Анжелика Горбунова - Тайна Легницкого музея

— Может быть, его сегодня здесь и нет? — прошептала Оксанка.

— Вряд ли. У него время тоже ограничено, да и желание найти сокровище подстегивает, — разуверила ее я.

Мы осторожно, шаг за шагом стали продвигаться дальше. Хорошо, что парк прилегал почти к самому дому. Все было тихо. Вот уже видна лестница. Оксанка оставила нас за можжевеловыми кустами, а сама направилась к ней. Она попробовала лесенку рукой на прочность — никакого звука не раздалось. Лестница была хорошо прикреплена. Оксанка полезла вверх, а мы с Эллой вцепились друг в друга. Несколько мгновений — и Оксанка наверху. Она почти приникла к крыше, чтобы силуэт не вырисовывался на небе. Мы уже не различали ее в темноте.

Вдруг послышался слабый скрип из соседнего сарайчика. Мы похолодели. Это, вероятнее всего, наш «театральный тип» снова вышел на раскопки. Как же там Оксанка?

Самое хорошее было то, что «тип» начал копать там же, где и вчера, то есть с правой стороны дома. Нас он видеть не мог, если только не стрельнет в голову пойти за чем-нибудь в обход дома. С Оксанкой мы договорились так: если проникнуть на чердак не удастся, она спускается и бежит в наше укрытие. Если же минут пять ее не будет, значит, мы должны продвигаться к лестнице. Пять минут давно истекли, Оксанки не было, и мы рискнули выползти. В измерении одного вздоха мы подбежали к лестнице. Справа слышались равномерные звуки внедрения лопаты в землю — «тип» копал. Элка лезла впереди, я сзади, прикрывая тыл. Вот мы уже на крыше.

— Идите сюда! Дверца здесь только прикрыта, даже подозрительно, — услышали мы шепот Оксанки. Она подала руку Элле, та — мне, и мы кое-как протиснулись в небольшое отверстие слухового окна. И, конечно же, я умудрилась зацепиться за вертушок створки.

— Только бы не сработала сигнализация! — молилась Элла, отцепляя меня.

Наконец мы просочились. Это и в самом деле был чердачок. Передвигались мы в полусогнутом виде из-за низкого потолка. Было очень темно, нужно зажигать фонарик, хотя это и опасно. Я пошла на жертву, сняла с себя топик, оставшись в лифчике, топиком же обернула фонарик, чтобы свет не был ярким. Мы осторожно осветили углы и увидели, что на чердаке находилась свалка всевозможных вещей. Скорее всего, это вещи с этой же усадьбы, но уже непригодные для выставления. У Элки заблестели глаза:

— Смотрите, сколько здесь шкафчиков, буфетиков, стульев!

— Сейчас не это главное, — сказала ей я. — Это и так ваше! Необходимо найти способ, как спуститься в зал.

Оксанка ощупывала пол руками, я бродила с фонарем, ведя за руку Эллу. Вдруг Оксанка позвала нас:

— Посветите сюда, я что-то обнаружила. По-моему, это какая-то карта.

Я посветила. Оксанка держала в руках сверток, края которого были порваны. Мы сели на пол и склонились над ним. Дрожащими руками развернули его, он был весь в пыли и в паутине. Клокотание в горле Оксанки дало нам понять, что найдено что-то очень важное.

— Это он! Это наш предок, Элка! Это он! — заголосила она шепотом. Мы увидели портрет пожилого мужчины в костюме XVIII века. Седой парик с буклями, голубая орденская лента на мундире. И — да, мы с Эллой явственно увидели, что у него поразительное сходство с Оксанкой. Это ли не доказательство родства?! Оксанка быстро свернула портрет и сунула его в сумку. Я снова стала светить. Наконец мы увидели крышку какого-то люка, сразу втроем взялись за ручку и приподняли. Никаких ненужных звуков, к счастью, не раздалось, так как крышка была деревянной. Мы посветили вниз и увидели один из залов, но… из люка не вело никакого спуска, а высота приблизительно три с половиной метра. Мы скисли. Прыгать не было никакой возможности, так как сломали бы себе если уж не шеи, то передвигательно-хватательные органы точно уж. Все пространство внизу было чем-то да заставлено.

— Стойте! — я хлопнула по лбу (он оказался Оксанкин). — Ведь у нас есть веревка!

Мы быстро извлекли ее из сумки и занялись поисками, к чему бы прикрепить. Взгляд упал на перевернутую металлическую кровать. Один конец веревки я привязала к ее ножке морским узлом. Но чтобы не рисковать, нужно было одной из нас остаться наверху и следить за веревкой. Решено — остается Элла. Мы оставили ей фонарь и начали спускаться. Первой лезла Оксанка. На всякий случай мы с Эллой держали веревку. Через некоторое время раздался Оксанкин голос:

— Готово, лезь!

И я полезла. Приземление прошло удачно. Элла сбросила нам сумку. Все было тихо. Фонарик мы зажгли на самую слабую мощность, да к тому же не вытаскивали из моей майки.

Наша картина находилась в соседнем зале. Слабый свет освещал путь. Вот мы входим в наш зал. Вот комод, кресло с наброшенным на него палантином, а вот и стена с вышитой картиной. Мы слышали стук сердец друг друга. Оксанка вытерла о лосины влажные от волнения руки и сняла картину — вот она, розеточка! Оксанка, передав мне картину, сняла с шеи медальон. Надев цепочку на руку, чтобы он не упал на пол, она приложила его к розетке и надавила. Раздался щелчок, Оксанка потянула медальон за цепочку на себя, а он потащил за собой «кусочек» стены — это дверка.

Я придвинула фонарь ближе. Мы увидели небольшое отверстие в обрывках пакли и паутины, внутри что-то лежало. Я почти всунула фонарик внутрь, Оксанка протянула руку и вытащила увесистый мешочек, какой-то футляр и сверток старых пожелтевших бумаг. Пошарив еще раз рукой, она сказала:

— Больше ничего нет, пошли!

Вдруг из соседнего зала мы услышали шум, как будто что-то шлепнулось. Не успели мы ничего сообразить, как в нас врезалась Элка.

— Скорее, скорее прячемся! Он здесь! — зазвенела она шепотом.

Мы бросились на пол и, как ежики, вползли под кровать. Сердца у нас вылетали.

— Он начал подниматься на чердак, я думала — умру! — шептала Элла. — У меня не было времени отвязать веревку.

— А если он сейчас увидит вскрытый тайник, то сразу догадается, что мы здесь! — простонала я.

— Есть выход! — сказала Оксанка. — Доставай телефон, вызывай полицию!

Мы умирали от ужаса, в неудобных позах, на холодном полу. «Тип» был в соседнем зале, он уже увидел веревку и понял, что мы где-то здесь. Нас заставило позеленеть от страха то, что он пришел не один. Становилось ясно: если мы и нашли какие-нибудь ценности, они уйдут на пышные похороны. Бандиты уже вошли в наш зал. Мы видели их ноги рядом с кроватью. Мы зажмурились от осознания страшного. Еще одно движение, сейчас они заглянут под кровать и… дальше как в фильмах ужасов.

…Мы вздрогнули от воя сирен и ослепительного света, хлынувшего в окна. Через мгновение мы услышали голос, говорящий в мегафон:

— Говорит полковник полиции Кароль Гжижа! Дом окружен, выходите через центральный вход!

Теперь мы поменялись ролями, стало слышно, как заметались по залу «тип» и его напарник, как полились знакомые «пся крев» и многое другое, по смыслу можно догадаться какое. Еще было услышано, как открывается замок. Двери широко распахнулись, вбежали полицейские, и мы услышали, как защелкнулись наручники. Когда бандитов увели, мы гуськом выползли из-под кровати. Вид у нас был незабываемый: лохматые, в пыли и штукатурке, а я еще и в лифчике.

Первое, что мы увидели, — это пожилого мужчину в плаще поверх пижамы с галстуком и глазами поверх очков — директора музея. Его выдернули из постели, сказав, что грабят усадьбу.

Мы сидели в кабинете заместителя начальника полиции господина Гжижи. Спать, естественно, не хотелось никому. Было 3.45 утра. Так как говорить по-польски мы не могли, была вызвана пани экскурсовод, владеющая русским. Кабинет гудел, как улей. Каждый присутствующий бубнил свое. Директор лепетал, прося объяснить ему, как столько людей оказалось в музее ночью. «Тип» с напарником, видимо, решив, что лучшая защита — это нападение, орали: по какому праву их задержали, да еще так унизительно, с наручниками. И почему мы не в наручниках, хотя тоже были в музее? Слегка озверев, полковник Гжижа приказал всем замолчать. Дождавшись тишины, он обратился к нам:

— Попрошу вас назвать свои имена.

При фамилии Никольские «тип» посмотрел на нас с такой неприязнью, что нам стало не по себе.

— Ваша фамилия? — обратился к нему полковник.

— Збаровский! — с вызовом ответил тот, и теперь уже вздрогнули мы.

— С какой целью вы оказались ночью в музее? — последовал вопрос, которого мы боялись. Мы переглянулись, и Оксанка пошла «ва-банк»:

— Дело в том, что мы с сестрой, — она указала на Эллу, — единственные потомки Борислава Никольского, — смело заявила она. — Мы специально прибыли из России, чтобы достать документы, подтверждающие это. Конечно, мы признаём, что наши действия незаконны, но, согласитесь, мы не могли предъявить притязания, не имея на то доказательств. А их мы приобрели только сегодня и здесь! — закончила она, гордая своей речью.

— Вам знаком этот пан? — спросил полковник, указывая на «типа» из театра.