Алистер Маклин - Цирк

Со связкой аматоловых шашек в руке Бруно вышел из фургона. Мария последовала за ним. Когда они подошли к мосту, Бруно спросил:

— Тебе не приходило в голову, что, как только полиция и военные заслышат шум вертолета — а звук работающего двигателя слышен на большом расстоянии, — они мигом слетятся сюда, как разъяренные осы? Я вовсе не хочу, чтобы меня ужалили.

Мария совсем упала духом:

— Похоже, мне очень многое не приходило в голову.

Бруно взял ее за руку и ничего не ответил. Они вместе дошли до середины моста, где Бруно остановился и пристроил свою ношу между двух косяков опор. Затем выпрямился и внимательно обозрел свою работу.

— Ты что же, умеешь все на свете? — спросила Мария.

— Ну, чтобы взорвать деревянный мост, большого умения не требуется. — Он достал из кармана плоскогубцы. — Понадобится всего лишь вот такой инструмент, чтобы надломить химический взрыватель, и немножко сообразительности, чтобы сразу отбежать в сторону.

Он в задумчивости остановился, и Мария спросила:

— Ты ведь не собираешься прямо сейчас ломать взрыватели, да?

— Во-первых, я вообще собираюсь вставить только один взрыватель, остальная взрывчатка и так сдетонирует. Во-вторых, если я взорву мост прямо сейчас, то наши злые осы немедленно слетятся сюда и у них будет время, чтобы поискать брод или ближайший мост. Мы подождем, пока не послышится шум мотора, взорвем мост и поедем на лесную поляну, где включим фары, чтобы осветить место посадки.

— Я слышу вертолет.

Бруно кивнул, раздавил взрыватель, схватил девушку за руку и побежал к машине. В двадцати метрах от моста молодые люди обернулись, и в этот момент грянул взрыв. Грохот был действительно внушительный, результат — соответствующий: вся середина моста, и без того непрочная, разлетелась на куски и рухнула в воду.

Посадка в вертолет и перелет на корабль прошли без происшествий. Пилот летел на бреющем полете, чтобы его не засекли радары. Уже в кают-компании Бруно начал объясняться с разгневанной Марией:

— Да, я тебя дурачил и сожалею об этом. Но пойми, я не хотел, чтобы ты погибла. Мне с самого начала было известно, что большая часть наших разговоров записывается. Я должен был заставить Харпера поверить, что проникновение в «Лубилан» произойдет в ночь на среду. Он все подготовил, чтобы схватить нас этой ночью, а значит, и тебя тоже.

— Но Кан Дан, Робак и Мануэло…

— Никакого риска. Они участвовали в этом с самого начала.

— Ах ты, скрытный, хитрый… Но что заставило тебя начать подозревать Харпера?

— Моя славянская кровь. Мы, славяне, ужасно подозрительные люди. Кабинет директора цирка в Вашингтоне — как раз то место, где не было жучков. Этот проныра электронщик, которого привел Харпер, — его сообщник, он должен был бросить подозрение на цирк. Если в цирке не было внутренних агентов, значит, это должен был быть Харпер. Только четыре человека были посвящены в то, что происходит: твой босс адмирал, Пилгрим, Фосетт и Харпер. Адмирал вне подозрений, Пилгрим и Фосетт мертвы. Остается Харпер. На судне Картер, судовой эконом, пришел в мою каюту вовсе не затем, чтобы проверить наличие жучков, а затем, чтобы их поставить. Жучки были установлены и в твоей каюте.

— У тебя нет доказательств.

— Нет? Картер поддерживал связь с Гдыней и держал в своей каюте полторы тысячи долларов. Новыми купюрами. У меня есть их серийные номера.

— Той ночью, когда на него напали…

— Это Кан Дан постарался. Потом Харпер сказал, что у него есть ключи, подходящие к кабинету Ван Димена. Он, должно быть, считал меня простофилей. Не так просто подобрать ключи к замку! Ключи у него были потому, что он имел доступ к ключам Ван Димена. Кроме того, он все время спрашивал меня о моих планах проникновения в «Лубилан». Я продолжал утверждать, что собираюсь импровизировать. В конце концов он получил все мои «планы» — сплошную ложь, разумеется, — когда я рассказывал о них тебе в твоей каюте и в купе. Ты помнишь, Харпер предложил твою каюту в качестве места для наших встреч. И поэтому тебе я тоже не доверял.

— Что?!

— Не тебе конкретно. Просто я не доверял никому. Я не знал, что ты чиста, пока ты не стала настаивать, что доктор лично рекомендовал тебя для участия в этой операции. Если бы ты была с ним в сговоре, то утверждала бы, что тебя рекомендовал адмирал.

— Я больше никогда не смогу тебе доверять!

— Теперь о том, почему за нами везде следили агенты тайной полиции. Кто-то давал им наводку. Когда я понял, что это не ты, оставалось не так уж много подозреваемых.

— И ты все еще надеешься, что я выйду за тебя замуж?

— Тебе придется это сделать, ради твоего же блага. После того как уйдешь в отставку. Возможно, сейчас эпоха женского равноправия, но я думаю, что эта работа не для тебя. Знаешь, почему Харпер выбрал именно тебя? Потому что посчитал, что ты не доставишь ему хлопот. И он был прав. Боже мой, тебе даже ни разу не пришло в голову, как это Харперу удалось затащить Фосетта в клетку с тиграми и не пострадать самому.

— Ну, раз уж ты такой умный…

— Он усыпил тигров, выстрелив в них иголками со снотворным.

— Зерно. Может быть, мне и в самом деле пора увольняться. Ты что, никогда не делаешь ошибок?

— Делаю. Я сделал одну огромную ошибку, и она могла стать роковой для многих людей. Я решил, что красная ручка — такая же, как та, которую Харпер использовал для тигров. Но эта была другая, смертоносная. Если бы не доберман-пинчер… ладно, есть какой-то смысл в том, что доктор погиб от своей собственной руки, так сказать. Подорвался на собственной мине. Поднявший меч от меча и погибнет, что-то в этом роде.

— Одной веши я не понимаю — в числе многих других, по-видимому. Я говорю о твоем намерении взять Ван Димена в плен. ЦРУ, несомненно, предвидело способность Ван Димена восстановить свои формулы?

— Да, предвидело. Планировалось, что я убью его при помощи смертоносной красной ручки. Вот только Харпер, у которого, наверно, полные карманы красных ручек, собирался позаботиться о безопасности Ван Димена в ночь на среду, во время моего предполагаемого вторжения. Он, конечно, справился бы с этим — он был хитер и умен, — и тогда не осталось бы никого, кто мог бы свидетельствовать против него, потому что я был бы мертв.

Мария посмотрела на Бруно и содрогнулась.

Он улыбнулся:

— Все уже позади. Харпер рассказал мне сказочку о больном сердце Ван Димена и настаивал, чтобы я использовал против него только черную газовую ручку. О необходимости применить другую ручку и речи не шло. Харпер и, конечно, его хозяева хотели, чтобы Ван Димен остался жив. Как я уже сказал, Харпер умер от собственной руки, и от его же руки погиб Ван Димен. Харпер полностью ответствен за обе смерти.

— Но почему, почему он все это делал?

— Кто знает? Потому ли, что этот человек был убежденным антиамериканцем? Или ради миллиона долларов наличными? Побуждения, которыми руководствуются двойные агенты, лежат за пределами моего понимания. Да сейчас это и не важно. Кстати, извини, что я накинулся на тебя в тот вечер в Нью-Йорке. У меня не было никакой возможности узнать, живы ли мои родные. Ты, конечно, понимаешь, почему в тот вечер Харпер послал нас с тобой в ресторан — чтобы установить жучки в моей каюте. Между прочим, то напомнило мне, что надо отправить телеграмму о том, чтобы арестовали Картера, а заодно и Морли: этот дружок Харпера установил жучки в моей квартире в поезде. А сейчас у меня к тебе деликатное дельце.

— Какое же?

— Могу ли я отлучиться в мужскую комнату?

И Бруно действительно пошел в туалет. Там он достал из внутреннего кармана бумаги, которые забрал в кабинете Ван Димена. Даже не заглянув в них, он разорвал их на мелкие клочки и спустил в унитаз.

Капитан Кодес постучал в дверь директорского кабинета и вошел, не дожидаясь приглашения. Ринфилд удивленно посмотрел на него.

— Мистер Ринфилд, я ищу полковника Сергиуса. Вы его не видели?

— Я только что из поезда. Если полковник в зале, то сидит на своем обычном месте.

Кодес кивнул и поспешил в зал. Вечернее представление шло полным ходом, и зал, как всегда, был набит до отказа. Кодес прошел мимо лучших мест напротив центральной арены — полковника нигде не было видно. Несколько мгновений капитан стоял в нерешительности, затем его глаза невольно устремились туда, куда смотрели все десять тысяч зрителей.

На какое-то время Кодес словно окаменел, его мозг поначалу тупо отказывался принять увиденное глазами. Однако глаза не ошибались. То, чему он был свидетелем, казалось невозможным, но это невозможное было несомненным: два «Слепых орла» выполняли свой привычный головокружительный номер на трапеции.

Капитан повернулся и бросился бежать из зала. На выходе он столкнулся с Каном Даном, который сердечно поприветствовал его. Однако Кодес вряд ли заметил силача. Он ворвался в кабинет директора, на этот раз даже не постучав.