Моисей Рижский - Библейские вольнодумцы

Делай добро — в этом счастье! Таков был его совет, хотя, конечно, автор Книги Екклезиаста достаточно знал психологию своих соплеменников и современников, психологию рядового иудея, своего будущего читателя, чтобы не обманываться насчет его совершенного бескорыстия. Этот рядовой иудей мог, наверно, по зову своего сердца совершить ряд добрых дел другим людям, и вместе с тем он очень хотел бы верить и надеяться, что за свои добрые поступки он все же и воздаяние получит, может быть, даже сугубое, как об этом учили Тора и пророки, и другие хакамы, ссылаясь на Священные писания. Он хотел надеяться на воздаяние, даже если в течение его жизни эта надежда его много раз обманывала. Он хотел верить, потому что эта вера вносила в его жизнь элемент порядка, справедливости и смысла, даже если действительность наносила раз за разом удары по его вере и в реальной жизни те, которым он оказывал милосердие, могли ответить на это черной неблагодарностью.

Тремя веками позже Екклезиаста христианство положительно ответило на этот запрос массового религиозного сознания. Евангельский Христос недвусмысленно обещал, что за добро, сделанное другим людям, за милосердие человек не останется без награды: юноше, задавшему Иисусу вопрос: "Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?" — Христос ответил: "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах" (Мф. 19:16, 21). Христианство, таким образом, не только ослабило в человеке естественный страх перед смертью, но и внесло смысл в его земную жизнь: есть смысл провести ее, такую краткую и трудную, так, чтобы по окончании ее перейти не в небытие, а в вечное и блаженное "пакибытие" в Царстве Божьем. Религия, таким образом, указала выход из тупика, в который во времена Иова и Екклезиаста попал иудаизм, выход, конечно, иллюзорный и иррациональный, но, без сомнений, привлекательный и утешительный.

Апостол Павел, пишет Шедль, не отрицая пессимистических высказываний Екклезиаста о бессилии человека перед смертью, о ничтожности, бессмысленности и тщетности его существования, мог сказать больше, чем Екклезиаст. В Мессии Иисусе, втором Адаме, было положено начало новому человечеству. "Иисус открыл человеку путь к спасению, и человек обрел то, чего так не хватало Екклезиасту: веру в то, что жизнь его не кончается переходом в Ничто, что она будет иметь вечное и блаженное продолжение в Царстве Божием: "Ибо мы спасены в надежде" (Рим. 8:24)"[108].

В отличие от Э. Ренана, который так и не нашел места для Екклезиаста в цепи между Исайей и Христом, другие исследователи это место увидели. Так, X. Хертцберг, проанализировав весь ход мыслей Екклезиаста, пришел к заключению: "Книга Екклезиаста, стоящая в конце Ветхого завета, — это потрясающее мессианистическое пророчество, которое заключает Ветхий завет… Должен был перед концом времен прийти мыслитель, который, еще раз оглянувшись назад на прошлое, дал оценку человеку в его нынешней действительности: ничтожный, подвластный смерти, вовлеченный в круговорот судеб, отдаленный от бога…"[109] Этим мыслителем и пророком был, по Хертцбергу, автор Книги Екклезиаста.

А. Лодс, оценив Книгу Екклезиаста как "лучшую апологию веры в будущую жизнь", заметил: "Удивительно, однако, что Екклезиаст прошел мимо этой идеи… которая с Даниилом, Енохом, с учением фарисеев должна была извлечь еврейское мышление из тупика, в который оно попало"[110].

Мы помним, что сходный упрек сделал М. Ястров в адрес автора Книги Иова[111]. Но, не говоря уже о том, что автор Книги Екклезиаста жил тремя веками ранее апостола Павла, он, этот автор, судя по всему, не просто "прошел мимо" идеи о посмертном существовании. Если он в какой-то мере и был знаком с этой идеей, которая, может быть, через посредство философии Платона в III в. до н. э. уже стала проникать в эллинизированную Иудею, то можно сказать, что автор Книги Екклезиаста выступил также первым литературным критиком этой идеи. Возможность существования после смерти он решительно отверг как немыслимую, так же как связанную с этим возможность загробного воздаяния. Казалось бы, что поэтому и его поиски смысла жизни должны были привести его к однозначному выводу: нет смысла, все суета сует, полнейшая бессмыслица, если бы не этот его неожиданный призыв "делать добро". Пусть даже ни неблагодарные люди, ни далекий и безразличный к делам людей бог не оценят твою доброту и не воздадут тебе за нее, ты, человек, делай добро хотя бы потому, что только этим, не умножением своего богатства и своей мудрости, только деланием добра ты можешь как-то заполнить пустоту своей души и внести смысл в свою жизнь.

В те же десятилетия, в которые жили Иисус из Назарета, равви Иешуа, и апостол Павел, другой иудейский "равви" (евр. — "учитель"), по имени Хиллель, тоже указал на возможность для человека внести смысл в свое существование не только верой в загробное воздаяние от бога. Талмудическая традиция приписывает Хиллелю следующее изречение: "Если не я для себя, то кто для меня? Но если я только для себя, то кто я? И если не сейчас, то когда?" (Абот. 1:13). В этом изречении нет ничего религиозного, и смысл его совершенно ясен. Выдающийся современный теоретик психологии личности В. Франкл, приведя это изречение Хиллеля, замечает: "Вопрос: кто я, если я все делаю только для себя самого? — предполагает ответ: "только не человек"[112]. Потому что в человеке, в его истинной сущности заложена потребность жить не только для себя и видеть в этом истинный смысл своего существования. Удовлетворяя эту потребность, уделяя часть своего бытия другим людям, человек уже в этом самом обретает чувство самоценности и нужности своего бытия, а вместе с тем вносит смысл в свою жизнь. Та же мысль, которую выразил Екклезиаст в своем совете "делать добро".

Может быть, этот призыв Екклезиаста "делать добро" в сочетании с его трезвой и едкой критикой порядков, сложившихся в мире людей, и побудили А. Вайзера отнести Екклезиаста к просветителям, а Ренана — сопоставить древнего мыслителя с Вольтером? Но тому же Ренану Екклезиаст напомнил еще и прославленного Шопенгауэра, философа-пессимиста XIX в. А в наше время, в XX в., уже ряд авторов отмечали, что идеи Екклезиаста, исключающие бога из мировой истории, все более пробиваются в современной философии. Один из них, католический священник Рудольф Шальб, в статье "Одна из книг Библии и Ничто"[113] (1961 г.), проследив следы идей Екклезиаста у Кьеркегора, Ясперса, Сартра, пришел к выводу: "Философский дух современности движется не к Существованию, а к Ничто. Человека неотступно ожидает смерть. Человек наслаждений среди самих наслаждений постоянно ощущает окружающую его и давящую его великую пустоту. И самое ужасное состоит в том, что мы несем смертельную болезнь в самом себе". Как известно, три философа, названные Шальбом, принадлежат к тому направлению в современной философии, которое называет себя экзистенциализмом. Основанный в середине XIX в. датским философом С. Кьеркегором и продолжаемый в XX в. такими мыслителями, как К. Ясперс, Г. Марсель, Ж. П. Сартр, М. Хайдеггер и др., экзистенциализм с течением времени разделился на два течения: христианский экзистенциализм и атеистический экзистенциализм в зависимости от того, в частности, как представителями этих течений решался вопрос о смысле человеческого существования. В основание своей философии экзистенциализм обоих течений положил идею о "полной абсурдности" жизни человеческой личности, "брошенной в мир" с ощущением "покинутости" и абсолютного одиночества, с перспективой неизбежного перехода в Небытие, в Ничто и отчаянным страхом перед смертью. Основатель христианского экзистенциализма С. Кьеркегор сформулировал свое решение проблемы смысла жизни человека в тезисе: "Мы обретаем смысл жизни через личную веру в бога, которая есть откровение". Сартр, отразивший в своем творчестве идеи атеистического экзистенциализма, такого решения не принял: "Бог есть молчание, бог есть отсутствие. Бог есть одиночество человека". У человека нет и не может быть целей в жизни, к которым он должен стремиться. Закинутый в мир, он обречен жить в постоянной тревоге, в сознании своего одиночества, своей ничтожности и абсурдности своего существования в окружении враждебной природы и враждебного человечества. Любовь к ближнему — это выдумка христианской религии. В действительности она не может быть реализована, так же как основанное на взаимном желании друг другу добра дружеское сосуществование человека с человеком. Ни религия, ни какие-либо попытки перестроить общество не могут, по мнению Сартра, изменить тот факт, что человеческая жизнь была, есть и будет абсурдной и лишенной смысла. Жизнь человека — это всего лишь "дорога к смерти" (Хайдеггер). В идеях современных экзистенциалистов можно, по мнению Р. Шальба, уверенно признать следы Екклезиаста, его вывода "Все суета сует"- бессмыслица и погоня за ветром, его отчаянного страха перед смертью, перед перспективой перехода в Ничто, в несуществование: "лучше живая собака, чем дохлый лев".