Александр Овчаренко - Последний козырь Президента

В живых остались только начальник охраны и приглашённая из службы эскорта девушка. Эту сладкую парочку, спящую в обнимку на дне огромного сундука вместе с театральным реквизитом, обнаружили прибывшие на место происшествия полицейские.

Ответственность за похищение внебрачного сына крупного чиновника, скрывающегося под именем Таненбаум, взяли на себя неизвестные ранее «Патриоты России». Под угрозой смерти заложника «Патриоты» потребовали, чтобы Московское правительство приостановило процесс сноса рынка и вступило в переговоры с представителями инициативной группы.

О том, что Аркашка Бояринцев внебрачный сын богатого папочки, знали все. Каких-то весомых доказательств, что этим самым богатым папочкой является гений злодейства Таненбаум, разумеется, у «Патриотов» не было, поэтому широко афишируемую похитителями угрозу расправы над чудаковатым, но невинным Аркашей все сочли блефом чистой воды.

Когда через три дня бульдозеры в сопровождении полицейских нарядов въехали на опустевшую территорию рынка, их ждал неприятный сюрприз: посреди рыночной площади, на самой вершине рукотворной пирамиды, сложенной из картонных, испачканных запёкшейся кровью, ящиков, лежала отрезанная мужская голова. Голова закатившимися глазами равнодушно взирала на суетный мир живых, и уголки её губ были скорбно опущены.

Полицейские совместно с судебно-медицинскими экспертами быстро идентифицировали труп, вернее то, что от него осталось. Потерпевшим, как и предполагали, оказался ранее похищенный гражданин Бояринцев, которого не спасло и мифическое родство с таинственным и опасным Таненбаумом.

После того, как следственно-оперативная группа закончила свою работу, и окровавленную голову увезли в морг, бульдозеры с остервенением стали крушить и утюжить территорию рынка.

Московские власти эту битву выиграли малой кровью: Черемизовский пал, а о погибшем заложнике уже никто и не вспоминал.

А что вы хотели – это Москва!

Сразу после звонка Баринову я поехал на службу, но не в свой кабинет с одиноко стоящим на подоконнике кактусом, а в телецентр «Останкино». Моё удостоверение внушало гражданским лицам уважение, и начальник охраны телецентра, узнав, в чём дело, приказал выписать пропуск и лично проводил меня в редакцию новостей.

В огромном, но плотно заставленном аппаратурой помещении, он отыскал ответственного редактора и коротко, но доходчиво разъяснил ему, что проводимое мной расследование является делом государственной важности. Редактор, коим оказался бородатый молодой человек с умным, но усталым взглядом, сразу понял, о каком сюжете идёт речь, и провёл меня в комнату, где монтировали последние новости.

– Я хорошо помню этот репортаж, – заверил меня ответственный редактор. – Его Олежка Моргунов делал, а я его в тот день в эфир выпускал! У нас здесь что-то вроде небольшого архива, сейчас нужную кассету отыщем!

Я дважды просмотрел репортаж об открытии очередной ветки газопровода «Северный путь». Гуськова не солгала: за спинами членов правительственной делегации знакомый мне чиновник высокого ранга пытался укрыться от объективов телекамер. Я смотрел на его поджарую фигуру и никак не мог поверить, что передо мной тот самый господин «Т». В этой роли я мог представить кого угодно, но только не его.

Где-то в глубине сознания ещё теплилась надежда на то, что я ошибаюсь, но она была до того ничтожной, что ею смело можно было пренебречь.

– Сделайте мне распечатку вот этого кадра, – ткнул я пальцем в экран, – потом вот этого… и вот этого, где товарищ смотрит прямо в объектив, – попросил я редактора.

– Да не проблема! – заверил меня бородач. – Сейчас сделаем.

В «розовый» особнячок я приехал прямо из Останкино. Здесь всё было, как всегда: лёгкая расслабляющая музыка, женский игривый смех, много дорогого алкоголя, и приторный, реально осязаемый привкус вседозволенности.

– Мне срочно нужна госпожа Гварнери, Элеонора Гварнери! – категорично заявил я хозяйке «розового» особняка.

– У меня есть её телефон, но я не знаю, под каким предлогом мне её для Вас вызвать, – прикусив нижнюю губу, призналась Эссенция.

– Скажите, что у Вас полнейший форс-мажор! Подробности не для телефонного разговора, пускай немедленно приезжает.

Эссенция кивнула, щёлкнула крышкой сотового телефона последней модели и, отойдя в сторону, что-то стала наговаривать в трубку приятным, но немного встревоженным голосом.

– Она сейчас будет! – заверила меня «розовая» баронесса и спрятала отделанный хромом брусочек телефона в карман лёгкого, ажурной вязки, жакета.

Госпожа Гварнери приехала через четверть часа.

– Что-то я не наблюдаю паники на корабле! – пошутила она, войдя в просторный зал, и встретилась взглядом со мной.

Я ей сразу не понравился. Это было видно по её лицу.

– Видимо, я не ошибусь, предположив, что никакого форс-мажора нет! – заключила она, бросив укоризненный взгляд в сторону хозяйки дома. – Меня просто выманили и, судя по волевому лицу незнакомца, выманили на встречу с представителем властных структур.

Настроение у меня было препоганое, поэтому я не стал кокетничать, а сразу достал удостоверение и поднёс к глазам сорокалетней женщины.

– Знаете, я даже без удостоверения сразу поняла, что Вы из ФСБ, – заявила Элеонора, усаживаясь в мягкое кресло.

– Почему?

– Смешной вопрос. Какой мужчина, находясь в трезвом уме и здравой памяти, решится явиться в обитель лесбиянок? Ответ: только бандит или офицер ФСБ. Бандиты сюда не заглядывают – брезгуют, значит, Вы из ФСБ!

– А может, я из полиции?

– Нет, что Вы! – усмехнулась Гварнери. – Полицейские по одному сюда не заходят. Они прибывают следственно-оперативной группой в полном составе, да ещё усиленной нарядом ОМОНа. Видимо, опасаются проявлений сексуального терроризма! Так о чём пойдёт разговор?

Я молча достал распечатанные час назад в редакции новостей фотографии и разложил их на кофейном столике в ряд.

– У меня к Вам только один вопрос, – заявил я собеседнице, глядя ей прямо глаза. – Вы на него ответите, и я сразу уйду.

– Я так понимаю, что встреча у нас неофициальная, и я на ваши вопросы могу не отвечать, – попыталась «прощупать» мою позицию опытная женщина.

– Можете! – согласился я. – Однако в этом случае мы уйдём из этого дома вместе. Догадываетесь, куда?

– Это называется «оказать на подследственного психологическое давление», – заявила Элеонора.

– Вы, госпожа Гварнери, не подследственная, поэтому я никакого нарушения в своих действиях не усматриваю, но если Вы настаиваете…

– Не настаиваю! Вас не переспоришь! Задавайте свой вопрос.

– В таком случае прошу Вас взглянуть на фотографии и указать на тех лиц, которые Вам знакомы или Вы их когда-то раньше видели.

Фотографии я расположил таким образом, что личность господина «Т» на первой фотографии размещалась с левого края, на второй фотографии – по центру, а на последней – справа, у самого обреза.

Элеонора не стала брать фотографии в руки и тем самым облегчила наблюдение за её глазами. Я видел, как её взгляд пробежал по всем трём фотоснимкам, как на долю секунды распахнулись её ресницы, и как потом она сузила глаза.

Через несколько секунд, справившись с волнением, она ещё раз, более внимательно, рассмотрела все три снимка, неосознанно задерживая взгляд именно на том месте, где на фото изображён её куратор.

– Ничем не могу Вам помочь, полковник, – ледяным тоном произнесла она, откинувшись на спинку кресла. – Я никого не узнаю.

– И не надо! – ответил я в той же тональности. – Вы мне очень помогли!

Одним движением руки я сгрёб фотографии со столешницы и спрятал в нагрудный карман костюма.

– Всё? Я свободна? – не скрывая облегчения, промурлыкала Элеонора.

– До определённых пределов, – бросил я через плечо и направился к выходу.

Ночь просочилась в кабинет через неплотно задёрнутые шторы и чернильным пятном расплылась по давно не циклёванному паркету. Я сидел в полутёмном кабинете за письменным столом, тупо смотрел на белеющий в сумраке телефонный аппарат, и ждал. Я ждал, а телефон упорно хранил молчание. Ровно в 22 часа я понял, что время вышло, и ответный ход за мной.

– Гварнери уже должна предупредить своего босса о нашей встрече с ней и о моём интересе к нему лично, – прикинул я. – Тем лучше! Легче объясняться.

По правилам, я должен был доложить своему непосредственному начальнику о полученной мной в отношении Таненбаума новой информации и дальше действовать по его указке. Должен, но я сознательно этого не сделал.

Я знал, что Баринов не одобрит мой план. Более того, я подозревал, что от дальнейшего ведения расследования он меня отстранит: проскрипит пару поощрительных фраз в мой адрес, и скажет, что дальнейшей работой займутся другие специалисты. Получается: мавр сделал своё дело, мавр может.… Нет! И ещё раз – нет! Я слишком долго шёл к этому финалу: меня били кастетом по голове, взрывали в метро, травили наркотиками, и после всего этого я должен послушно отойти в сторону, и наблюдать, как точку в операции «Таненбаум» ставят сотрудники, которых подключили к операции на её завершающем этапе. Не будет этого!