Евгения Грановская - Сон с четверга на пятницу

Он улыбнулся, обнажив щербатые зубы. Но лицо белобрысого верзилы осталось мрачным. Он разлепил губы и коротко произнес:

– Добей его.

– Чего? – не понял бритоголовый крепыш.

– Я сказал – добей его.

На круглом лице бритоголового отобразилось замешательство.

– Что-то я не догоняю, – рассеянно проговорил он. – Ты же сам говорил…

– Он слышал, как мы базарим. Он знает наши кликухи. И мое имя.

Качан качнул бритой головой:

– Фигня вопрос. Он ведь был без сознания. Он не слышал, как мы разговариваем.

Белобрысый верзила жестко прищурился:

– Да ну? Откуда ты знаешь?

– Я…

Качан осекся, не зная, что сказать. Растерянно поскреб пятерней затылок.

Глеб снова застонал. Затем попытался подняться. Оба бандита несколько секунд смотрели на него. Потом белобрысый верзила сказал:

– Добей его. Посади на перо.

Бритоголовый облизнул пересохшие губы.

– Я не могут так, – пробормотал он. – Это как-то… не по-человечески.

Верзила достал из кармана куртки руку. В ней был зажат пистолет. Лысый крепыш с испугом проговорил:

– Ты чего, Белый?

Верзила направил дуло пистолета бритоголовому в грудь.

– Или ты его, или я тебя, – с угрозой сказал он.

Качан вгляделся в лицо подельника. Поняв, что тот не шутит, он вздохнул.

– Ладно, Белый. Убери волыну. Я все сделаю.

– Точно?

– Гадом буду.

– Тогда действуй!

До них донеслись голоса людей.

– Сюда кто-то идет, – произнес верзила. – Скорее, твою мать!

– Да. Я щас.

Глеб уже встал на ноги и, пошатываясь, поднял руку к голове.

Качан вынул из кармана нож, выщелкнул лезвие и быстро шагнул к Глебу.

– Прости, братан, – глухо проговорил он и ударил Глеба ножом в сердце.

Доктор Макарский вынул иглу из вены Насти.

– Готово, – хмуро сообщил он.

– Кода она проснется? – спросил Гуськов и нервным движением потрогал пластырь на щеке.

– Через минуту. – Макарский швырнул шприц в урну. Посмотрел хмурым взглядом на охранника Семенова, сидевшего на стуле, в углу кабинета, потом на Гуськова, который стоял возле кушетки и задумчиво смотрел на бледное лицо Насти Новицкой.

– Как думаете, доктор, она правда попадает в другой мир, когда засыпает? – спросил он вдруг.

Доктора этот вопрос застал врасплох.

– С научной точки зрения, все это ерунда, – сказал он.

Гуськов дернул изуродованной щекой.

– Меня не волнует научная точка зрения, – небрежно проговорил он. – Меня интересует ваше личное мнение.

Макарский рассеянным жестом поправил на носу очки.

– В мире существует много непостижимых вещей, – негромко произнес он.

– Это не ответ, доктор.

– Знаю. Но другого у меня все равно нет.

Веки Насти дрогнули.

– Она приходит в себя, – сказал Гуськов. – Док, после того, как я с ней поговорю, вам придется кое-что сделать.

– Что именно? – сипло спросил Макарский.

– Вколоть ей какую-нибудь гадость из вашего арсенала. Такую дозу, чтобы у нее расплавились мозги и чтобы она забыла даже свое собственное имя.

– Вы хотите превратить ее в овощ?

Гуськов усмехнулся:

– Скорее в зомби. Вы ведь сумеете это сделать?

Доктор снова поправил очки, но на этот раз это был скорее жест отчаяния.

– Ваше предложение не будет одобрено, – произнес он нервным, взвинченным голосом. – Вы и сами это знаете.

– Мы не будем ни с кем советоваться, – сухо проговорил Гуськов. – Сделаем все сами.

Настя что-то пробормотала, и веки ее снова затрепетали. Начальник охраны смотрел на нее холодно и задумчиво.

– Она что-то знает, – сказал он. – Даю голову на отсечение.

– С чего вы взяли?

Гуськов покосился на доктора колючим взглядом и ответил:

– Чую. Я всегда чую опасность. И сейчас этой опасностью не просто пахнет, а прямо-таки воняет.

– Она нужна нам здоровой! – произнес Макарский.

Гуськов медленно покачал головой:

– Нет, не нужна. И вы это знаете.

– Вы ее не тронете!

Начальник охраны вздохнул и коротко приказал:

– Семенов, успокой доктора.

Охранник тут же вскочил со стула, подошел к Макарскому и, ни слова не говоря, молниеносно и хлестко ударил его кулаком в челюсть. Голова Макарского мотнулась в сторону, очки слетели с носа, ноги подкосились – Семенов подхватил падающего доктора на руки и аккуратно положил его на пол.

– Сделано, шеф, – отрапортовал он. – Очнется минут через десять.

– Молодец, – похвалил Гуськов.

В эту секунду Настя открыла глаза. Посмотрела на Гуськова мутным взглядом, сглотнула слюну и сбивчиво пробормотала:

– Что… происходит? Где я?

Гуськов улыбнулся.

– С возвращением в реальный мир, милая!

Прошло еще несколько секунд, прежде чем Настя осознала, что вернулась в жуткий мир, лишивший ее мужа и сына.

– Нет! – крикнула она тогда и попыталась встать с кушетки. – Нет, не хочу!

Гуськов положил ей руку на грудь и надавил, заставляя Настю снова лечь.

– Все в порядке, – сказал он доброжелательным голосом. – Вы спали, а теперь проснулись.

Настя заплакала.

– Ну-ну-ну… – Гуськов улыбнулся и погладил Настю ладонью по щеке. – Все будет хорошо. Сейчас мы немного поговорим, а потом я отведу вас в палату.

– Не хочу в палату… – со слезами в голосе произнесла Настя. – Не хочу в палату.

Она заплакала пуще прежнего, и в слезах ее было столько горя и отчаяния, что, казалось, в лице Гуськова на мгновение что-то дрогнуло.

Настя видела его лицо как в тумане. Она чувствовала горячие слезы, льющиеся по ее щекам, слышала свой голос, но на всем этом был налет нереальности, кошмарного полусна, однако сознание быстро возвращалось к ней, и мир, в котором Алексей был жив, быстро отдалялся, уплывал, словно чья-то невидимая рука стирала его из памяти Насти.

– Нет! – крикнула она в отчаянии. – На надо!

Гуськов присел на край кушетки и наклонился к ней.

– Ну-ну-ну… – снова ласково проговорил он. – Все хорошо.

На верхней губе Гуськова поблескивали крошечные капельки пота. А когда он улыбнулся, Настя увидела на его зубах желтоватый табачный налет, а ее ноздри уловили запах пота и дорогого лосьона после бритья.

Настя хотела поднять руку и оттолкнуть его, но рука не подчинилась.

– Что?.. – хрипло произнесла она. – Что происходит?

– Я пристегнул ваши руки к бортикам кушетки, – все с той же сочувственной улыбкой сказал Гуськов. – Это для вашей же безопасности.

– Вы… – Настя сглотнула слюну. – Вы не имеете права меня тут держать.

Гуськов взял в руку ее пальцы, поиграл ими задумчиво, а потом вдруг сжал. Настя вскрикнула.

– Вам придется рассказать мне все, что вы знаете, – с улыбкой сказал Гуськов. – Иначе я сделаю вам еще больнее. Намного больнее.

Продолжая сжимать ее пальцы левой рукой, начальник охраны положил правую руку ей на бедро.

– Я не злодей, – проговорил Гуськов, глядя ей в глаза. – Я просто делаю свою работу.

Рука его скользнула выше, под полу ее халата. На секунду рука замерла, а затем передвинулась еще выше. Настя застонала. Лицо Гуськова слегка порозовело, глаза заблестели неприятным сухим блеском. Его пальцы сдвинулись под халатом у Насти и через секунду грубо и бесцеремонно проникли ей в лоно.

– Нет… – простонала Настя. – Пожалуйста, не надо.

Гуськов вынул руку из ее промежности и поднес ее к своему лицу. Ноздри его слегка дрогнули, а в глазах застыло выражение блаженства.

Он снова посмотрел на Настю и вдруг уловил в ее взгляде не страх или отчаяние, а презрение и брезгливость. Словно она смотрела не на своего мучителя, от которого зависело само ее существование, а на грязного пьяницу, который клянчил у нее сто рублей на опохмел.

Гуськов чувствовал, что в недрах этого хрупкого женского тела прячется стержень, который ему не согнуть и не сломать, как бы он ни кричал и ни размахивал кулаками. Прежде, в ту пору, когда Гуськов работал в тюрьме, ему уже приходилось видеть такой взгляд. И он не сулил ничего хорошего.

Пожалуй, тут помогло бы какое-нибудь особое средство, какой-нибудь медицинский препарат, что-нибудь такое, что вызывает сильную боль или заставляет человека говорить правду помимо его воли.

Гуськов покосился на доктора. Тот лежал на полу без сознания и был совершенно бесполезен.

«Все всегда приходится делать самому», – сокрушенно подумал начальник охраны. Он посмотрел на Семенова. Тот сидел на своем стуле с отрешенным видом, но и в этой отрешенности Гуськов разглядел что-то подозрительное. Даже не разглядел, а почуял, как главари банд, повадками напоминающие хищных умных зверей, чуют возможное предательство.

– Слышь, Семенов, – окликнул Гуськов своего помощника. – Пойдем-ка перетрем!

Он поднялся с кушетки, глянул на Настю и сказал:

– Лежите молча, Анастасия Сергеевна, иначе быть беде.

Семенов уже поджидал его у двери. Гуськов легкой пружинистой походкой двинулся к нему. Оба вышли в коридор. Начальник охраны достал пачку сигарет, протянул Семенову: