Михаил Башкиров - Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…

– Склероз, понимаешь…

– А я говорю, приходил, и не отпирайся.

– Тогда скажи – зачем?

– Подарить мне братика.

– Две недели назад меня здесь не было.

Попытка оправдания не возымела действия.

– Да ты не бойся, я тебя никому не выдам. Ты так хорошо шептал…

– Что шептал?

– Ага, думал, если меня заперли в детской, я не услышу.

– Правда-правда слышала?

Я начал подделываться под интонацию капризного ребенка.

– Папа говорит, у меня абсолютный слух.

– А что, кстати, папа делал, когда я пришел?

– Папа, как всегда, спал.

– С мамой?

– Глупый. Папа – в кабинете. А мама готовилась встретить тебя.

– Ах да, правильно, мы же договорились о свидании…

– Ну вот, а еще сознаваться не хотел.

Нет, определенно из этой восьмилетней особы с косичками вырастет классный следак.

– Так что ты, лапа, слышала?

– Я не лапа.

– Замнем.

– Угу.

– Так что слышала?

– Все!

– Что все?

– Опять прикидываешься глупым!

– Ранний склероз последней стадии.

– Как у бабушки.

– И серого волка.

– При чем здесь волк? Ты приходил, а не волк.

– Ну я, я, я!

Пришлось брать на себя чужие грехи.

– Мама сначала вскрикивала от удовольствия, как будто ее катали на аттракционе.

– Было дело.

– Это когда сначала круто-круто вверх, а потом сильно-сильно вниз.

– А потом?

– Мама замолчала и принялась дышать, дышать, дышать – как на тренажере.

– Избавлялась от лишнего веса?

– Опять начал прикидываться?

– Нисколечко.

– Тогда слушай дальше… Потом мама сердито на тебя закричала.

– За что?

– Наверное, ты ей больно сделал?

– Я нечаянно.

– А теперь скажи, что ты маме шептал.

– Шептал?

– Нашептывал. Я не поняла. Про незабудку какую-то.

– Про цветок?

– Тебе лучше знать.

– Склероз.

– Вру, вру. Ты шептал, наоборот, про забудку.

– Деточка, давай так договоримся: марш спать, а я приду к вам днем.

– Ой, хорошо, что днем. Папа тебе свои марки покажет.

Довольное и счастливое дитя отправилось на боковую.

Мне же, взявшему на себя и шепот, и братика, предстояла беспокойная ночь.

Но при одном условии: добровольном согласии Нинели Осиповны…

Я знал: разговор будет нелегким.

Но упустить такой шанс я не мог.

Ведь для всех я сижу в засаде у пещеры…

Я постучал в окно спальни.

Доцентша испуганно выглянула.

Я приложил палец к губам.

Доцентша открыла окно.

Я пробрался в спальню.

– Диня, ты чего не через дверь?

– Не надо, чтобы меня видели.

– Объясни, если можно.

– Засаду хочу в саду организовать.

– В чьем?

– В твоем.

– Объясни, если можно.

Доцентше не пошло на пользу внезапное пробуждение.

Я начал тщательно подбирать нужные слова:

– Нинель, а ты хоть раз невесту в саду изображала?

– Нет.

– А хотелось?

– Иногда. Но не так, чтобы очень. Как видишь, обошлась.

– Извини, наверное, возраст.

– Скорей всего. Мне же до климакса годика с полтора.

– А ради продовольственной безопасности Родины сможешь?..

– Диня, я не поняла.

– Невесту сыграть.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Неудобно как-то.

– Все равно темно.

– А луна?

– Только нарождается.

– А ты?

– Я и не такое видел.

– Хам.

– Извини, я в другом смысле.

– Ладно. Что не сделаешь ради любимой Родины…

Нинель Осиповна принесла давно приготовленную кружевную фату.

– А чулки можно оставить?

– Даже нужно.

– А бюстгальтер?

– Ни в коем случае.

– А что делать?

– Просто прогуливаться, изображая страсть.

– Это как?

– Ну, поглаживай бедра, промежность, лобок…

– Фи, какая гадость.

– И стони, стони, призывно и погромче.

– А вдруг прилетит?

– Скорей всего, придет.

– Так что – все терпеть?

– Ну, пока на нашего оплодотворителя никто не жаловался.

– Я бы, Диня, конечно, родила, пусть и поздновато, но… Пожалуйста, отвернись… Но если бы мальчик походил на тебя…

Доцентша, судя по шороху и шелесту снимаемых одежд, приготовилась к соблазнительному променаду среди яблонь.

– Нинель, давай для повышения эффективности еще иллюминацию устроим.

– Прожектора, что ли?

– Зачем? У тебя свечки какие-нибудь имеются?

– Для юбилейных тортов.

– Сойдет.

– Тогда их надо по фужерам распределить, поджечь и расставить.

– Красиво будет, – сказал я, оборачиваясь.

– Диня!

Пришлось снова показать обрюзгшей дородной невесте спину.

Ой, не клюнет гад на такую квашню…

Не клюнет!

Доцентша расставила свечи по кругу и принялась выделывать замысловатый танец живота.

Я же, крадучись, обходил невесту по периметру.

Такой засады Кремль еще не видел.

Свечи.

Яблони.

И доцентша в белой кружевной фате и белых с искрой чулках.

Невестушка…

А я – страж застарелой невинности.

Вернее, начинающий сутенер.

Но скоротечно увядала ночь.

Но зря оплывали свечи.

И безуспешно старалась доцентша изобразить неутоленное желание.

Правда, я лишний раз убедился, что мне пока не грозила импотенция, как бедному племяннику Севе.

А Нинель Осиповна, похоже, вошла во вкус.

Я подумал, что ей можно спокойно завязывать с наукой и бежать устраиваться стриптизершей.

Напрасно я напрягал зрение, слух, обоняние и фотоаппарат.

Только глупые мотыльки слетались к светящимся фужерам.

Только мотыльки…

Рассвет объявил ночи ультиматум.

Свечи прогорели.

Доцентша углубилась в сад.

Чучело даже не взглянуло на кандидатку в невесты.

Ловля на живца закончилась, когда обнаженная доцентша напоролась на голого мужика.

Псевдолюбовник вежливо поздоровался и начал одеваться.

Ладно, решил я, – потрясу хоть этого нудиста.

Отправив утомленную и продрогшую наживку в дом, я учинил допрос нудисту:

– Мужик, ты кто?

– Любовник.

– Какой, на хрен, любовник, если у тебя не встает!

– Раньше у меня с полоборота на любую…

– Так то раньше.

– А теперь элементарная имитация достойного прошлого.

– Не понял?

– Мы уже десять лет как любовники, еще со студенческой скамьи. Она, глупая, на первом курсе вышла замуж за препода – этот урод энтомологию читал… Ну, и на практике соблазнил …

– Бабочками, жуками, стрекозами.

– Она романтичная, понимаешь, сейчас таких нет.

Я хотел сказануть о Зинаиде.

Но у этого бедолаги – своя головная боль.

– Понимаю. Если она тебя с неработающим аппаратом четвертый год принимает…

– Третий.

– Значит, ты у нас – один из первых ученых импотентов?

– А это началось практически одновременно у всех, поверьте. Хотя большинство скрывало до последнего.

– Любишь до сих пор? Несмотря ни на что?

– Даже больше, чем раньше.

– А как ты допустил, что она залетела, и не от тебя, и не от мужа?

– Ребенка ей больно захотелось. Я же дурак был, не заделал своего, когда мог. Думал – не переживу, когда энтомолог будет моего ребенка воспитывать, а вон как обернулось… Спровоцировала она меня на ссору, и я неделю не приходил, ну, а пришел – она уже была заряжена.

– Значит, ты его не видел.

– Видел.

Я замер в предчувствии удачи.

– Но в тумане… Как раз после ссоры… Она меня выгнала раньше положенного, и я засек его.

– И как он выглядел?

– Обыкновенный человек.

– Ты уверен?

– Да вроде ничего странного, кроме способности менять габариты.

– То большой, то маленький?

– Вы уже знаете.

– А почему ты не говоришь, что он внезапно исчез?

– Думал, не поверите.

Показания нудиста полностью совпали с рассказом несчастной музыкантши.

Значит, не зря смущали портреты композиторов, не зря…

– Он-то тебя заметил?

– Нет, я успел залечь.

– Никому не трепал?

– Нет.

– А ей?

– Тоже.

– Вот и молчи дальше, если жить хочешь.

– Но вроде он еще никого не убивал.

– В общем, слушай сюда, отъявленный скептик. Если обнаружишь у себя в саду или в саду так называемой любовницы яблоко, пронзенной стрелой, дуй моментально ко мне.

– Нет, но ведь он правда никого еще не убивал.

– Так не будь первым, – сказал я. – Или вторым.

Полуодетый горе-любовник отправился к законной жене, наверное, тоже родившей от того, который пока еще никого не убивал.

Пока…

Всенощное хождение вокруг обнаженной доцентши гарантировало сверх-аппетит и крепкий-прекрепкий сон.

Двойной завтрак собственного ускоренного приготовления – бутерброды и кофе – я умял в гордом одиночестве.

Нинель Осиповна давно спала, даже не сняв фату и чулки.

Перед отходом в спальню я успел задать доцентше всего лишь один вопрос.

Так, в качестве профилактики.

Вдруг танец живота и эротические пассы способствуют активизации долговременной памяти.

Конечно же, я спрашивал о том экстрасенсе-мальце, избавившем позавчера меня от болей в мошонке.