Виталий Вавикин - 47 отголосков тьмы (сборник)

Слева вижу священника в рясе, подхожу.

– Зачем вся эта показуха, ведь одни бабки вокруг?

– Почему? У нас много прихожан и мужеска племени. Но для женщин преклонного возраста естественная потребность очистить душу более притягательна. Женщина – непересыхающий источник жизни на Земле, поэтому она по сути своей немного ближе к Богу, в человеческом понимании, конечно.

– Какая еще чистка души, о чем вы говорите? Нет никакой души у человека и никогда не было, и вы как служитель культа лучше меня об этом знаете, только никогда не признаетесь, потому что на работе находитесь и деньги за свою работу получаете. Вас этому всему учили, как меня учили гайки закручивать или программы для компьютеров писать.

– Во многом ты прав, сын мой, но заблуждаешься в главном. Человек не всесилен, но он и не беспомощная букашка в чьих-то руках. Вокруг человека неисчислимая бездна неизведанного, человек не представляет и никогда не представит правильно своего места в мире, да его и попросту нет, этого правильного места. Религия придает хоть какую-то толику устойчивости человеку в окружающем хаосе, пусть даже где-то иллюзорную. Религия жалеет человека, а это уже не так мало.

Уфф! Темный фронт покидает меня, быстро уносится прочь, а я остаюсь один-одинешенек в окружающей пустоте. Ни облачка ни спереди, ни сзади, исчезло все внезапно. Я напряженно всматриваюсь внутрь себя и ничего не могу рассмотреть. И не потому, что чего-то не замечаю, – нет, просто там, внутри меня, теперь пустота. Абсолютная, звенящая торричелева пустота! Боковым зрением я вижу свои оджинсованные ноги, обутые в рваные кеды, – но вот внутри себя меня как будто уже нет. Куда-то вдруг пропал весь. Оболочка без сердцевины. Голый король наоборот.

Но как же я мыслю, если исчезли мысли? Как возможны мысли в абсолютной внутренней пустоте? Или это не мысли, а нечто совершенно иное, недоступное человеческому разуму?

Сон, это всего лишь сон. Как сладко прикорнуть в разгар жаркого июльского денька в прохладном сарае, раскинувшись на душистом свежескошенном сене! Во сне абсолютно все возможно. Можно видеть разнообразные цвета, осязать предметы, чувствовать и различать оттенки запахов! Во сне можно жить настоящей, полноценной жизнью, в отличие от убогого, ограниченного существования в этом слишком серьезном нашем мире. Но может ли человек осознать, что он находится во сне? Взять и сказать в разгар увлекательного приключения или самого зубодробительного кошмара – пардон, ребята, вы ненастоящие, спасибо за участие в интересном спектакле, но мне пора наружу, назад в эту тухлую жизнь, будь она неладна.

Если это сон, значит, нужно попытаться проснуться, затянулось уже это постмодерновое действо, сколько можно? Только как это сделать, если все вокруг встало как вкопанное, а внутри вдобавок – абсолютный вакуум? Чем действовать, если ничего нет? Кто я вообще в таком случае?

Что-то где-то шевельнулось.

Что-то где-то произошло, я это каким-то образом понял, какое-то изменение имело место быть вокруг, но что и где?

Еще раз что-то незаметно дрогнуло в окружающем мире, и вдруг сразу все обрушилось, рухнуло, возопило! Мгновенно я был смят, раздавлен, оглушен. Вместо абсолютной пустоты сразу возникла абсолютная заполненность во всем. Немыслимая тяжесть снаружи и изнутри, чудовищный пресс сдавил каждую молекулу моего тела и каждый квант мысли. Я по-прежнему был, но был наглухо пригвожден к некоему Абсолюту, не имеющему логического объяснения на человеческом языке. И вой, немыслимый вой, чудовищная вибрация Абсолюта, порождающая эту однообразную и в то же время полифоническую мелодию, состоящую из одной бесконечно тянущейся ноты. Этот звук исходил из самых неведомых, таинственных глубин мира, и он, этот звук, безусловно о чем-то вещал, но понять его потаенный смысл не было никакой возможности. Я изнемогал под немыслимой тяжестью, внезапно обрушившейся на меня, не передать словами те мои боль и страдания. Казалось, не осталось уже никаких сил терпеть дальше это бремя, а оно все продолжалась и продолжалась, и конца ему как будто и не предвиделось. Я взвыл. Я старательно выл в унисон чудовищной мелодии, но страшные муки мои продолжались и продолжались. Нет, это просто немыслимо, все, не могу больше…

Оборвалось. Закончилось. Сгинуло.

Я на вечерней улице, освещенной фонарями. Рядом мать, отец, Петя. На пути домой после бани. Смотрю на маму и вижу непередаваемое счастье на ее лице. Оба сына, муж с нею рядом, все живы и здоровы – чего еще требовать от жизни? И я это понимаю и сам переполняюсь тем же волшебным чувством единения семьи, а через это – счастьем единения со всем окружающим миром.

– Когда улетаешь, сынок?

– Еще три дня, в эту субботу.

– Пиши обязательно, мы всегда ждем твоих писем, черкни лишь две строчки, жив-здоров, мне и достаточно.

– Конечно, буду писать, мама.

– Молодец, что не забываешь нас, приезжаешь раз в год обязательно. Но теперь уж, наверное, назад не вернешься насовсем.

– Кто знает, как все повернется, мама, ведь все может быть.

– Не надо, не делай этого, у тебя семья, дочь, живите своей жизнью. Приезжаешь иногда в гости, и слава богу.

Гомерический хохот в зале. Я нелепый, растерянный, неуклюжий перед сотнями, тысячами наглых, издевательских, презрительных взглядов. Толпа жующих, равнодушных, далеких людей. Что им от меня надо? Неужели я им всем что-то должен, чем-то обязан? Чего они все от меня ждут? Хочу уйти со сцены, ноги запинаются обо что-то, и я валюсь со всего маху на дощатый пол, в ладони вонзаются сотни острых заноз – и хохот, хохот, дикий хохот вокруг!

Я в воде, плыву к берегу. Речка небольшая, каких-нибудь тридцать метров, а до берега-то и вовсе не больше десяти. Но что-то странное происходит: гребу старательно, а берег приближаться не хочет. Изнемогаю, выбиваюсь из сил, а он не то что приближается, а как будто даже и удаляется от меня. Вижу мою девушку на берегу, она ничего не чувствует, спокойно разбирает цветы, только что собранные на лугу, она не знает, не понимает, что со мной, что я подобрался уже к самому краю. Я хочу крикнуть, позвать ее, а не могу, не осталось сил даже на шепот…

Карабкаюсь вверх по соломенной крыше. Она такая крутая и рассыпчатая, эта соломенная крыша, я лезу выше и выше, ноги проваливаются сквозь солому все глубже и глубже. Но вот я уже наверху, победно вскидываю руки и тут же чувствую, как вся масса соломы подо мной дрогнула и двинулась вниз. И я вместе с ней. Скорость нарастает, уклон большой, я пытаюсь задержать скольжение, за что-нибудь ухватиться. Но ничего не попадается под руку, крыша под соломой совсем гладкая. Успокаиваю себя, что не так-то это и страшно – спрыгнуть с сарая и приземлиться вместе с соломой на травку. Но тут мои ноги цепляются за какую-то поперечину на самом краю крыши, меня мигом разворачивает на сто восемьдесят градусов, я лечу дальше затылком-спиной вниз и со всего маху грохаюсь о землю. Внутри как будто все обрывается, на мгновение мир цепенеет, потом я открываю глаза и вижу в полуметре от себя ряд сверкающих на солнце кос, стоящих у стены сарая остриями вверх.

– Лови гада, уйдет!

Вижу, из-за угла наперерез выскакивают еще двое. Ухмыляющиеся рожи откровенных дебилов. Лоснящиеся от жира физиономии. Потирают лапы в предвкушении. Позади нарастающий топот, там еще трое. Той же формации ребята. Пятеро на одного – нехилый расклад, абсолютно беспроигрышный. Откуда они взялись, эти странные особи рода человеческого? Летний ранний вечер. Пустая улица, возвращаюсь в общагу с шахматного турнира. И тут они, как снег на голову. Убивать меня собрались. Я остановился, жду. Сердце колотится так, что в ушах гул. Страшно умирать в начале сознательной жизни. У одного в руках нож. Самый из них деловой чувак, получается.

– Я давно ждал этого момента!

Смотрю ему в глаза – откровенная тупость в них, но и еще что-то, никак не могу уловить, какая-то непростая тайна, подвох скрыты в этом отвязном взгляде матерого бандита. Нож у моего горла. Острие щекочет кадык.

– Что, баран, готов к закланию? Это будет справедливая расплата за грехи нашего мира.

Как выражается, сволочь, нахватался где-то в своих малинах, фанфаронит по случаю. Страх пропал, одно удивление. И это все, что было? Это именно сейчас наступает конец всему? Неужели так просто может все взять и закончиться? В семнадцать с половиною?

– О чем задумался, барашек? Итоги жизни никак подводишь? Давай-давай, самое время. Считаю до десяти и режу, не обессудь, много других дел еще осталось, не тобой одним полон свет белый.

Что за белиберду несет, чего пыжится, тварь безмозглая! Или… Или это призрак, мираж, невсамделешнее?

Я резко двигаю головой навстречу лезвию, и острие легко проходит сквозь меня, я не чувствую боли, я спасен! Что же это такое, братцы? Как, оказывается, просто все обстоит на белом свете! Все прямо, чисто, светло! Вперед, только вперед всегда! Невиданная эйфория вдруг накрывает меня своими слепящими крылами и уносит в беспредельные сияющие дали. Меня уже нет, я до конца растворился в нестерпимой белизне света, обрушившегося на меня бурлящим потоком со всех сторон. Вот оно – настоящее, беспредельное и бездонное счастье! Ради этого стоило жить, мучиться, страдать, это настоящий итог всему! Я свободно парю в переливах нежного белого света и готов это делать всегда. Нет большего блаженства, чем быть самим светом, быть всем и ничем одновременно, раствориться в сияющем мире без следа и в то же время продолжать чувствовать себя, понимать, что ты по-прежнему есть и никуда от себя не делся. О господи, как хорошо!