Алексей Егоренков - Земля точка небо

– Законом, – фыркнул Макс, пялясь в мутное запыленное окно, где отражалась комната. – Ты сейчас говоришь о ком? О хулиганах? Им насрать на закон.

– Но ведь, – парень затряс головой. – Ведь не хотят же они попасть в тюрьму?

– Тебе что, извини, совсем башню отбили? – Максим обернулся, не в силах держаться. – Настоящие бандиты, друг мой, любят тюрьму. Ж ивут в тюрьме. Крепнут, бля, в тюрьме.

– Не выражайся, пожалуйста.

– Иди на хуй. Ты пришел изменить себя? Вот тебе первый совет – учись ругаться матом.

Сглотнув, паренек опять двумя пальцами вправил кадык под застегнутый ворот.

– Допустим, – сказал он. – Что еще?

– Гм. Извини, конечно, но на твоем месте я всё-таки занялся бы спортом и научился стоять за себя.

Парень скривился и мотнул головой, подавшись за ней всем телом.

– Ну как? Вот как ты себе это представляешь? – он затряс руками. – Куда мне такому? На турник? На брусья?

– Да убери ты грабли, – Макс фыркнул. – Отжиматься ты точно можешь. Пальцы там не нужны.

– Так. Допустим, – паренек опять резко сбавил тон. – Еще?

– Еще… – протянул Максим. – Еще ты мог бы найти людей. Таких же, как ты.

– Зачем?

– Чтоб не бояться, например, – Макс поднял брови. – Ты собираешься навести порядок на улице в одиночку?

– Подожди, какой порядок? В смысле… побить их? Разогнать?

Максим сделал два шага парню навстречу. Учуял запах корвалола и скривился.

И сказал, раздельно проговаривая слова.

– Бить, разогнать – не получится. С этой швалью нужно идти до конца. Поверь мне, как человеку, близко знакомому с их несложной психологией.

Бульк. Паренек сглотнул и опять поправил кадык. Он слушал.

– Ты готов идти до конца? – спросил Макс.

– Я… не понимаю, если честно.

Прищурившись, Максим уставился щуплому парню в глаза.

Нет. И правда не понимает.

– В общем, забей, – Макс отвернулся и сложил руки за спиной. – Да, ты прав. Ты умный и смелый, а я боюсь, и так далее.

УБИВАТЬ сук надо, УБИВАТЬ их, тебе что, всё разжевывать нужно, идиот?

Паренек сел на корточки, потом с кряхтеньем выпрямился, подобрав какой-то предмет. Максим не заметил этого. Он несся сквозь пустоту, летел куда-то в мутную ночь, гонимый внезапным ураганом эмоций.

Убивать сразу – единственный способ. И ни закон. Ни тюрьма. Ни разговоры. Ни сила. Ничто не действенно. Только одно.

Пожалуй, всё началось, когда щуплый парень вытащил руку из кармана. Эти пальцы. Что-то внутри Макса переключилось, закапало тонкой струйкой, и потекло, и хлынуло, и теперь его несла прочь волна яростного протеста, лавина эмоций, за годы накопившихся внутри.

Ведь он мог ее взять и пришить. Вот так, запросто, и не сказал бы тебе никогда.

– Тебе это нужно? Ух ты… она разбирается.

– А? – Максим поднял глаза.

«Дудка какая-то».

Нет, с ними – только один путь. Другого способа нет.

– «Ямаха». Твоя блок-флейта. Я бы взял ее себе, в принципе. Если не нужна.

– А-а, да. Забирай, – сказал Макс, опять ныряя в поток неуправляемых эмоций.

– Хорошо. Спасибо… тогда я вас покидаю.

Когда Максим прикрывал входную дверь, паренек окликнул снаружи.

– Эй! Подожди, я придумал.

Он зажал флейту в левой руке и трижды рубанул ею полумрак, неровно, в три коротких тычка, содрогаясь при каждом ударе всем телом.

– Вот так, – парень довольно улыбнулся. – И кто заподозрит, главное.

– Ага, – Макс ухмыльнулся в ответ. – Всего хорошего. Увидимся.

– Пока! – крикнул паренек, растворяясь в гулком полумраке.

«А в целом, получилось совсем неплохо», – решил Максим, заперев дверь. Капля участия, небольшой подарок – и бедный парень ушел довольным. Лизка бы гордилась.

Пожалуй, из Макса вышел бы неплохой психолог. Или психотерапевт, как там правильно.

«Господи, бля», – думал Макс. Дайте ему год в Москве, и он сделает себя кем угодно. И будет есть в самых дорогих ресторанах. Пить самый дорогой вискарь. Накачиваться отборной дурью.

Дайте еще год, и он будет водить «мерс».

Единственное, что Максим не до конца понял – к чему относились танцы с флейтой? Нет, паренек был однозначно какой-то псих.

В основном это оказалось весело. Он часто представлял себе нынешний день, тот самый вечер – так или эдак, нечто величественное, слегка печальное, в какой-то мере символичное. Тогда Макса немного беспокоил страх – не самой гибели, а боли, неудачи, боязни сделать это. И легкое раздражение из-за того, что нельзя будет наблюдать последствия. Тогда Максим понятия не имел, насколько мало всё это значит при близком рассмотрении.

Он переживал, что станет нервничать. Он думал, что придется крепко выпить для начала. Теперь, когда время пришло, Макс опустил боковое стекло и коротким движением отправил дорогой виски наружу, прямо в пустоту, свистевшую мимо. Ему совсем не хотелось пить, и сургуч на горлышке остался непотревоженным.

Вслед за бутылкой туда же отправился телефон.

Следом испуганной птичьей стаей упорхнула пачка денег.

Максиму не хотелось ничего – только опустить сиденье, откинуться назад и расслабиться, погрузившись в мягкую тень.

«Пилот одного снаряда», – подумал Макс, истерически хихикнув.

Он выжал газ, и кресло подтолкнуло его в спину. Мотор урчал, перебирая трансмиссии.

Щелк.

Снаружи моросил дождь. И это выглядело странно, потому что вокруг была ночь, и по всему небу высыпали звёзды, нетронутые столичным заревом. Мелкие капли воды сыпались прямо из космоса, и свет фонарей дробился в их струях на лобовом стекле, и Максиму было лень искать, где включаются дворники в этой поганой тачке, и он до сих пор не знал, как вырубить микроклимат.

Снаружи не осталось ничего.

Щелк.

Бессмысленный, дешевый, глубоко ущербный мир окончательно свернулся, распавшись на декорации. Мир, в котором любая цена искусственна. Мир, в котором можно приобрести что угодно, просто шевельнув пальцем, и потерять всё, когда пальцем шевельнет кто-то другой. Мир, в котором есть лишь одно направление – в землю, вниз; где каждый летит под откос, цепляясь за минутные радости на пути к разочарованию и утрате. Где каждый безразличен каждому, и всё равно нет покоя, где невозможно уснуть без грамма забот и проснуться без капли отвращения.

На деле, если отбросить лирику и позу, Максу просто хотелось выспаться. Основательно. Долго. Раз и навсегда.

Щелк.

Когда-то он воображал, во что нарядится по этому случаю. Какую музыку поставит себе. Какие намеки оставит другим. Сейчас он готов был рассмеяться при одной подобной мысли. И смеялся, прямо за рулем, откинувшись назад, вытянув ногу, плавно выжимая педаль. «Одежда, музыка», – думал Максим. Намёки. Жалкие попытки ухватиться за внимание окружающих. Заставить их переживать. Заставить остановить тебя.

Он не собирался пытаться. Наоборот, Максу было легко и радостно при мысли о том, что удержать его больше невозможно.

Не при такой скорости.

Максим выжимал газ, воображая, как достигнет границы трухлявого ненастоящего мира, пробьет нарисованный горизонт и – пуф-ф!  – окажется в мягкой, прохладной, томительной пустоте.

Щелк.

То единственное место, куда придет каждый. Тот единственный уголок пространства и времени, где больше не будет изнурительной гравитации, давления и боли.

Частично он уже находился там. Мир вокруг загустел, и Макс оказался на дне, опускаясь всё глубже, утопая в жидкой расслоившейся действительности.

И вдруг начал что-то понимать.

Он понял, зачем перерезал тонкую связь, уцелевшую между ним и Лизой. Не потому, что боялся вдруг найти ее мертвой, а потому что знал – это случится обязательно. Не потому, что она могла найти его труп, а потому, что обязательно нашла бы. Не сразу, так спустя долгие годы вранья, старения и болезней. Я всё еще красивая? Конечно, моя любовь. Я тоже ничего, хоть и ссу мимо унитаза, кстати, не помнишь, где мои костыли?

Куда приятней было думать, что она запомнит Максима таким, как в аэропорту.

И если он уйдет сейчас, в его снах Лизка останется жить вечно.

Мысль об этом была слишком привлекательной, чтоб захотеть проснуться.

Щелк.

Асфальт блестел как черный пруд, и в нем отражались фонари. Их рисунок повторял расположение звезд, и Макс вдруг понял, что небо действует как зеркало, и засмеялся бы, если бы мог дышать.

Он утонул чуть глубже, и встретил Диму. Тот сидел прямо рядом, в пассажирском кресле; Дмитрий был серьезен и мудр, как сраный ангел, не хватало только золотого сияния.

– Если ты – точка на поверхности Земли, – говорил Дима, обращаясь в никуда. – То даже на такой скорости твоим перемещением можно пренебречь. Ты всё равно движешься по маленькой планетарной орбите, а она – по кругу чуть больше, вокруг Солнца, и еще больше, вокруг…