Фаина Раневская - Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

– Дак не актер он, со светом балуется. Бездельник! Я когда дверь в каюту открыл, она там была. А потом только на рассвете ушла. Чего, своей каюты мало, что ли?

Я бросилась к Лизе:

– Так, где ты была той ночью?

– Уже говорила, что отвечать не собираюсь, – упрямо набычилась девушка.

Из-за возраста мне уже не столь легко давался бег по ступенькам трапа. Не спрашивая ее согласия, я устроилась на диване, с трудом переводя дыхание.

– Лиза, ты не Павлинова, чтобы тебе простили скрытность. К тому же я все равно знаю. Тебе нужно алиби, то, что ты была с Распутным, алиби обеспечит.

– Кто вам сказал, этот дурак деревенский?

– Этот парень шкуру твою спасает!

Лиза зло поморщилась:

– Его никто не просил.

– Лиза, ты должна сказать Строгачеву, где была в ту ночь. А Распутный подтвердит.

Несколько мгновений девушка молчала, потом мрачно усмехнулась:

– Не подтвердит.

– Это почему?

– Мы поссорились.

– Ну, не настолько же, чтобы поступать подло.

Лиза стала еще мрачней.

– Настолько.

– Хорошо, я поговорю с ним сама, – я тяжело поднялась из кресла.

– Не стоит.

Она упиралась всеми силами, не желая спасения. Почему? Я остановилась у двери, покачала головой:

– Лиза, я не понимаю, почему ты так старательно суешь голову в петлю?

А та вдруг с горечью поинтересовалась:

– А вы не думали, что со мной будет? Если не обвинят в гибели Павлиновой, то обвинят в том, что я захватила ее славу, в подделке, в подмене. А завтра и вовсе Ялта, а потом концерт…

Она не договорила, но понятно и без слов. В тот час, когда мы убедили Лизу выступить за Павлинову впервые, не зная, найдена ли сама звезда, мы подписали Лизе смертный приговор. Никто не простит девушке подмену. И приговор подписан не одной Лизе – всем нам, чьи папки в левой стопке.

А вот на это я не согласна! Я выпрямилась, даже подбородок вздернула:

– Ну, это мы еще посмотрим! Поборемся, Лиза, только не давай сожрать себя без соли.

Пока я старалась не думать о расплате за подмену Павлиновой, с Распутным разобраться бы.

Известно, чем очаровывал Григорий свои жертвы, – он актер, и не без таланта, только способности употребил не на то. С придыханием читал всякую слезливую дурь, что так нравится барышням попроще, а таким, как Лиза, – Шекспира, и серьезно.

Гришка Распутный в свое время играл в театре героев-любовников с огромным успехом. Он действительно был хорош! Брови вразлет, нахальный взгляд чуть раскосых глаз, волевой подбородок, но главное – умение очаровать, подчинить себе женщину с первого слова. Уверовав во вседозволенность, Гриша закрутил роман с Примой (тогда это еще не была Любовь Петровна), не учитывая интересов ее всемогущего покровителя. В результате Прима теперь играла в провинциальном театре и в кино не снималась совсем, а Распутный с трудом удержался в театре на важной должности рабочего сцены.

Он ходячий пример, как из-за самоуверенности можно в одночасье потерять все. Григорий едва не спился, но сумел взять себя в руки и даже стал осветителем. За Примами больше не ухаживал, предпочитая барышень попроще. Но не потому, что сник, просто Примы капризны и требуют больших трат, а зарплата у осветителя невелика. Его нынешние возможности позволяли иметь только желания.

Но Гриша не унывал и жил по принципу: жизнь – постоянный праздник, не наш, так чей-нибудь. Он прав, даже в фиге с маслом есть своя польза, было бы масло хорошего качества.

Распутный делал вид, что на сцену нисколько не хочется, что он даже презирает «всех этих актеришек», однако следил за происходящим голодными глазами.

Лиза была влюблена в Гришу давно, но ему нравилась не больше многих других. Распутный не скрывал своего отношения к девушке, хотя ухаживал не без фантазии. Она надеялась на гастрольную поездку, по моему мнению, зря. И вот что из этого вышло.

Значит, Распутный все же заманил Лизу к себе. Я не ханжа, но эта ее увлеченность мне никогда не нравилась. Однако именно аморальное по ханжеским меркам поведение девушки сейчас могло ее выручить – Григорию достаточно подтвердить, что Лиза была в его каюте, чтобы с нее были сняты все подозрения.

Распутный всегда старался держаться от актерской братии подальше, потому на «Володарском» жил в каюте третьего класса на нижней палубе. Здесь расположился также отдельно от всех.

Моему появлению он даже не удивился, впрочем, Григорий – актер, сыграть равнодушие для него не проблема. Просто отступил в сторону, сделал приглашающий жест в свою каюту:

– Прошу вас.

Я огляделась. Скромная каюта, даже без иллюминатора. «Володарский» – пароход речной, больше похожий на прогулочный, потому у него входы во все каюты (даже третьего класса) с палубы и у всех кают окна. В серьезную непогоду судно просто не выходит в рейс, но на реке штормов не бывает.

«Писарев» – пароход морской, для прогулок есть открытые и закрытая палубы, но каюты имеют не окна, а иллюминаторы, которые наглухо задраиваются в случае непогоды. А в каютах третьего класса и они есть не везде. Распутный почему-то выбрал именно такую каюту.

– Что вам предложить? Хотя у меня только чай.

– Просто воды. Гриша, вы с Лизой поссорились? – я решила не ходить вокруг да около, он умен и все равно понял, по чью душу я явилась.

– С Елизаветой Александровной? Помилуйте, как же можно с Примой ссориться? Хотя… мне терять уже нечего, разве что из осветителей в сторожа переведут? Или вместо Свистулькина на трубе дудеть?

– Перестаньте ерничать! Шутки закончились вместе с отъездом Проницалова. Лиза была у вас, но почему-то не желает в этом признаваться. Я не спрашиваю почему, это ваше с ней дело, но вы должны подтвердить, что была.

Первые фразы моей эмоциональной речи Распутный слушал, широко раскрыв глаза, но потом, поняв, что именно мне нужно, стал смотреть насмешливо.

– Я никому ничего не должен и ничего не стану подтверждать.

– Но вас видел Свистулькин.

– Ах, Вася? Но он много что видел, например, как Любовь Петровну выбросили за борт…

– Григорий, муки совести замучают вас!

Распутный снова вытаращил на меня глаза:

– К чему столько патетики, Руфина Григорьевна?

– Гриша, за что вы так с ней?

– Что вы, я к Елизавете Александровне со всем почтением…

А я вдруг поняла.

– За то, что она стала Примой и переселилась в каюту первого класса?

Мгновение он молчал, потом хмыкнул:

– Плевать на классы – зазналась. Орала на меня вчера так, словно я нарочно прожектор в сторону отвел, чтобы ее в тени оставить! А у них просто держатель не работает, стоит отпустить – свет сам в сторону ползет.

– И из-за этого вы гадите девушке, с которой вчера спали?

Он только мотнул головой – непонятно, подтверждая или отрицая.

– Я понимаю, вчера Лиза смотрела вам в лицо влюбленными глазами, а сегодня вдруг Прима. Это обидно, тем более вы ее не любите.

– Из-за одной такой я потерял сцену. Что прикажете терять из-за второй?

Теперь было ясно, почему вдруг так изменилась Лиза – услышала обвинения от Распутного. Но это же не выход…

– Если Строгачев вменит Лизе в вину отсутствие в каюте в ту ночь, я заставлю вас признаться, что она была здесь!

– Как?

Я поняла, что он прав, взывание совести поможет мало, а других способов я не знала.

Впрочем, почему не знала? По совести можно поступать только с теми, кто ее сам имеет.

– Дайте воды! Вы предлагали.

Распутный допустил одну маленькую ошибку – наливая воду из графина в стакан, он повернулся ко мне спиной. В это мгновение надушенный платочек покинул мой рукав, скользнув на пол между шкафом и кроватью.

Выпив полстакана воды, я вдруг ахнула:

– Говорите, Лиза не была у вас здесь? А это чей платочек?

Снова Распутный несколько мгновений смотрел на меня изумленно, а потом расхохотался:

– Ваш, Руфина Григорьевна! Лиза не была здесь, а вот на «Володарском» была, вы правы.

Теперь я пару мгновений смотрела на него во все глаза, чтобы расхохотаться тоже. Я же забыла, что мы уже не на «Володарском», а на «Писареве». Шантажистка, тоже мне, – бросить платочек в каюте на другом пароходе!

Плюхнулась на стул и, убирая платочек в рукав, попросила:

– Гриша, не топите вы ее, она и без того тонет.

– Не буду, – вздохнул Распутный. – Только пусть отстанет от меня. А то сначала приходит в каюту, а потом меня же в этом обвиняет.

Я горячо заверила его:

– Отстанет! Я сама прослежу.

Григорий только головой покачал:

– Послушал бы кто нас…

Лизе я действительно вскользь сказала:

– Ты ошиблась, Распутный терпеть не может Прим, после того как однажды обжегся. Ему милей простые костюмерши.

Но Елизавета уже сделала свой выбор, она фыркнула в ответ:

– Кому он нужен, ваш Распутный!

Хотелось сказать, что она дура, но я вспомнила, что сама Лиза не нужна Григорию ни в каком качестве, и промолчала.