Галина Куликова - Рукопашная с купидоном

— Замечательно, — тон у Болотова был менторский. — А то придумали — таскать чужих людей по своим квартирам и дачам. Это нецивилизованно — раз, и неприятно — два.

— Я рада, что мне удалось избавить тебя от неприятностей, — сказала Лайма, которой уже расхотелось делиться с ним новостями.

Кроме того — чем делиться? Разве сразу сообразишь, что ему можно говорить, а что нельзя? И особо рассиживаться некогда — вот-вот явится Шаталов. Она посмотрела на часы и сказала:

— Жаль, что у тебя мало времени.

— Не настолько, чтобы не выпить чашку кофе.

Он поднял голову в поисках официанта. Бандерасы ходили между столиками и смотрели на посетителей жгучими глазами бандитов, направленных в кафе на исправительно-трудовые работы. Болотов картинно щелкнул пальцами и заказал «эспрессо». Лайма уже ела свой торт, начав с верхнего слоя крема. В уголке рта у нее застряла шоколадная крошка. Болотов, вывалив на нее все свое раздражение, тотчас оттаял. Взял салфетку и нежно стер крошку, перегнувшись через стол.

— Так что там насчет дня нашей свадьбы? — спросил он. — Я практически готов.

— Как это — практически? — искренне удивилась Лайма.

— Не придирайся к словам. Обычно мужчины говорят, что они не готовы жениться, я же у тебя такой особенный, что заявляю о полной и абсолютной готовности.

Физиономия у него сделалась умиротворенной. Как будто они сидели в собственном саду под вишней и ковыряли ложечками в креманках. Лайма поняла, что он всегда считал себя неотразимым. Ее счастливым билетом. А что? Это так и есть. Все женщины будут ей завидовать.

— Тебе не нравится кофе? — спросила она.

— Почему?

— Ты медленно пьешь. Прошло уже пятнадцать минут, а ты выпил всего половину чашки.

— Мы же не на скорость его пьем. И, кстати, не уходи от ответа.

— Хорошо, давай назначим свадьбу на конец августа.

Конец августа всегда был для нее как Новый год. Некий рубеж, когда заканчивались отпуска и начинался нормальный рабочий период. В конце августа они поженятся и с сентября заживут одной семьей.

— Но ты должна понять, Лайма, что, если мы сочетаемся браком, это уже навсегда, — предупредил жених. — Все изменится бесповоротно.

Лайма не успела прочувствовать, как это — все бесповоротно изменится, когда увидела за окном Корнеева. Он вышел из машины, подкрался поближе и теперь строил ей обезьяньи рожи. Тряс рукой с часами и показывал на них пальцем.

— Ну, — сказала она, хлопнув ладонями по столу. — Кажется, тебе пора. Мне тоже надо отправляться.

— Тебя подвезти?

— Нет, я с шофером. Николай Ефимович выделил мне личный транспорт. Приходится много ездить, смотреть помещения…

Тут Болотов обернулся и увидел Корнеева, который приплюснул нос к стеклу, сделавшись похожим на поросенка Хрюшу.

— Господи боже, что это?! — отшатнулся он.

— А! Это и есть мой шофер, — легкомысленно ответила Лайма. — Не может жить без руля. Очень переживает, когда приходится стоять в ожидании.

— Надеюсь, у него с нервной системой все в порядке? — пробормотал Болотов. Встал и сказал:

— Ну, если ты меня гонишь, я пойду. Скажи только, когда закончится твоя эпопея с поисками помещения? Я уже отвык ночевать один. Или ты специально, — он хохотнул, — разжигаешь во мне страсть?

— Давай созвонимся ближе к вечеру, — улыбнулась Лайма. — Тогда все и обсудим.

Болотов встал, нежно поцеловал ее в губы и пошел к выходу. Распахнул дверь на улицу и оказался лицом к лицу с Шаталовым. Шаталов для него был ноль, пустое место. Поэтому он преспокойно пропустил его внутрь и вышел, не оглянувшись.

Лайма вздрогнула. Надо же — ирония судьбы. Они столкнулись нос к носу: мужчина, от которого у нее мурашки по коже, и тот, за кого она собирается замуж.

Смешно, конечно, но Шаталов тоже оделся в бежевое. Его густые каштановые волосы были небрежно откинуты со лба, каменный подбородок подчеркивал жесткость взгляда.

Расторопный Бандерас бросился навстречу новому посетителю, но тот пресек его порыв на корню:

— Спасибо, меня уже ждут. — И прямиком проследовал к столику Лаймы.

— Геннадий, — выдохнула та, приподнявшись и снова упав на стул. — Это вы.

— Это я, — ответил Шаталов, усевшись на место, которое только что освободил Болотов. Поерзал и сказал:

— Чертово солнце! Нагрело стул, сидеть невозможно.

Лайма покраснела и, чтобы скрыть замешательство, спросила с вызовом:

— Так вы узнали хоть что-нибудь?

— Узнал. Узнал, что ни о какой Соне Кисличенко родственники Ники Елецковой никогда не слышали.

— Жаль, — пробормотала Лайма, на которую опять стало накатывать знакомое ощущение неконтролируемого восторга.

Господи, с чего она взяла, что хочет замуж за Болотова? Разве можно выходить замуж за одного мужчину, когда так сильно волнует другой? Черт с ним, пусть управляет ею. Она согласна.

Шаталов, не подозревавший о тех тектонических сдвигах, которые производил в ее мозгу и гормональной системе, сердито сказал:

— А теперь давайте повествуйте, кто такая эта ваша Соня Кисличенко.

На самом деле ему хотелось схватить Лайму за плечи и трясти до тех пор, пока вся информация не вывалится из нее, словно золото из волшебного барашка. Почему он решил, что она действительно переводчица и может обеспечить индусу алиби? А если она соврала? Он даже не знает, как ее по-настоящему зовут — Ольга? Лайма? Или какая-нибудь Катаржина? Он был знаком с одной полькой, Катаржиной, как две капли воды похожей на нее. Такой же красивой и несговорчивой. Только полька никогда его так не бесила. И он не обращал внимания на всякие мелочи — как она облизывает губы, барабанит по столу пальцами с аккуратными ногтями машинистки, кидает взгляд из-под ресниц — неожиданно, словно вонзает нож.

— Ну… — пробормотала Лайма. — Соня Кисличенко — моя подруга.

Шаталов изумился:

— Вы что, у нее не могли спросить, знает ли она Нику Елецкову?

— Не могла. Потому что Соня тоже исчезла. Еще до вашей Ники. Ее увезли в белом автомобиле с тонированными стеклами. В прошлую пятницу.

— Что?! И вы только сейчас мне об этом говорите?!

Он наклонился вперед, и Лайма заметила, что его широкие ноздри так быстро и мелко трепещут, словно в носу сидит стрекоза. Тогда она живо возразила:

— Мы с вами только вчера познакомились. Что же, я должна была сразу исповедоваться?

— Вы просто дура. В какие игры вы играете? Я уже жалею, что не рассказал о вас милиции. Сегодня же продиктую им номер вашей машины.

— Машина краденая, — парировала Лайма. — И вообще. Я вам все наврала. Я никакая не Ольга Удальцова, и видеть вас больше не хочу. Я думала, вы мне поможете, а вы только выспрашиваете. Зря я вас вчера поцеловала.

Она вскочила и собралась уходить. Однако Шаталов тоже встал и преградил ей дорогу.

— Это я вас поцеловал. — Она шагнула влево, он тоже шагнул влево. Она шагнула вправо, он повторил маневр. — И при условии, если вы не будете морочить мне голову, мы сможем это при случае повторить.

— При случае? — ахнула Лайма. — Да еще с условием? Нет уж, благодарю покорно. Целуйтесь с другими дурами. С меня хватит.

— Куда это вы собрались? Я вас не отпускаю. Выкладывайте все, иначе милиция будет здесь через пятнадцать минут.

— Идите к черту!

Она оттолкнула его двумя руками и рванула к выходу.

— У меня есть номер вашего телефона! — предупредил Шаталов.

— Он тоже краденый! — бросила Лайма через плечо. — И не забудьте заплатить по счету.

Чертыхаясь, он расплатился и ринулся вслед за ней. Однако тут на его пути встал Корнеев, надвинувший на нос темные очки.

— Спокойно, дядя, — сказал он, поигрывая мышцами. — Дама отчаливает, а вы ей не препятствуйте. И тогда ваша печень останется на привычном для нее месте. О'кей?

Шаталов отступил и засунул руки в карманы. Стервозная девица уже сидела в машине. Второй раз она уезжала в никуда, а он сердито смотрел ей вслед.

Роберт Агашкин открыл дверь, немедленно узнал Корнеева и отпрыгнул назад, словно в лицо ему полыхнуло огнем.

— Лаймочка! — В его голосе звучала укоризна. — Ты говорила, что придешь с другом!

— Это и есть мой друг. — Она ступила в коридор, заставив хозяина квартиры попятиться. — У нас очень-очень важное дело.

Перед этим она взяла с Корнеева двадцать пять честных слов, что он не будет ничего делать с бедным Робертом и позволит ей самой вытянуть из него все сведения, которыми тот располагает. Корнеев давал свои честные слова, но выглядел при этом, как кот Базилио, хитрый и коварный.

— Ну хорошо, — смирился Агашкин. — Проходите. Не обращайте внимания на беспорядок, я выполняю один важный заказ.

Они вошли в комнату, ступили на длинный ковер с затоптанным ворсом и замешкались, не зная, куда деться. Все сидячие места были заняты какой-то дребеденью: рулонами бумаги, линейками, пружинами, гвоздями, молотками, деревянными чушками и прочим и прочим. Были тут даже куча камней на газетке, отвратительно воняющая бутыль с зеленоватой жидкостью и ведро с обойным клеем. На диване лежал драный кот по кличке Палтус, злой и кусачий. Корнеев сказал: «Кыс-кыс», и кот приоткрыл амбразуры глаз ровно на миллиметр, чтобы поточнее прицелиться, если вдруг что.