протиснувшись к дежурным пограничникам, с равнодушным видом взирающим на собравшуюся толпу, я попросил их позвать старшего. С видимой неохотой солдат ушел в дежурную часть, откуда вышел хмурый капитан, вероятно в то время обедавший.

— Ну, что там у вас? — буркнул он.

— Я живу в Абхазии и возвращаюсь домой, а это мои помощники.

— А что вы там делаете?

— Строим церковь!

— А какие-нибудь бумаги есть?

Я протянул ему справку из сельсовета и бланк о командировке в Абхазию из Лавры, в которой говорилось, что я отправлен для церковной помощи населению.

— Стойте здесь и ждите!

Капитан ушел с моими бумагами, а я попросил своих вспотевших от волнения спутников читать молитву «Живый в помощи Вышняго». Этот псалом, как писал в письмах отец Виталий, всегда следует читать в трудных жизненных ситуациях. Я тоже взялся его читать, но Иисусова молитва мягко вернула мое сердце к словам «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».

Через полчаса из вагончика вышел дежурный офицер, отдал мне справки и приказал пограничникам пропустить нас.

— Идите на досмотр багажа!

Сердце мое похолодело: неужели отберут церковные сосуды, которые подарил мне батюшка, а также те, которые я вез на Псху? Таможенники тщательно обыскали рюкзаки моих товарищей. Подошла моя очередь:

— Старинные иконы, книги везете?

— Нет, только новые для подарков!

— Проходите! — усталым голосом сказал таможенник.

Меня, с огромным рюкзаком, он почему-то не стал обыскивать.

На абхазской стороне нас вообще никто не остановил. В ржавой электричке с разбитыми окнами мы добрались до Сухуми. На стук в калитку вышла матушка Ольга и всплеснула от удивления руками: