Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– Комиссара Эверта Бекстрёма, человека с большой буквы, легенду, мужчину каких поискать, – сказала Лиза Ламм и широко улыбнулась тому, кого она сейчас прославляла.

Бекстрём, однако, был совсем не похож на себя. Казалось, его мысли находились где-то совсем в другом месте, пусть он и старался спрятать это за дружелюбной маской. Он поблагодарил прокурора, всех своих дорогих коллег, сказал, что расследование получилось трудным, для него самого также и по личным причинам, в которые он не хотел бы вдаваться, но одновременно констатировал, что случались вещи и похуже, и когда он потом извинился и удалился, сославшись на ожидавшую его важную встречу, большинство коллег ощутило искреннее беспокойство за него.

Исаак зато был верен себе, и в какой-то момент Бекстрём даже подумывал оставить свое жилище, перебраться в какой-нибудь хорошо расположенный и уютный отель, в то время как этот идиот оставался бы у него дома и медленно подыхал от голода. Но стоило ему зайти так далеко в своих мыслях, как Исаак внезапно снова стал тише воды. Молчал как рыба, просто сидел на своей жердочке и таращился на Бекстрёма. И несмотря на то, что он вытворял ранее, установившаяся тишина была просто невыносимой.

А в разгар всего этого позвонил его знакомый репортер и начал ныть. До него уже дошли слухи, что расследование убийства адвоката Томаса Эрикссона внезапно прекратили. При дворе все явно воспрянули духом. Если посмотреть на них, могло создаться впечатление, словно со второй попытки удалось выиграть битву под Полтавой. У главного редактора явно поджилки тряслись. Он бродил по коридорам бледный как тень и постоянно требовал узнать, что же собственно происходит.

– Ну и что мы будем делать? – спросил его репортер.

– Какого черта ты меня об этом спрашиваешь, – резко парировал Бекстрём. – Разве я издаю твою газетенку.

К чести для него надо также сказать, что он и понятия не имел, как все происходило в одной из крупнейших газет страны в последнюю неделю.

– Но ты можешь в любом случае дать мне несколько хороших советов, – взмолился его репортер.

– О’кей, – сказал Бекстрём, в конце концов приняв решение. – Мы увидимся в баре Гранд-отеля в шесть часов. Возьми с собой бумагу и ручку.

Потом он упаковал в сумку все самое необходимое, оставил Исаака на произвол судьбы и покинул поле битвы ради другой, лучшей жизни.

В четверг утром в здании полиции Сольны состоялась пресс-конференция. Старший прокурор Лиза Ламм начала с сообщения о том, что дело об убийстве адвоката Томаса Эрикссона закрыто. Потом она дала, по большому счету, исчерпывающее описание случившегося. Поведала, что адвокат Томас Эрикссон умер вследствие комбинации его собственного агрессивного поведения, вполне обоснованной самообороны и плохого сердца.

Одновременно в этом не было никакой необходимости, поскольку все, что говорилось на пресс-конференции, любой уже мог прочитать в крупнейшей из вечерних газет страны. В последнем ее выпуске, появившемся в продаже еще за час до выступления Лизы Ламм перед журналистами, причем в более драматичном и детальном изложении, ужасно напоминавшем то, что Ролле и Марио рассказали на допросе в полиции двумя сутками ранее.

Заголовок гласил: «В ОТЧАЯНИИ ГАНГСТЕРСКИЙ АДВОКАТ ПЫТАЛСЯ УБИТЬ ПЕНСИОНЕРА». В результате самая крупная вечерняя газета страны еще раз утерла нос своим конкурентам, а отсутствие на пресс-конференции легендарного Бекстрёма выглядело разумным поступком с его стороны.

Проснувшись в своих больших апартаментах в Гранд-отеле, Бекстрём пребывал в совершенно замечательном настроении. Он заказал себе завтрак в номер и, расправляясь с яичницей, сосисками и беконом, улучшил свой и так вполне приличный аппетит с помощью приятных фантазий о том голоде, который сейчас уже наверняка испытывал Исаак.

Затем он позвонил подружке Марио Клуше и спросил, не могла бы она встретиться с ним. Он хотел бы задать ей несколько вопросов относительно коллекции произведений русского искусства, о которой она, возможно, читала в газетах.

Клуша, похоже, тоже пребывала в хорошем настроении. Комиссар Бек был «желанным гостем», и она могла встретиться с ним уже в течение часа в ее и Марио новой квартире, где она последнее время занималась различными деталями интерьера.

Бекстрём упаковал все необходимое в старый портфель Хроника и заказал такси до напоминающего дворец здания около Карлбергского канала, где его старый знакомый строитель сегодня мог предложить самое безопасное жилье избранной группе крайне важных граждан, владевших большей частью Швеции, и где Крестный отец и Клуша явно занимали целый этаж.

– «Хамильтон-Гримальди», – прочитал Бекстрём на большой позолоченной табличке на входной двери.

А ведь это может означать, что Клуша состоит в родстве с суперагентом Карлом Хамильтоном из книг единственного достойного писателя страны, подумал он. Пусть в последнее время тот, по слухам, переключился на какие-то идиотские романы. Хотя стоит ли им верить? Скорей всего, в них столько же правды, как в сказках о Лохнесском чудовище.

Бекстрём покачал головой и позвонил в звонок.

Клуша была столь же очаровательной, как и в прошлый раз. Загорелая и усыпанная бриллиантами, и, прогулявшись пятьдесят метров до огромного мягкого гарнитура, откуда открывался вид на дворец и канал, они расположились там, а потом Бекстрём поставил свой магнитофон на большой стеклянный стол, перед которым они сидели, и спросил, не против ли она, если он запишет их разговор. Просто в последнее время у него начались небольшие проблемы с памятью.

Клуша прекрасно поняла, что он имел в виду. У нее самой случались дни, когда она вплоть до обеда не могла вспомнить, как Марио зовут по имени.

– Боже, как интересно, – сказала Клуша и сверкнула одновременно глазами и зубами, кольцами и ожерельями. Наконец, настоящий полицейский допрос, который вдобавок проводил один из ее главных кумиров.

– Shoot, detective[10], – сказала она, зажгла сигарету, скрестила свои длинные ноги и откинулась на спинку выполненного в густавианском стиле кресла, на котором сидела.

Бекстрём для начала показал ей фотографии всех икон, того, что осталось от охотничьего сервиза, двух комплектов столового серебра и старинной золотой зажигалки. Среди них отсутствовал только снимок Пиноккио с длинным носом, но его он собирался сохранить до последнего и лучше для себя самого, и на будущее. Первый вопрос также лежал на поверхности. Возможно, она знала, кому принадлежали иконы и другие предметы, представленные на карточках.

– Да, естественно, – сказала Клуша. – Это все мое. Я получила их от моего папы Арчи, когда он умер. А он унаследовал их от своей мамы Эббы, моей бабушки, значит, в свою очередь получившей их от русской, Марии Павловны, после ее развода с принцем Вильгельмом.

– Ты не могла бы рассказать об этом немного подробнее? – попросил Бекстрём и улыбнулся дружелюбно.

Уже хорошо, подумал он. Конечно, никаких королей и королев, принцев и принцесс, но обычными графами и баронами также не стоило пренебрегать в данной связи. В любом случае подобное обещало на много миллионов больше, чем если бы речь шла о массе увешанных брильянтами итальяшек неизвестного происхождения.

– Ты не могла бы рассказать чуть больше об этом? – повторил Бекстрём после того, как она внезапно стала выглядеть так, словно оказалась в гораздо лучшем и давно потерянном мире.

– Естественно, – сказала Клуша.

По данному пункту ее память работала как часы. Дворянский календарь она могла прочитать наизусть задом наперед, даже если разбудить ее среди ночи, поскольку состояла в родстве, по большому счету, со всеми, записанными там, и встречалась с большинством из тех, кто еще находился в числе живых. Ее бабушка по отцу, родившаяся в 1880 году и в девичестве носившая фамилию Левенгаупт, была графиней по происхождению и в двадцать лет вышла замуж за графа Густава Гильберта Хамильтона, который был в два раза старше ее. Главу вестергетской ветви большого рода Хамильтонов, крупного землевладельца, наездника, камергера, а также личного друга Оскара II и Густава V.

– Мой дед был очень стильным мужчиной, – констатировала Клуша. – Он имел типичную хамильтоновскую внешность, как мы обычно говорим в нашей родне. К сожалению, отличался столь же типичным хамильтоновским умом, отчего моей дорогой бабушке Эббе, пожалуй, порой приходилось несладко.

– И чем занималась Эбба?

– Тем же, чем и все иные, – ответила Клуша, явно удивившись вопросу. – Стала придворной дамой, когда Густав V унаследовал трон после Оскара II. Входила в свиту его супруги королевы, даже будучи значительно моложе прочих фрейлин. Именно поэтому она оказалась у принца Вильгельма и Марии. Мария Павловна была еще моложе бабушки. Кроме того, Эбба родила троих детей и могла дать совет Марии, когда той самой пришло время рожать. Мой отец Арчи был старшим, кстати. Он появился на свет в 1901-м, здесь я абсолютно уверена. Такой год легко запомнить.