Галина Полынская - Прощальная гастроль

Только расстались с дяденькой, как, гремя вагонами, подполз к перрону наш поезд и мы полезли занимать места, согласно купленным билетам – боковые плацкартные сидушки. Не успели мы разместиться, а поезд тронуться, как ожил Таискин мобильник. Нашего драгоценного внимания домогался Влад.

– Это тебя, – подруга передала мне трубку и зашуршала кульком с чебуреками. А потом будет ныть и стонать, что ни в одни штаны не влезает.

– Алло! – важно произнесла я, глядя, как за окошком медленно поплыл прочь тульский перрон. – Слушаю внимательно!

– Сенофонд, ты на работу приходить думаешь? – голос Влада звучал как-то напряженно.

– А в чем дело? Соскучились?

– Да, особенно Станислав Станиславович. У нас тут пятиминутка была, так Тина Олеговна…

– Поняла, поняла, – из глубины души вырвался тяжкий вздох, – Тине Олеговне без меня жизнь не в радость, я в курсе. Конякин сильно буйствовал?

– Не то слово.

– Доложи, что явлюсь завтра с полными сумками грандиозных репортажей.

– Хорошо, – в голосе моего доброго друга прозвучало облегчение, – до завтра, Сеныч.

Вернув подруге мобильник, я углубилась в недра своей безразмерной сумки, выискивая блокнот и карандаш – требовалось срочно набросать будущие грандиозные репортажи, во избежание публичной казни через повешенье. Предчувствуя увлекательную бессонную ночь, я резво принялась черкать великолепный опус о таинственной, мистической гибели актрисы на съемках культового сериала. Весьма и весьма загадочная гибель, да и сама судьба у актрисы вся из себя мистическая и невероятно таинственная. Разумеется, великолепный опус мало общего имел с реальной историей, да и не ставила я цели вытаскивать на всеобщее обозрение жизнь и смерть Анастасии Серебряковой, не хотелось этого делать и все тут. Да и какой интерес читателям нашей сверх аномальной газеты вникать в тонкости обыкновенной человеческой зависти, глупости и ненависти, нашим читателям чудесатые страшилки подавай, чтоб нечистая силушка со страниц ухала и завывала, а на последней странице, чтобы добро обязательно, как следует, надругалось над злом, ну и гороскопчик с анекдотиками сверху, на закуску, для улучшения пищеварения.

– Интересно, впаяют Любаше срок? – Насытившись чебуреками, Таисия зашелестела прессой. – Или она отвертится?

– Как же, по-твоему, она может отвертеться? – подняла я взгляд от своего эпистолярного творения. – У нас записано ее признание.

– Скажет – насочиняла по пьяни, не в адеквате была.

– Наше дело отдать кассету Горбачеву, а там уже с ней другие люди будут разговаривать. Не мешай, пожалуйста, видишь, делом занимаюсь.

– Ну-ну, – глумливо усмехнулась Тая.

– Чего ты ну-нукаешь? Видала, какие у нас читатели раскрасивые? Одни ботинки чего стоят.

– Да, но жаль, что ботинки женаты, а у меня принципы, я чужие гнезда не разоряю. Хотя какая разница, если раскрасавец трепетный поклонник вашей газеты, нам однозначно не по пути, – хмыкнула Тайка и с головой погрузилась в информационную пучину.

А я быстренько черкнула на полях: "Не забыть подкинуть Конякину идею насчет кулинарно-магических рецептов!!!"

До прибытия на Курский вокзал оставалось полчаса, когда я позвонила Горбачеву и сообщила, что мы практически на подлете к стольному граду.

– Отлично, – сказал Михаил Сергеевич, – у вас много вещей? Может, вас встретить?

– Нет, спасибо, мы налегке.

– Хорошо, давайте тогда встретимся на Китай-городе, в центре зала через два часа, вы как раз спокойно доберетесь. Пленка у вас с собой?

– Да-да, все при нас и в лучшем виде.

Но, до центра зала на Китай-городе мы добрались раньше, пришлось помучиться, дожидаясь нашего пунктуальнейшего детектива.

– Что-то я опять есть хочу, – сказала Тайка, страдальчески глядя по сторонам. – Курицу гриль бы сейчас с картошкой навернула…

– Дорогая, у тебя, похоже, яма желудка образовалась. Я всерьез за тебя переживаю. Если так дальше пойдет, придется обращаться в клинику, чтобы тебе засунули в желудок надувной баллон для предотвращения обжорства и ожирения.

– Это я на нервной почве! – огрызнулась обжорка. – Нервы у меня расшатались!

Ну, да-а-а-а, конечно, кто бы сомневался, исключительно на нервной почве мы с самого детства любим вкусно и обильно пожрать. А потом худеть, худеть, худеть…

Когда же, наконец, из вагона вышел знакомый серый костюм с не менее знакомым черным чемоданчиком "дипломатом", мы призывно замахали крыльями. Михал Сергеич махнул в ответ и направился к нам.

– Здравствуйте, девочки, извините, что в метро назначил встречу, но дел столько, что даже поесть некогда. Можете коротко, но ясно обрисовать, что произошло?

– Можем! – выпалили мы с подругой хором и принялись обрисовывать, поминутно перебивая друг друга. Благо, Михаил Сергеевич человек эрудированный, понятливый, поэтому без особого труда смог вынести разумное зерно из нашей сбивчивой стрекотни.

– И, в общем, вот! – подытожила я, торжественно вручая ему кассету. – Такие дела!

– Понятно, – Горбачев убрал кассету в "дипломат". – "Захаров-студия" и "Эдельвейс" – это случайно не те киностудии, на владельцев которых завели уголовные дела?

– Да-да, они самые! – синхронно закивали наши головы. – Мы по ходу следствия, успели в некоторых из этих дел покопаться, думали, убийство Анастасии как-то с ними связано. Там еще один бизнесмен есть придурочный, он через киностудии деньги отмывал, надеемся, он там много чем отличился и его обязательно возьмут за жабры. У нас к этому свой, личный интерес имеется.

– Я все понял. Прослушаю запись, пообщаюсь со следователем и свяжусь с вами.

– Мы будем очень ждать и надеяться, что гражданка Охрименко, в девичестве Серебрякова, а еще в более глубоком девичестве Сомова, понесет заслуженное наказание.

Мы вообще за торжество справедливости и за мир во всем мире. Да, да, мы такие.

– Позвоню, как только хоть что-нибудь прояснится.

На этом Михаил Сергеевич откланялся, на прощание, как обычно, попросив нас не вмешиваться, не встревать и не влезать во всякие темные криминальные истории. И мы, как обычно, пообещали этого не делать. И поехали домой с чувство не напрасно прожитого дня.

По прибытию в родные пенаты, расцеловали дорогого Лаврентия и я незамедлительно бросилась к письменному столу, на ходу сообщив Таисии, что готовка еды и прогулка с Лавром сегодня полностью ложится на ее хрупкие девичьи плечи.

– Сена, ты фашист! – было мне ответом.

– Обзывайся как угодно, – я включила компьютер, – у меня работы неподъемно скопилось, успеть бы до утра нащелкать все, что было обещано начальству. Не то завтра меня выведут во двор, поставят к стенке и скомандуют: "Пли!" И будь добра, завари мне кофейку для улучшения мозговой деятельности.

Сердито бормоча под нос: "Ишь, какой нынче фашист пошел, кофейку ему еще подавай!", подруга дней моих суровых потопала в пищеблок.

Главный материал и кучу вспомогательных статей я закончила писать только к половине четвертого утра, даже на сон немного времени осталось. Страшно представить, чтобы со мной было и когда бы я закончила дубасить по клавишам печатной машинки, не подари мне Владик компьютера… Милый, милый добрый Владик! Счастье, что и в нашу деревеньку Большие Брызги пришел технический прогресс, вот еще бы мобильником разжиться и окончательно окультуримся. Сбросив на дискету драгоценный материал, я прилегла на диванчик рядом с безмятежно похрапывающей подругой, дала себе установку проснуться ровно через три с половиной часа и отключилась.

И ведь проснулась ровно через три с половиной часа безо всяких будильников! Ну, чем не Штирлиц? Даже выспаться умудрилась. Понимая, что в столь ответственный день я не имею права опаздывать ни на минуту, лучше даже приехать пораньше, чтоб уж выслужиться, так выслужиться, я торопливо проглотила чашку кофе, оделась, чмокнула Лавруху в кожаный нос, сказав, что гулять его поведет Тая, чтобы он ее будил, не стеснялся, и помчалась в родимую редакцию.

Должно быть впервые за долгие годы самоотверженного труда на ниве "желтой прессы" я прискакала к издательскому дому "Комета" за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Немыслимое дело! В уверенности, что придется потоптаться в коридоре под закрытой дверью в ожидании любимого начальства, я поднялась на второй этаж и прошествовала к двери с табличкой "Редакция газеты "Непознанный мир". Офис". Слово "Офис" в этой надписи мне особенно нравилось, внушало чувство гордости. Как ни странно, дверь оказалась не заперта, я даже занервничала – уж не прорвались ли преступные элементы в самое сердце "Непознанного мира", желая стырить бесценные сокровища редакции? На цыпочках я прокралась в предбанник, Петюнино рабочее место пустовало, наш секретарь-кроссвордист заступал на рабочую вахту ровно в девять ноль-ноль, ни минутой раньше, ни секундой позже. Заскочила непосредственно в "офис" – тоже никого, не имел привычки наш отважный коллектив припираться на работу раньше времени. Затем отважилась заглянуть в кабинет начальства. За своим фундаментальным письменным столом восседал Конякин С. С. собственной персоной, красными глазами смотрел он в монитор.