Галина Куликова - Рукопашная с купидоном

— Сила вдохновения мужчины, — сказал Корнеев, — прямо пропорциональна массе восхищающейся им женщины. А тут этих баб несколько тонн. Думаю, мы спокойно можем оставить их ненадолго одних и устроить военный совет.

Роман договорился, и им выделили скучный кабинет со скрипучей мебелью, стены которого оказались увешаны вырезками из местной газеты, отпечатанной на чудовищной бумаге с черными зернистыми фотографиями. Все люди, попавшие на газетные полосы, были похожи на чумазых шахтеров, только что вылезших из забоя. Начальница какого-то производства, чье изображение оказалось у Медведя прямо над головой, выглядела особенно дико. Казалось, что перед тем, как сфотографировать, ее обуглили на костре, а потом заставили показать в объектив устрашающе белые зубы.

Лайма перевела взгляд на пыльное окно, которое бомбили настырные мухи, обозрела пейзаж и положила ладони на стол.

— Итак, — начала она. — Приступим.

После чего подробно рассказала Медведю с Корнеевым о том, что ей удалось узнать в гостинице об исчезновении Ники Елецковой. Про встречу с Шаталовым она тоже рассказала, но, разумеется, без подробностей.

— Я попросила его не сообщать в милицию мою фамилию, — закончила она. — Но слова он мне никакого не давал. Так что лучше мне сейчас паспортом Ольги Удальцовой не пользоваться. Что вы думаете по этому поводу?

— «Глухарь», как говорят менты, — подал голос Корнеев. — Вот что думаю лично я. С такими скудными исходными данными на удачу рассчитывать глупо. Мы не знаем Нику Елецкову — ни ее прежнюю жизнь, ни круг ее общения, ни характер… Вообще ничего.

— Подождите, я еще не дошла до самого главного, — сказала Лайма, внутренне холодея.

Ей придется рассказать о Соне, другого выхода нет. Здесь она может предоставить им не только дополнительную информацию, но и реального подозреваемого — Возницына, который уехал в Воронеж или, что более вероятно, где-то скрывается.

— Еще до того, как мы с вами встретились, — выдавила из себя Лайма. — За несколько дней до этого… При схожих обстоятельствах исчезла моя близкая подруга. Ее увезли от станции метро на белом автомобиле с тонированными стеклами, а на шее у нее был желтый шарфик с черными завитушками.

Корнеев невольно присвистнул, а Медведь так резко откинулся на спинку стула, что едва не выломал ее с мясом. Спинка хрустнула и напряглась.

— Немедленно выкладывай все до конца, — велел Медведь, возбужденно глядя на Лайму. — Тебе, значит, угрожает опасность, а ты, значит, молчишь.

— Мне? — переспросила Лайма. — Мне угрожает опасность? С чего ты взял?

— С того он взял, — подхватил Корнеев, сделавшийся на редкость мрачным, — что ты знакома с обеими жертвами похищения.

— Из этого не вытекает, что следующей похитят меня, — возразила Лайма. — Соня моя подруга, а Нику Елецкову я знаю столько же, сколько и вы. Пять минут пообщались за столиком в аэропорту да еще в гостинице обменялись кивками.

— Ты прекрасно понимаешь: за этим что-то стоит.

Корнеев сегодня демонстрировал чудо перевоплощения. Одержимый программист исчез, уступив место нормальному мужчине с нормальными реакциями. Такой Корнеев Лайме нравился необычайно. Впрочем, когда они решили записать самые важные пункты своих рассуждений, он немедленно достал из кармана мини-компьютер.

— Итак, мы имеем дело с одним и тем же похитителем. Даже сомневаться нечего. Детали-то совпадают! Нужно понять, почему именно эти две женщины привлекли преступника? Есть ли между ними что-то общее? Лайма, вопрос к тебе. Ты хорошо знаешь Соню, и ты разговаривала с Никой. Напрягись. Что может их объединять?

— Маленькие дети! — тотчас выпалила Лайма. Вот что трогало ее больше всего. — Два крохотных существа, оставшиеся без мам. Может быть, конечно, это совпадение…

— Совпадения бывают только в геометрии, — отрезал Корнеев. — Что ты знаешь об этих детях?

— Сониному Пете десять месяцев, а Никиному Косте год. Вот, собственно, и все…

— А папаши?

— Папаш нет, — с легким изумлением констатировала Лайма. — Об этом я как-то не подумала. Полагаешь, преступника интересуют матери-одиночки?

— Вполне вероятно. Какая-нибудь психическая травма, — пожал плечами Медведь. — У всех маньяков есть серьезные психические травмы. По крайней мере так утверждают их адвокаты.

— Может быть, преступник рос в неполной семье и мать его истязала? Отца не было, заступиться за него никто не мог… И поэтому он решил, что все матери-одиночки заслуживают смерти.

— Но почему он решил это именно сейчас? — воскликнула Лайма. — И почему именно Соня и Ника ему особенно не понравились?!

— Ты уверена, что они не были знакомы друг с другом? — спросил Корнеев. — Возможно, они вели бурную переписку или хотя бы обменивались открытками на Рождество? Жизнь иной раз спутывает людей, как компьютерные провода, образуя одну большую страшную кучу.

Лайма немедленно придумала, как это выяснить. Позвонить Шаталову и попросить его узнать у родных Ники, слышали они когда-нибудь такое имя — Соня Кисличенко? Наверняка там уже проверили и письма Ники, и рождественские открытки. Шаталов, конечно, вцепится в нее мертвой хваткой. Начнет допытываться, кто такая Соня. Но делать нечего, и Лайма сказала:

— Позвоню-ка я тому типу, с которым встретилась возле гостиницы.

— Только пользуйся, пожалуйста, своим собственным телефоном, — предупредил Медведь. — С рабочими явно что-то не то. Мы не можем рисковать.

Лайма достала визитку Шаталова и набрала номер — медленно, чтобы соскакивающие с кнопок пальцы не выдали ее волнения. Несколько долгих гудков, и он ответил:

— Да.

Это «да» показалось ей восхитительным. Наполненное, эмоциональное, бархатистое «да». Секретарша, которой он по телефону раздает поручения, должна постоянно грызть кончик носового платка, чтобы сдержать чувства.

— Геннадий? — спросила Лайма низким голосом, представив его сидящим за огромным столом в кабинете.

Вокруг разложены бумаги, на мониторе болтаются таблицы со сложными экономическими расчетами, в недопитом чае плавает раздавленный ложкой кружок лимона, секретарша подсовывает ему стопку документов, требующих срочной подписи, а он сидит и думает о ней, о Лайме. И когда вдруг звонит телефон и он слышит знакомый голос, сердце его подпрыгивает, переворачивается и неловко шлепается на прежнее место.

— А, это вы, — сказал Шаталов. — Что вам нужно?

Лайма приняла удар всем своим солнечным сплетением и целую секунду переводила дыхание. Потом сощурила глаза и быстро и четко объяснила, что именно ей от него нужно. Всего-то кое-какая информация.

— Это в наших общих интересах, — напомнила она.

— А что за Соня Кисличенко? — конечно же, спросил Шаталов. — Кто она такая?

— Просто одна тоненькая ниточка, за которую я хочу потянуть.

— Я тоже хочу потянуть за эту вашу ниточку, — безапелляционным тоном заявил он. — Если родные Ники слышали о ней, вы выложите мне все.

— Я подумаю. — Сейчас с ним говорила огромная куча женской гордости. Можно сказать, гора. — Вы сначала узнайте, а потом уже ставьте условия.

Положила трубку и, чтобы лишить Медведя и Корнеева возможности давать комментарии, воскликнула:

— Еще эти шарфики! Они не дают мне покоя. Какая-то глупая, чрезвычайно театральная выходка. Пригласить женщину на свидание, подарить ей шарфик, потом увезти и…

— Похоже на женский замысел. — Медведь достал из стаканчика карандаш и дочесал переносицу. — Что, если в машине сидела женщина?

— Когда Ника Елецкова просила о помощи, она говорила о преступнике — «он».

— Может, быть, преступление срежиссировала женщина? — высказал предположение Корнеев. — За рулем сидел мужчина, который только выполнял чужую волю.

— Но зачем вообще нужны эти шарфики? — воскликнула Лайма.

— Чтобы задушить. Должно быть, преступника это волновало. Только представьте: жертва едет к месту убийствам готовой удавкой на шее.

— Ты знаком с психологией преступников? — хмыкнул Медведь.

— Можно зайти в сеть и познакомиться, — тут же предложил Корнеев. — Существуют и мемуары убийц, и серьезные психологические труды, и еще много всякого разного.

— У нас времени нет, — отрезала Лайма. — Бондопаддхаю скоро улетать в Дели. Осталось всего ничего. Если ты погрязнешь в мемуарах, он не попадет на родину. И наша миссия провалится.

Протянула руку, взяла листок бумаги, достала из пластмассового стаканчика желтый маркер — не иначе, здесь кабинет какой-нибудь местной шишки! — и закрасила все белое поле. Потом черной ручкой нарисовала по полю круглых «улиток».

— Судя по всему, вот так выглядят эти самые шарфики. Сделаны они из легкой, скорее всего шелковой ткани.

— Их могут продавать на любом вещевом рынке, — подхватил Корнеев. — Турецкая или вьетнамская продукция, никем не контролируемая. Узнать, откуда они взялись, просто невозможно.