Джесси Келлерман - Гений

Больше Дэвид стать хорошим отцом не пытался.

А вот Надин с головой погрузилась в материнство. Она слишком увлеклась, и все, чего Дэвид так боялся, начало сбываться. Надин отдалялась от него, а он не в силах был ее удержать. Да ведь он же ей говорил! Он предупреждал, что так и будет. У нее-то опыта не было, а у него был, и еще какой. Надо было стоять на своем. Сказать, чтобы подождала лет пять, а вдруг за это время она бы передумала? Вдруг она не решилась бы тогда рисковать всем самым для него дорогим?

Надин принесла в его дом свет. А когда ушла, забрала его с собой. В доме снова стало темно. Дэвид привык к темноте, он вырос в ней и никогда не жаловался. Но теперь, после света, эта тьма его душила. По малейшему поводу он срывался, страдал от жесточайших приступов мигрени, которые приходилось пережидать в постели, занавесив окна и поплотнее прикрыв двери. Мигрень могла начаться от чего угодно. Неожиданный шум, плохие новости. Грустные мысли.

И разумеется, сын. Которому не сиделось на месте. Который постоянно закатывал истерики. Упрямился. Требовал своего. Продолжал верить во всякие детские глупости даже после того, как Дэвид в сотый раз объяснил ему, как обстоит дело. Вера мальчишки в чудо приводила его в бешенство. На вопросы сына, где мама, Дэвид старался вообще не отвечать — просто отгораживался газетой и ждал, когда ребенку надоест к нему приставать. Дэвиду казалось, что он слишком стар, чтобы обманывать мальчика. Говорить о несбыточном ему не хотелось, жизнь и без фантазий — штука сложная. Дэвид хватался за голову и просил няню увести его. Увести!

Мигрени со временем прошли, а вот мальчишка вел себя все хуже и хуже. Его устраивали в дорогую частную школу, и он умудрялся вылететь оттуда всего через пару месяцев. Он употреблял наркотики. Воровал. Дэвид о его проделках и слышать не хотел. Если Тони рассказывал о новых неприятностях, Дэвид просто отвечал: «Ну так сделай что-нибудь». Мальчик катится под откос, говорил ему Тони. Мальчику нужна твердая рука. Дэвид отвечал, что вмешиваться в жизнь сына неправильно. Он по-прежнему свято верил в силу личности, способной отыскать смысл в земной жизни и самой проложить свой путь.

К семидесяти семи годам Дэвид наконец примирился со своей судьбой. Примирился с тем, что его дочь — легкомысленная вертихвостка, старшие сыновья — безвольные слабаки, а младший — неуправляемый звереныш. Дэвид больше не сожалел ни о чем и ни о чем не горевал. Ему хотелось лишь работать спокойно, пока он жив, и умереть, когда он больше не сможет работать.

Однажды утром он сел во главе огромного стола на совещании совета директоров. Внезапно руку пронзила страшная боль. Дэвиду показалось, будто его засунули под паровой каток, а потом потащили куда-то наверх. Он болтался в трех метрах над полом и смотрел на собственное обмякшее, такое жалкое тело, на бестолкового заместителя, суетливо и неумело делающего искусственное дыхание и ломающего ему ребра. Дэвид хотел было отогнать придурка, но голоса не было.

Тогда он просто закрыл глаза, а когда открыл, в комнате было полно врачей, медсестер и пищащих мониторов. И еще там оказался Тони. Он протянул Дэвиду руку, и Дэвид пожал ее. Его лучший, его единственный друг. Только Тони никогда его не предавал. Дэвид с силой сжал пальцы Тони. Получилось не очень сильно. Сердце сразу же икнуло. Дэвид чувствовал, как оно запинается. Может, оттого, что Дэвиду оно было ни к чему, а может, из-за дурной наследственности или неправильного образа жизни, только теперь его сердце обиделось и навсегда стало другим.

Врачи многое могли сделать для сердца человека его возраста. Куда больше, чем они могли сделать когда-то для Надин. Уже через месяц Дэвид разгуливал по дому, словно ничего и не было. Его тело пошло на поправку, а вот душой завладели тоска и смятение. Родись Дэвид позже, он бы, наверное, обратился к психотерапевту. Но ведь Мюллеры так не поступают! Дэвид вызвал Тони и объявил ему о грядущих переменах.

Дэвид вызвал дочь и старших сыновей. Амелия очень удивилась, но тут же купила билет на самолет. Эдгар и Ларри приехали и привезли с собой детей. Когда все собрались у него в кабинете, Дэвид сообщил им, как много они для него значат. Отпрыски покивали, отводя глаза. Кто-то внимательно разглядывал потолок, кто-то — фигурки на широкой полке, кто-то — лепнину над камином. Они смотрели куда угодно, только не на отца. Рассеянно кивали. Их испугала его неожиданная экспрессия, но и обидеть старика им не хотелось. Они решили, что Дэвид умирает и сейчас самое время постараться не упустить свою долю наследства.

— Я не собираюсь умирать, — сказал им Дэвид.

— Надеюсь, что нет, — ответила Амелия.

С каких это пор она стала такой смелой? И вообще, кто все эти люди? Неужели его дети и внуки? Толпа незнакомцев.

— Мы очень рады, что ты поправился, — сказал Ларри.

— Да, — подал голос Эдгар.

— Погодите пока списывать меня на свалку, — сказал Дэвид.

— А мы и не собирались.

— Кто-нибудь брата видел в последнее время?

Никто не ответил.

— Я видела. В прошлом году, — сказал Амелия.

— Правда?

Она кивнула:

— Он приезжал на выставку в Лондон.

— Как у него дела? — спросил Дэвид.

— Все в порядке, по-моему.

— Попроси его приехать ко мне, пожалуйста.

Амелия отвела глаза и мягко ответила:

— Я попробую.

— Попроси его! Расскажи, что я плохо выгляжу. Можешь даже соврать, если надо.

Амелия кивнула.

Но упрямый мальчишка все равно не приехал. У Дэвида кровь закипала в жилах от ярости. Он должен был что-нибудь придумать. Что-нибудь, что заставит сына явиться. Тони редко спорил с другом, но тут вдруг сказал:

— Не забывай, он ведь давно вырос.

Дэвид сердито поднял голову. И ты, Брут?

— Я просто хотел тебе напомнить, что ты в его возрасте уже управлял компанией. Он самостоятельный человек и вполне способен сам принимать решения.

Дэвид не ответил.

— Я съездил в Квинс, как ты просил, — сказал Тони.

— И?

Тони немного помолчал.

— Плохо дело.

— Он болен?

— По-моему, да. Нельзя ему там оставаться. Видел бы ты, какая там помойка. — Тони передернуло. — Он узнал меня.

— Ты уверен?

— Он назвал меня «мистер Векслер».

— Что ты предлагаешь? — спросил Дэвид.

— Давай отправим его в дом престарелых? Там о нем позаботятся.

— Нет. Я уже все придумал, — ответил Дэвид.

Спина совсем скрючилась, кожа на руках свисала складками. Его отвезли к врачу, и, когда взвесили, оказалось, что в нем чуть больше сорока килограммов. Виктора теперь легче было принять за дядю Дэвида, чем за племянника. Его накормили, отмыли, удалили катаракты и поселили на третьем этаже в доме на Пятой авеню, в бывшей детской Дэвида.

Они так спешили забрать его из этой квартиры, что даже не заглянули в коробки. Тони решил, что там просто мусор. И вдруг кто-то оставил ему сообщение на автоответчике. Будто бы этот кто-то слышал еще от кого-то, кто работал в доме в Квинсе, что на коробки стоит взглянуть. Звонившего звали Шонесси. Тони отправился в квартиру и внимательно осмотрел содержимое ящиков. А осмотрев, позвонил Дэвиду. После долгих переговоров он получил разрешение связаться с галереей Мюллера.

Виктор быстро полюбил смотреть телевизор. Бесконечная болтовня его, похоже, успокаивала. Он смотрел все подряд — новости, фильмы. Дэвид часто заставал его шепчущим, разговаривающим с людьми на экране. Виктор явно предпочитал их реальному общению. Он поправился, хотя по-прежнему ел только тогда, когда ему приносили еду. Все попытки Дэвида поговорить с племянником с треском провалились. И все же Дэвид понял, что Виктор любит шашки. Раз или два в день они садились играть. Виктор улыбался, словно вспоминал хороший анекдот.

Когда в «Таймс» напечатали статью, Дэвид прочел ее Виктору. Виктор увидел фотографии своих рисунков, побледнел и выронил из рук тарелку с супом. Схватил страницу, смял ее, лег, повернулся лицом к стене и накрыл голову одеялом. На вопросы Дэвида Виктор не отвечал и вылезать из-под одеяла отказывался. Два дня он ничего не ел. Дэвид осознал свою ошибку. Он пообещал Виктору все исправить, и тот, похоже, немного успокоился. Потом Дэвид позвонил Тони и велел ему вернуть рисунки любой ценой.

Страницы были старые и желтые. Они рассыпались от одного прикосновения. Панно снова разобрали на отдельные рисунки. Дэвид стоял у постели и наблюдал за тем, как Виктор быстро перебирает свои картинки. На центральной, той, что с пятью ангелами и ржавой звездой, он почему-то остановился. «Ты доволен?» — спросил Дэвид. Виктор, не отвечая, выбрался из кровати, проковылял к окну и отворил створки. Внизу шумела Девяносто вторая улица. Виктор с трудом поднял всю пачку, устроил ее на подоконнике, а потом выбросил листок за листком, разрывая каждый на мелкие кусочки. Через десять минут все было кончено. Долгих десять минут. Дэвид с трудом удержался на месте и промолчал. Их, наверное, оштрафуют за то, что намусорили. Ничего, за рисунки уплачено два миллиона, сто долларов тут роли не играют. Это ж просто деньги. Главное, что Виктор как-то повеселел. И успокоился. Никогда Дэвид не видел его таким умиротворенным. Впервые за месяц племянник посмотрел Дэвиду в глаза. Потом добрался до кровати, тяжело, со свистом и хрипами, дыша, устроился поудобнее и включил телевизор.