Артур Хейли - В высших сферах

Ричардсон с одобрением ответил:

— Еще бы не ясно. Вот теперь вы заговорили.

— Еще кое-что. — Слова вылетали быстро, в приказном тоне. — По этому вопросу вы меня цитировать не можете, но я хочу, чтобы стало известно, что этот Крамер освобождается от своих обязанностей и будет подвергнут дисциплинарному взысканию. Более того: если вы сможете внедрить идею, что Крамер с начала и до конца дезориентировал правительство в отношении истории с Дювалем, будет еще лучше.

— Хорошо, — сказал Ричардсон. — Действительно очень хорошо.

Резко повернувшись к своему помощнику, премьер-министр приказал:

— И проследите, чтобы все было сделано. Позвоните заместителю министра и скажите, что таковы мои инструкции. Можете добавить, что я лично считаю Крамера непригодным для работы впредь на ответственном посту.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Проузи.

— Можете также сказать заместителю, что мистер Уоррендер заболел и я назначу завтра исполняющего обязанности. Напомните мне об этом.

— Слушаюсь, сэр. — Проузи все это быстро записал.

Премьер-министр перевел дух.

— Тут пришло вот это, — вставила Милли.

Она продолжала сидеть на телефоне и вручила ему только что поступившую телеграмму министерства внешних сношений. Телеграмма была от канадского верховного комиссара в Лондоне. Она начиналась: «Ее величество соблаговолила согласиться принять приглашение…»

Значит, королева приезжает.

Хоуден сообразил, что это поможет, очень даже поможет. Он быстро прикинул, потом сказал:

— Я объявлю об этом в палате завтра.

Сегодня было бы преждевременно. А если завтра, то на другой день после объявления об Акте о союзе это может быть понято как одобрение королевы. И завтра, хотя весть об Акте о союзе дойдет до Лондона, у Букингемского дворца не будет времени пересмотреть…

— Поступили прошения об отставке членов кабинета, — сообщила ему Милли. — От шестерых, как вы и ожидали.

Она держала скрепленные вместе конверты. На верхнем он увидел почерк Эдриена Несбитсона.

— Я возьму их в палату и вынесу на обсуждение.

Он подумал: «Нет смысла откладывать — с ситуацией надо разбираться сразу». И сказал Милли:

— Есть еще одно прошение об отставке, но держите его тут. — Из пачки бумаг, которые держал в руке, он вытянул письмо Харви Уоррендера: — Это мы подержим несколько дней.

Не было смысла рекламировать дополнительный раскол; к тому же отставка Уоррендера была не из-за Акта о союзе. Надо подождать неделю, а потом объявить об отставке по состоянию здоровья. На этот раз будет сказана правда.

В голову ему пришла одна мысль. И он повернулся к Брайану Ричардсону:

— Я хочу попросить вас добыть мне информацию. В последние несколько дней лидер оппозиции принимал неофициальную делегацию из США — двух сенаторов и конгрессмена. Я хочу знать имена, даты, места встреч, кто там был и все, что вы сумеете выяснить.

Лидер партии кивнул:

— Я попытаюсь. Это не составит труда.

Он сможет использовать эту информацию в дебатах против Бонара Дейца, решил Хоуден. Его встреча с президентом была опубликована — встреча Дейца может быть изображена как тайная акция. Если умело придать ей больший размах, от нее станет попахивать заговором. Людям это не понравится, и то, что о ней сообщит он, будет убедительным аргументом. Он отмахнулся от заговорившей совести. Бонар Дейц мог позволить себе быть снисходительным, а премьер-министр, будучи лидером, борющимся за свою жизнь в политике, этого позволить себе не может.

Эллиот Проузи взволнованно произнес:

— Время…

Хоуден кивнул. Он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Маргарет, стоявшая у окна, с улыбкой обернулась. Некоторое время назад, когда ее выпроводили из приемной, она почувствовала себя исключенной из разговора, понимая, что будет сказано нечто, не предназначенное для ее ушей. В известном смысле таков рисунок ее жизни — существовали барьеры, за которые она — в противоположность Милли Фридман — никогда не допускалась. Но возможно, в этом она сама виновата — ее не увлекала политика, да и в любом случае время для протестов давно прошло. Она мягко сказала:

— Я пришла пожелать тебе удачи, Джейми.

Он подошел к ней и поцеловал ее.

— Спасибо, моя дорогая. Похоже, нам это понадобится.

Она спросила:

— Все действительно плохо?

— Скоро ведь выборы, — ответил он. — Честно говоря, существует серьезная опасность, что наша партия может проиграть.

— Я знаю, что ты этого не хочешь, — сказала она, — но если это случится, по крайней мере останемся мы.

Он медленно кивнул:

— Порой я думаю, именно это и придает мне силы. — И добавил: — Хотя, возможно, недолго нам осталось жить — русские не дадут.

Он вдруг осознал, как уходит время.

— Если случится, что я потеряю свой пост, — сказал он, — ты ведь знаешь: у нас очень мало денег.

Маргарет печально сказала:

— Да, знаю.

— Будут подарки — возможно, даже крупные суммы. Я решил не принимать.

И подумал: поймет ли это Маргарет? Поймет ли, что к концу жизни — после долгой дороги вверх, от сиротского дома до высшего поста в своей стране — он не может вернуться к подаяниям?

Маргарет протянула руку и сжала его пальцы.

— Не имеет значения, Джейми. — В голосе ее звучало волнение. — О, я считаю это позором, что премьер-министры должны быть бедными, после того как ты отдал всего себя стране и сделал столько всего бескорыстно. Быть может, настанет день, когда кто-то это изменит. Но для нас это не имеет значения.

Он почувствовал благодарность к ней и любовь. И подумал: насколько может хватить щедрости и веры? Он сказал:

— Есть еще кое-что, о чем мне следовало тебе сказать годы назад.

И протянул ей старую программу съезда, которую принес ему Бонар Дейц, — той стороной, где был написан текст.

Маргарет внимательно прочла.

— Откуда бы это ни пришло, — сказала она, — я считаю, что ты должен теперь это сжечь.

Он с любопытством спросил:

— Это не вызывает у тебя протеста?

— Да, — ответила она, — в определенном смысле вызывает. Ты мог бы по крайней мере довериться мне.

— Мне, наверно, было стыдно.

— Что ж, — сказала Маргарет, — могу понять. — И, поскольку он молчал, добавила: — Если тебе от этого станет легче, хотя я не думаю, что бумага что-то меняет, кроме как для Харви Уоррендера. Я всегда считала, что тебе была предназначена такая доля, предназначено делать то, что ты делал. — Она вернула ему бумагу и мягко добавила: — Каждый совершает что-то плохое и хорошее. Сожги ее, Джейми. Ты уже давно это ликвидировал.

Подойдя к камину, он зажег спичку, и вспыхнула бумага. Он держал ее за уголок, пока пламя не добралось до руки. Тогда он бросил бумагу, увидел, как она вся сгорела, и каблуком превратил ее в пепел.

А Маргарет что-то искала в сумке. Наконец вытащила квадрат печатной бумаги и сказала ему:

— Я увидела это в сегодняшней утренней газете. И вырезала для тебя.

Он взял у нее бумажку и прочитал: «Для родившихся под знаком Стрельца сегодня успешный день. Удача поворачивается…»

Не докончив чтения, он скомкал бумагу.

— Мы сами создаем свои богатства, — сказал он. — Я создал свое, женившись на тебе.

Без трех минут четыре Артур Лексингтон стоял в правительственной гостиной.

— Лихо вы это раскроили, — сказал министр внешних сношений.

Джеймс Хоуден кивнул:

— Немало пришлось потрудиться.

— У меня плохие новости, — быстро произнес Лексингтон. — Сразу после вашего выступления Несбитсон и остальные пятеро намереваются выйти из палаты.

Это было последним ударом. Раскол кабинета министров при шести подавших в отставку — это достаточно серьезно. А чтобы бывшие министры к тому же ушли из палаты — окончательно порвали с правительством и своей партией, — это уже похоже на катастрофу. Какой-то один член парламента еще может раз в поколение уйти из палаты в высокодраматичный момент. Но чтобы четверть кабинета министров…

Хоуден мрачно подумал: это — как ничто другое — сосредоточит внимание на оппозиции Акту о союзе и ему самому.

— Они внесли предложение, — сказал Лексингтон. — Если вы отложите объявление, они приостановят свою акцию, пока мы снова не встретимся.

На секунду Хоуден заколебался. Хотя и поздно, но он все еще может успеть позвонить в Вашингтон. У Милли прямая линия…

Затем он вспомнил слова президента: «Время не терпит. Расчет, разум, логику — мы все использовали… Если у нас еще есть время, то благодаря Божьей воле… Я молюсь, чтобы нам был дарован год… Самое лучшее для наших детей; для их еще не родившихся детей…»

И он решительно заявил:

— Ничего откладывать мы не будем.