Инна Бачинская - Темный ангел одиночества

– Стоять можешь? – спросил мужчина. – Думал, не успею! Аж дух вышибло, так бег! Здоровый, зараза! – Он пнул валенком тушу зверя.

– Это волк? – пролепетал Евгений.

– А кто его… темно ж. Может, и волк. Или собака. Тут собак полно, одичали, жрут друг друга. Зимой жрать нечего, сам понимаешь. Они и жрут. Считай, повезло! А вы чего тут ночью? Дня мало?

– Как-то так… – промямлил Евгений. Ему показалось глупым рассказывать этому человеку о традиции.

– Приспичило?

– Ну… да.

– Бывает. Пошли!

– Куда?

– Ко мне! Чайку примем за спасение, отойдешь, баба твоя там сама не своя.

– Кто? – не понял Евгений.

– Кто? – повторил мужчина. – Женка твоя… или кто она тебе. Прибежала… Дверь стукнула, я аж вскинулся – неужто не запер? Тут ухо надо востро держать. Вбегает и кричит, там волки напали! Скорее! Я за ствол и ходу!

– Женщина?

– Ну. Я и побег. Успел, слава богу.

– Но я… право… – пробормотал Евгений, присматриваясь к мужчине, думая, что классический делириум тременс[4] налицо. Но… почему женщина? Опытные люди утверждают – зеленые черти, а не женщина.

– Идешь? Там разберемся. Ух и накатим сейчас! За спасение! Тут чаще за упокой, а мы за спасение. Во как привалило, живую душу спасти. За свои грехи рассчитался, какие ни есть, все разом!

И Евгений потащился следом за спасителем, щупая прокушенный рукав, прикидывая, а не придется ли теперь вкатывать сыворотку от бешенства.

В сторожке было тесно и очень жарко. В буржуйке ярко полыхали сосновые дрова. Пахло смолой.

– А где ж… баба? – удивился мужчина. Он шагнул за занавеску, пошуршал там, вышел с растерянным видом. – Ушла? – Он озадаченно уставился на Евгения. – Может, в машине?

Евгений позвенел ключами от машины.

– Чудеса, да и только! – сказал мужчина. – Садись!

Лепет Евгения, что он за рулем, хозяин в расчет не принял. Сказал коротко:

– Утром и поедешь! А сейчас стресс снимем. Не-е-е, ты мне теперь вроде как крестник, я тебя просто так не выпущу. Знаешь, как здесь одному… я, правда, привык, а поначалу – не приведи господь!

– Так куда ж она делась? – пригорюнился он после третьего стакана, свесил голову, подперся рукой. – Прибежала, как ангел, вся белая, волос рыжий, глаза такие… как огнем полыхают синим… кричит: там человека убивают!

Евгений не отвечал. Он пьянел мгновенно даже от благородных напитков, а напиток в сторожке был самопалом жуткого сизого цвета и запредельной крепости. Он откинулся на скамью, не успев закусить салом с хлебом и луком, и вырубился. Мужчина посмотрел с сожалением, даже презрительно. Налил себе снова. Выпил. Крякнул. И задумался о жизни, о ее бренности, о непознаваемом, которого навалом, особенно в ночь перед Рождеством, да еще в таком месте. Плодом раздумий был вывод о том, что баба эта… то есть женщина… даже не женщина, а дух… и было оно ангелом-хранителем этого слабака. Некоторое время он рассматривал храпящего Евгения. Дубленку тот так и не снял, шарф сбился за ухо, рот некрасиво приоткрылся. Храп был не молодецкий, как храпели мужики в семье спасителя, а какой-то скулящий, с присвистом. Слабак, подумал мужчина. И вот этому назначен такой ангел! Рыжий, с синими глазами! А какой ему самому ангел назначен? Какой-нибудь задохлик. По закону компенсации. Во-во! Этот по слабости все время нарывается, ему и ангел сильный полагается, а ему… мужчину звали Слава, а ему, Славе… то-то и оно. Он посмотрел задумчиво на свои пудовые кулаки, перевел взгляд на ружье… Он и сам в случае чего. Еще и ангелу подмогнуть сможет в случае чего… правда, он сам… этот, как его… агностик, но черт… то есть, кто ж его знает… может, и существуют… они. И он, Слава, своими собственными глазами… сподобился… вот!

Ночью снегопад прекратился. Слава вышел на крыльцо проветриться. Бутылек он прикончил и теперь чувствовал, что надо проветриться. Небо посветлело уже, и звезды поблекли. Сторожку замело по крышу. Тишина звенела. Воздух был ледян до дрожи и сладок. Слава почувствовал, как защипало в глазах. Он раскинул руки и заорал:

– Э-э-эх! Жизнь моя!

Он кричал еще что-то, нисколько не стесняясь – ночью на кладбище пусто, даже одичавшие собаки попрятались. Рев вырывался из его молодецкой глотки, он и сам не знал, чего орет, но что-то требовало выхода, мощно рвалось наружу, уходило в небо – не то благодарность за то, что жив, не то вопрос: а что дальше? Эхо металось между белых памятников, улетало в лес и пропадало среди деревьев.

Покричав, Слава, опустошенный, благостный, невесомый, вернулся в сторожку, повалился на топчан и уснул сном праведника, как провалился.

Евгений очнулся ранним утром и повел взглядом, соображая, где находится. Обстановка была, мягко выражаясь, не того-с. За занавеской храпели так, что дребезжали стекла в маленьком оконце. Голова раскалывалась, и Евгений с трудом припомнил вчерашний вечер. Собаки! Или волки. Он посмотрел на изувеченный рукав дубленки. Потискал в ладонях лицо. Нелепая история. И вдруг вспомнил – женщина! Он стащил себя с лавки, охнув от боли в отлежанных боках. Скрипнув дверью, вывалился на крыльцо и зажмурился, даже рукой прикрылся – так резануло по глазам. Мир вокруг был бел, бел без полутонов, без оттенков, без теней. Первозданно бел. Таким же белым было небо. Дорожки и памятники занесло. После некоторых усилий Евгений рассмотрел ворота, прикинул, где может быть машина и сумеет ли он запустить двигатель.

Он вернулся в сторожку, прислушался к храпу Славы. Вытащил бумажник, вывалил все, что там было, на стол, положил сверху свою визитку и на цыпочках пошел вон.

К его изумлению, бойкий тракторок уже чистил дорогу – ожидался наплыв посетителей.

Он ехал осторожно, рассматривая белый оживающий мир. Из труб потянулись прямые сизые дымы. Мысли Евгения были путаны и бессвязны. Он все время поглядывал на разорванный рукав – ведь было! И Слава с ружьем тоже был! И жуткое пойло, и хлеб с салом и луком! Было.

И женщина. Рыжая, с синими глазами. Он знал ее, но не желал себе признаваться.

Боялся? Может, и так. Господи, да что мы знаем о том, что… там? За пределом?

Выкатилось бледное солнце, снег полыхнул ему навстречу. Небо на глазах голубело, меж сугробов наметились голубые же рельефные тени.

«Ну, скажи! – приказал себе Евгений. – Ты же прекрасно знаешь! Это была… она!»

«Да что я знаю! – вскричал он мысленно. – Я ничего не знаю! Были собаки, был человек с ружьем! Была, не была… Не знаю!»

– Все во мне восстает против… я интеллигентный человек, я не страдаю кликушеством, – уговаривал он себя. – Не что иное, как классический делириум тременс кладбищенского сторожа. Горячечные видения. Вот. И больше ничего.

И тотчас стало ему тоскливо, будто отняли что-то, обещанное чудо, даденное уже и вырванное из рук.

– Марта! – сдался он, даже руками взмахнул. Машина вильнула. – Марта, я же подыхаю без тебя!

Он вспомнил не то собак, не то волков и содрогнулся.

– Марта… Марта… Марта…

Евгений плакал, шмыгал носом, утирался изувеченным рукавом, всматривался в полузанесенную снегом дорогу и думал, что… неужели есть смысл? Во всем этом? В жизни, в мире, во всем? Наверное, есть. А если есть смысл, то есть и надежда? Значит, недаром мы все тут, в одно время… И в каждом – смысл!

Смысл и надежда, повторял Евгений, не имея сил додумать и объяснить себе, что это значит.

Смысл и надежда… Мысли путались, не собрать было, Евгений тряс головой, чтобы не уснуть, даже укусил себя за руку…

…А жизнь тем временем катилась своим чередом. И в один далеко не прекрасный момент случилось то, чего я так боялась! Рок, судьба, фатум. Иными словами, письмо из мэрии с печатями, исходящим номером и лиловыми подписями особ, облеченных властью, со всякими крючкотворными «сим доводится до сведения» и «согласно решения районного совета» с сообщением, что согласно плану застройки нашего района в текущем году, принятого десятой городской сессией в таком-то году, исходя из циркуляра номер такого-то и согласно еще чего-то там… короче, мой дом подлежит сносу. Я вновь и вновь продиралась через смысл канцелярского текста, с трудом понимая, чего они от меня хотят. Моя частная застройка была последней в нашем районе, и я знала, что меня ожидает. Знала, но надеялась, что про меня забыли, посмотрели сквозь пальцы, потеряли документы и вообще реестр частников в нашем районе сгорел синим пламенем в результате пожара – в смысле, избирательно загорелся именно мой ящик. Знала, но не ожидала, что вот так, внезапно. Когда-нибудь, но не сейчас и не сегодня. И вдруг как гром с ясного неба! Мне предлагают на выбор квартиры в домах в новых районах – в индустриальной зоне, на севере, и в Посадовке, где сдается в первом квартале восьмиэтажный дом. И то и другое мне не нравится, но, похоже, деваться некуда. Посадовка хотя бы зеленая зона, там большой парк, переходящий в лес, и неглубокая речка Донка с песчаным дном. Придется покупать машину, оттуда черта с два куда-нибудь доберешься. Я позвонила Галке и пожаловалась. Она разахалась и закричала, что тотчас выезжает и чтобы я держалась. Не знаю, что она имела в виду. Час до ее прихода я бродила по дому, представляла, что я уеду, брошу его, а его снесут. Подгонят рычащий бульдозер и…