Моисей Рижский - Библейские вольнодумцы

"Кто находится между живыми, тому еще есть надежда, так как и живому псу лучше, нежели мертвому льву. Ибо живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и нет уже им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, И любовь их, и ненависть их, и ревность их уже исчезли, и нет уж им больше части вовеки ни в чем, что делается под солнцем" (9:4–6).

Эмоциональное отношение человека к богу выражено у Екклезиаста словом "страх", "страх божий" (в оригинальном тексте употреблены именно эти выражения) (3:14; 5:6; 7:18). Значит ли это, что человек должен бояться наказания от бога за свое неугодное богу поведение? Слишком многое в содержании книги говорит против такого предположения. Хотя Екклезиаст нигде не утверждает, что праведность — это тоже хебел — бессмыслица, но он и не думает, что для бога это достоинство в человеке представляет особую ценность. В одном месте он довольно иронически рекомендует своему читателю не быть "слишком праведным" (7:16)[101]. Мало уважения проявляет Екклезиаст также к принятым формам благочестия — к жертвоприношениям и долгим молитвам (4:17), потому что, объясняет он, "Бог на небе, а ты на земле" (5:1). Очень любопытное объяснение. Оно может означать только то, что дистанция между человеком и богом слишком велика, бог слишком трансцендентен, чтобы для него могло иметь значение поведение человека. Может быть, не случайно свою мысль о том, что бог все сделал "прекрасным в свое время" и "все, что ни делает бог, то пребудет вечно, к тому ни прибавить ни отнять от того", автор закончил словами: "…и бог сделал так, чтобы его боялись" (3:11, 14). Кажется, что "страх божий" в этом контексте — это скорее чувство изумления и преклонения перед величием дел Творца мироздания, иначе — перед величием и совершенством самого мироздания.

Но такое понятие о боге, по существу, лишает смысла вопрос о его справедливости в отношении людей: если бог настолько далек от человека, то можно ли обсуждать мотивы его поступков? И все же автор Екклезиаста, несомненно, поставил в своей книге проблему теодицеи — в аспекте разумности и справедливости поведения бога в отношении людей. Но не тривиально, не в привычной для иудейского богословия своего времени форме: "злодей, а ему хорошо, праведник, а ему плохо", — а несравненно шире, в философском аспекте: почему вообще существует в мире зло? Почему страдание? Почему человеку, человеку вообще, отказано в полном счастье? Почему бог, прекрасно устроивший мир, причем так, что "все, что ни делает бог, остается навеки", по-иному отнесся к человеку, дал ему жизнь, наполнил дни его и ночи страданиями и досадой (2:23) и через короткое время отнимает ее; вложил в него неистребимое стремление к познанию мира, "но так, чтобы не постиг человек дел, которые Бог делает, от начала и до конца" (3:11), сделал доступными для человека только малую мудрость и мимолетные житейские радости и лишил его подлинного, полного счастья, так что вся его жизнь лишилась смысла, и все его труды — "погоня за ветром"? В одном месте автор Екклезиаста как будто оправдывает бога, переложив вину на самого человека: "Бог сделал человека правильным, а люди ищут разных замыслов" (7:29 ср. 9:3). Но, как справедливо заметил А. Лодс, это объяснение не снимает трудности: непонятно, почему бог создал природу человека в противоречии с законами мира — не прекрасно[102].

Заключительные стихи восьмой главы — это, по существу, и есть констатация принципиальной для человеческого ума невозможности решить поднятую проблему — проблему теодицеи: "Когда я обратил сердце свое на то, чтобы познать мудрость и обозреть дела, которые делаются на земле, из-за которых человек ни днем, ни ночью не видит сна на очах своих; и увидел я все дела божьи, и что не может человек постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы ни трудился человек в исследовании — не постигнет, и даже если мудрец скажет, что знает, — не может постигнуть" (8:16–17).

В этих словах выражение тупика, в котором оказалась древняя ветхозаветная теодицея.

Вместе с приведенными выше высказываниями, пропитанными пессимизмом и религиозным скепсисом, имеются в Книге Екклезиаста и другие, прямо противоположного характера. В них утверждается, что богу вовсе не безразлично поведение человека, и не одна судьба у праведника и нечестивца: "Хотя грешник делает зло сто раз, а жизнь его длится, однако знаю я, что хорошо будет боящимся Бога, которые боятся его. А нечестивцу не будет счастья, и, подобно тени, недолго он продержится, который не боится Бога" (8:12–13) — взгляд вполне в духе ортодоксальной доктрины.

Вокруг стихов 3:19–21 вот уже почти два тысячелетия идут споры между экзегетами и учеными. Какой смысл вложил Екклезиаст в слово "дух" (евр. "руах"), который "один для всех" — для животных и для человека, так что у человека "нет преимущества перед скотом"? Слово "руах" имеет ряд значений (см.: СП), в том числе "дуновение", "дыхание", "ветер", а также "дух" в спиритуальном смысле: "Дух Божий" (Быт. 1:1). В данном контексте, видимо, имеется в виду нечто невидимое, находящееся в любом живом существе и покидающее тело в случае смерти. У древних евреев существовала вера, что души умерших попадают в подземное царство мертвых, Шеол, где все в одинаковом состоянии содержатся бесконечное время. Но в нашем случае автор, очевидно, не имеет в виду Шеол, когда говорит о "руах" не только людей, но и животных. Нигде в Ветхом завете нет и намека на то, что в Шеоле обретаются души животных. В вопросительном предложении: "Кто знает, дух сынов человеческих восходит ли вверх, а дух животных сходит ли вниз, в землю?" выражение "вверх" — "вниз" следует, очевидно, понимать просто в смысле "неизвестно куда". Но этому противоречит стих 12:7: "И обратится прах в землю, чем он и был, а "руах" возвратится. к Богу, который дал его". (Некоторые исследователи не без оснований считают, что в этих стихах явно ощущается влияние эллинистической Стои)

Пожалуй, самыми загадочными во всей Книге Екклезиаста являются несколько стихов, в которых речь идет о суде божьем над человеком. Вот эти стихи. В двух из них сам бог приводит человека на суд: "Веселись, юноша, в молодости твоей, и пусть сердце твое испытает блага в дни юности твоей. Иди по пути, куда ведет тебя сердце твое и куда глядят глаза твои. Но знай, что за все это Бог приведет тебя на суд" (11:9). "Ведь всякое дело Бог приведет на суд, даже тайное, доброе или злое" (12:14). В стихе 3:16 Екклезиаст с горечью говорит о людском суде, где царит беззаконие и неправда: "Еще видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие, место правды, а там неправда". В следующем стихе (3:17) людскому суду противопоставлен суд божий: "Сказал я в сердце своем: праведного и неправедного будет судить Бог, потому что время для всякой вещи и для каждого дела там". Что может означать слово "там", которым кончается стих 17? Где происходит или будет происходить божий суд?

Стихи 8:11–14 еще больше запутывают вопрос. В стихах 11–13 речь, по-видимому, идет тоже о божьем суде: "Оттого, что не скоро бывает приговор (в СП — "суд") над худыми делами, от этого и полнятся сердца людей желанием творить зло". Здесь, очевидно, имеется в виду тоже суд божий, приговор и его исполнение, притом прижизненные, на земле. Но тем более странным кажется, что уже в следующем стихе говорится прямо противоположное — о праведниках, которых постигает то, что должно бы постигнуть злодеев за их дела, и о злодеях, которых постигает то, что должно бы постигнуть праведников за их дела (8:14). В действительности Екклезиаст не обнаружил никаких признаков реализации божьего суда при жизни человека на земле. А после смерти? "Ведь живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, ибо и память о них предана забвению" (9:5). Нет воздаяния и возмездия от бога при жизни человека, нет и после смерти. О каком же божьем суде может идти речь?

Как объяснить эту внутреннюю противоречивость Книги Екклезиаста? И как объяснить тот факт, что, несмотря на противоречивый ее характер, она все же была включена в канон Священного писания?

На первый вопрос в разное время давались разные ответы.

Еще в древности иудейские богословы предложили для наиболее отклоняющихся от официальной догматики высказываний Екклезиаста достаточно простое объяснение: Книга Екклезиаста, как вошедшая в канон, в целом боговдохновенна; но в некоторых местах Соломон высказал свои личные взгляды, которые отклонились от истины.

Позже некоторые критики высказали предположение, что, может быть, автор выбрал своеобразную форму изложения, чтобы наряду со своими взглядами воспроизвести и взгляды противников; или что автор находился одновременно под влиянием двух греческих школ в философии — эпикурейцев и стоиков. Отсюда — эклектический и противоречивый характер книги; или что автор из страха перед возможными нападками со стороны представителей официальной ортодоксии сам вставил в свое произведение высказывания в духе господствующей доктрины; или что в душе самого автора была раздвоенность: вера боролась с сомнением в божественном промысле, а может быть, и в самом существовании библейского бога — благого промыслителя; то побеждало страстное желание верить в божественную справедливость, то одолевали сомнения, и все это отразилось в его книге; или что написанный автором первоначальный текст был позже отредактирован другими людьми, которые придерживались других взглядов, более ортодоксальных.